Екатерина, в отличие от Елизаветы, не была сентиментальной и возобновила отмененную ее предшественницей смертную казнь. Но она не смогла казнить особу, называвшую себя великой княжной Елизаветой, принцессой Азовской и Владимирской. Дочери Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского предстояло повторить участь несчастного узника Шлиссельбургской крепости – пожизненное заключение, но не в тюрьме, а в монастыре.
Глава первая
Племянница гетмана
В год 1774-й в России было неспокойно.
Росла и ширилась пугачевщина, шла затянувшаяся война с Оттоманской Портой. Поэтому императрице Екатерине было недосуг следить за похождениями рыжей красавицы, не удовольствовавшейся именем графини Шубиной и состоянием д’Акевилей и именовавшей себя великой княжной Елизаветой. Между тем намерения у приемной дочери Алексея Шубина были самые серьезные…
В Аничковом дворце умер граф Алексей Разумовский, проживший последние несколько лет совершенным затворником. Затем ушла Настя Шубина. После смерти жены д’Акевиль сильно сдал и предоставил Лизу и Жака их собственной участи.
Этот легкий, веселый, авантюрный человек, балагур и умница превратился в уставшего от жизни философа. Он часами медленно прохаживался по парку, потом запирался в библиотеке, где перебирал старые письма и книги и писал на досуге мемуары. Некому было больше удерживать дочь Елизаветы на краю той пропасти, к которой она так отчаянно стремилась. И вот графиня Шубина исчезла из дома навсегда, а вместе с ней исчез и сын Насти Шубиной и д’Акевиля Жак…
…Вот уже год великая княжна Елизавета колесила по Европе в сопровождении секретаря. В Польше ее принял князь Радзивилл, которому во что бы то ни стало хотелось досадить императрице Екатерине. Польская слава лежала в руинах, и виной тому была Екатерина вместе с марионеточным королем Речи Посполитой – Станиславом Понятовским. А эта неизвестно откуда взявшаяся девица, так похожая на портреты покойной Елизаветы Петровны, обещала, добившись власти, восстановить польские вольности… Конечно, чванные польские аристократы готовы были ссужать княжне деньги, осыпать подарками и комплиментами, а если понадобится, и стоять перед ней на коленях.
Дело принимало серьезный оборот. Екатерина приставила к великой княжне Елизавете агентов, а потом велела графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому срочно приехать в Петербург…
* * *Кирилл Разумовский не видел Екатерину с тех пор, как она ликвидировала гетманство и передала всю власть на Украине в цепкие руки Петра Александровича Румянцева. Бывшему гетману, словно в утешение, оставили его роскошный дворец в Батурине с зеркальным паркетом и мраморными статуями, но отныне Кириллу Разумовскому предстояло быть всего лишь подданным той, кого он возвел на трон. В довершение Кирилл рассорился со старшим братом. Потом Алексей умер, и Кирилл навсегда поселился в гетманском дворце, где верховодила его жена Екатерина, в девичестве Нарышкина, и где он очень быстро обзавелся потомством, скукой и раздражительностью.
И вот однажды в Батурин примчался курьер из Петербурга – от государыни Екатерины Алексеевны. Кирилл Григорьевич, ленивый, вальяжный, в бархатном шлафроке, сидел в тот вечер в библиотеке и рассеянно перелистывал одну из любимых книг Екатерины – «О духе законов» Монтескье. Книга эта его нисколько не развлекала, и бывший гетман лишь скользил по страницам невнимательным, скучливым взглядом. Рядом пылилась знаменитая агатовая трость с рубинами и алмазами, которая напоминала Кириллу Григорьевичу о том, что когда-то он был первым петербургским франтом. В библиотеке было тихо и сонно, а за дверью шумела жена бывшего гетмана, с утра бранившая слуг и изводившая капризами горничную. Екатерина Ивановна отчаянно скучала по Петербургу, и муж, решивший навсегда осесть в Батурине, порой раздражал ее больше, чем слуги с их малороссийской медлительностью и малороссийским же упрямством…
Курьер был молод, красив и служил в том самом Измайловском полку, который Разумовский-младший когда-то привел на помощь великой княгине Екатерине. Увидев его, Кирилл Григорьевич с болью подумал, что Екатерина, как некогда Елизавета, предпочитает хорошеньких гвардейцев. Граф предложил курьеру располагаться, а сам занялся письмом матушки-государыни.
«Драгоценный мой друг Кирилл Григорьевич! Известно мне, что в Польше появилась некая побродяжка, всклепавшая на себя чужое имя. Эта авантюристка без роду и племени называет себя великой княжной Елизаветой, дочерью покойной императрицы и вашего брата Алексея Григорьевича, о безвременной кончине которого я, поверьте, до сих пор скорблю. Жду вас в Петербурге с тем, чтобы обсудить это известие и принять необходимые меры…
Ваша Екатерина».
Кирилл вспомнил обстоятельства кончины государыни Елизаветы – брата, пытавшегося сменить у постели умирающей нового фаворита – Ивана Шувалова, императрицу, шептавшую: «Лизу, позовите Лизу…», и министров Елисавет Петровны братьев Шуваловых, вырвавших из слабеющих рук императрицы новое завещание… Сам он был допущен к постели умирающей, потому что считался приверженцем великой княгини Екатерины. Потом, когда государыню соборовали, Кирилл не отходил от Екатерины Алексеевны, сидевшей на кушетке у дверей императрицы. Наследник Петр Федорович у постели тетки не появлялся. Он упражнялся в игре на скрипке и муштровал голштинских гвардейцев.
Елизавета умерла накануне Рождества, а на похоронах Алексей отвел Кирилла в сторону и попросил нынче же вечером зайти к нему в Аничков дворец для важного разговора. Кирилл пришел и застал старшего брата в библиотеке, где тот возился со старыми, выцветшими письмами и документами.
– Помнишь дочь генерала Шубина? – спросил Алексей без предисловий и отступлений.
– Помню, – ответил Кирилл. – Прелестная девочка, но тихоней ее не назовешь. Настоящая буря, как покойная государыня.
– Как покойная государыня… – повторил Алексей и сложил перевязанные лентой письма в шкатулку липового дерева с вензелем Елизаветы. – Эта девочка ее дочь. Наша дочь и твоя племянница, – уточнил он.
Кирилл почувствовал, как стынет в груди только что горячо бившееся сердце. Он понимал, что стоит перед главным в своей жизни выбором, но выбор этот был сделан уже давно, в Лемешах, когда ему впервые улыбнулась холодновато-отчужденная невеста наследника.
– Зачем ты прячешь эти письма, Олекса? – спросил Кирилл у брата, как будто не слышал его предыдущих слов. – Их следовало бы сжечь. Все кончено, Елизавета умерла, и после поминальной службы нам тоже придется уйти на покой. Есть только одно спасение – поддержать великую княгиню. Ее муж ненавидит русских и недолго продержится на троне.
Алексей бережно убрал шкатулку в тайник и подошел к брату вплотную. Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза, и Алексей прочел в отчаянном, опустошенном взгляде Кирилла сжигающую его страсть. «Голос страсти сильнее голоса крови, – подумал Алексей. – Мне ли не знать этого? Бедная Лиза…»
– Ты должен поддержать великую княжну Елизавету, – Алексей чувствовал, что говорит впустую, но не мог не предпринять последнюю, отчаянную попытку. Сам он был всего лишь обер-егермейстером двора, «ночным императором», как, посмеиваясь, называли его придворные, но Кирилл – гетман Украины и командир Измайловского полка – мог изменить расклад русской игры в пользу великой княжны Елизаветы.
– Елизавете Алексеевне лучше не приезжать в Петербург, – твердо ответил Кирилл. – Гвардия ее не признает.
– Да как не признает! – закричал Алексей, и его грозный, еще не окончательно потерявший былую мощь бас заполнил собой всю комнату. – Она же как две капли воды похожа на Елисавет Петровну! Внучка Петра Великого!
– Гвардия влюблена в Екатерину, как когда-то в Елизавету. Время великой княжны ушло безвозвратно. Государыня должна была сразу признать ее права. Все, что я могу сделать, Алексей, это посоветовать тебе не вызывать Лизу в Петербург. Здесь ее ждет монастырь.
Алексей упал в кресло, как поверженное грозой дерево.
– Не роби цього, брат, – перешел он на украинский, как всегда делал в решающие минуты. – Не пiдтримуй Катерину. Вона тобi не вiддячить. Знаю напевно, що вона радила Iмператрицi знищити гетманщину…[5]
– Екатерина – судьба империи, – голос Кирилла впервые прозвучал горячо и убежденно. – А мы с тобой – всего лишь ее прошлое. Прошлое, которое должно послужить будущему перед тем, как погибнуть. Я поддержу великую княгиню. Прости, брат.
Он вышел, не попрощавшись, ожидая, что Алексей бросит ему в спину слова проклятия. Но Алексей молчал. И только на пороге Кирилл обернулся, чтобы навсегда запомнить потускневшее от боли лицо брата, который в эту самую минуту прощался не только с надеждой на воцарение дочери, но и с украинскими вольностями, которым скоро должен был наступить конец…
