Сорвана маска, обнаружились документы, под поддельным престолом апостола Петра открылась бездна, какой не пожелать бы и злейшему врагу. Отрицание Бога сделалось очевидным. Длинная шеренга пап попросту оказалась Змеем-душителем. Гнев итальянского народа был направлен против тогдашнего главы католической церкви. В церквах взрывались зажигательные бомбы, в том числе и в соборе св. Петра. Толпы за волосы волокли седых священников, кровь лилась как вода и долго переливчато остывала в каменных стоках. Кровью пропиталась и земля на берегах Тибра, но затем народ ворвался и разрушил в соборе все, что до сих пор сопротивлялось огню. Церкви в конце концов стали выглядеть руинами. Змеиный ветер превратил ватиканский дворец в пепел, пыль, прах. Глубоко в чреве разрушенного собора Петра зияла вскрытая мраморная гробница. Над поддельными мощами гулял переменчивый апрельский ветер.
Подгоняемый этим ветром, мчался предпоследний папа. В то время как чинили расправу над его лакеями, он пытался спастись в брюхе гигантского летающего насекомого, сделанного из металла. Насекомое несло беглеца на запад Франции. Авиньон, однажды бывший местом изгнания пап, снова должен был укрыть за своими стенами изгнанника. Но прежде чем он достиг города, его железное насекомое вынуждено было приземлиться. Преследователи сорвали с Римлянина последние доспехи, и он, еле держась на ногах, последовал дальше в сопровождении вассалов. Осталось неизвестно, удалось ли ему, подобно разбойнику и вору, приблизиться к Авиньону. Но прежде чем он укрылся в своей последней цитадели, его нагнали преследователи. И вблизи города он пролил кровь. Произошло это в том самом месяце, когда на речных берегах расцвели розы.
Нострадамус разглядел багряные брызги. Но в то же мгновение его куда-то снесло по скользкой глине, и то, что произошло или могло произойти позже, он увидел сквозь туманную завесу.
Для него осталось скрытым, закончил ли понтифик свои дни именно в Провансе, или пропал без вести, или он еще раз проплыл по океану дорогой прежних каравелл. В какой-то миг Мишелю показалось, что он заметил истекавшее кровью помертвевшее тело перед гигантской и безмолвной торжествовавшей горной цепью по ту сторону океана. Но если это не пригрезилось, это и было гибелью предпоследнего папы, безвозвратно канувшего в вечность. Видение снова перенесло Нострадамуса в Рим.
Контуры времени снова обрели четкость, но Нострадамусу оставалось непонятно, каким образом последнему папе удалось обосноваться на ватиканских развалинах. Возможно, это зависело от того, что кончина предпоследнего папы была недостаточной для спасения мира. Может быть, необходимо было внятное предзнаменование этого спасения. Во всяком случае, под небом, затянутым тучами, еще раз появилась тройная корона, и Мишель услышал имя. Оно звучало как Petrus Romanus. Мощи принадлежали не Кифе, первому Петру, соратнику Иешуа. Поэтому последний папа начал восстанавливать здание на призрачном фундаменте, и с его приходом к власти еще более пошатнулись ватиканские основы.
Жуткие крики раздались на юге и востоке Средиземноморья. Звенели сабли в форме полумесяца, ибо зверь на змеином престоле снова оскалил зубы. Коварство, ложь, подлог, убийство были его девизом, даже в последние секунды его жизни. И крик его столкнулся с другим криком, прозвучавшим под исламским небом.
Человечество бросилось в пропасть глобальной войны. Попы неистовствовали с обеих сторон фронта. Безумству сопротивлялись лишь разумные силы. Какой-то короткий срок они противостояли ходу событий, сохраняя равновесие. И тогда удар нанес римский Молох. Свершилось тайное преступление, злодейское убийство, и в то же время раскрылись планы, по которым над опустошенными городами должны были вырасти огненные грибы. Когда его потребовали к ответу, последний папа еще раз провозгласил, что это было предусмотрено планом творения и является следствием самых первых дней человека на Земле. Это было Евангелие, проповедовавшееся мировым Змеем. В то же самое время был занесен ответный удар в стране по ту сторону Евфрата и Титра: бесчисленные танковые дивизии собрались в бронированный кулак и, угрожая Юго-Восточной Европе и Италии, все ближе подкрадывались к Западной Европе. Так больше продолжаться не могло, и был разрушен престол Змея.
Наступила ночь, когда огонь еще раз охватил ватиканский холм. Был виден Рим, полыхавший подобно адскому факелу.
Не пощадили никого — ни монахов, ни священников, ни послушников. Исполненные ненависти, одной крови с Петром Римским, итальянцы сравняли с землей папский дворец, и без того уже лежавший в руинах. Яростно обрушились десять вооруженных кулаков. Рядом с Тибром богиня смерти поглотила последнего папу. Его труп волокли по речному илу, и в то время, как языки пламени запылали торжественным костром над Энгельсбургом и ватиканским дворцом, тело Петра Римского было сброшено в зловонную реку.
Нострадамус ясно видел, что это случилось, когда в Европе уже не было коронованных глав. Монархии погибли. Но в еще более жалком положении оказалась церковь. Отныне она станет — с тех пор как ею была разожжена третья мировая битва — синонимом зла, цинизма и античеловечности. Это было приговором, который произнесло десятизвучие, и Нострадамус послал проклятие к небесам.
* * *
Такое же проклятие он адресовал и бичующимся на улицах Ажана. Когда видение исчезло, Мишель связал вину папства с гибелью своей семьи. Страдания человечества он соединил со своими муками. Обе напасти наслоились друг на друга и заставили его позабыть о предосторожности. В реальности он снова познал гримасы бытия, зафиксированные им в видении. Это был путь Сатаны. Нострадамусом овладело безмерное отвращение, и поэтому он еще раз мысленно прошел свое видение в обратном направлении. Он бросал обвинения бичующимся и церковникам, и это были слова, которые церковь могла расценить как богохульство, — за что трибунал Инквизиции неизбежно должен был приговорить его к смерти.
И на него в самом деле натравили набожного человеческого зверя. В глазах бичующихся и попов Мишель увидел смертельную ненависть.
Он рухнул в мрачную каменную бездну и сразу потерял сознание. Сделались безразличными боль и мука, он падал все ниже и ниже. Исчез грохот, воцарилась тишина. С последней крупицей своего земного бытия он ощутил нечто похожее на освобождение.
— Погружаться… полностью! — донесся до него голос. Душа уцепилась за это приказание. Но, прежде чем он успел подчиниться, земное чувство вернулось к нему. Казалось, что тело и кости были искромсаны на куски, когда он возвратился к жизни.
Вокруг него снова утвердились ночная прохлада, влажный осенний ветер, едкий дым, острый запах конского пота, стук копыт над головой. В смутно освещенном мраке появилось человеческое лицо.
— Юлии?! — застонал Нострадамус, все еще находясь на пороге жизни и смерти.
Он услышал облегченный вздох. Скалигер протянул ему бутылку, и Мишель — сначала с отвращением, а потом с жадностью — проглотил обжигающий напиток. Спирт приглушил боль, а когда в голове зашумело, Мишель набрался мужества спросить:
— Что произошло… и где я?
— В безопасном месте, глупец несчастный! — ответил катар и, торопясь, сообщил ему, что случилось в Ажане после того, как Мишель восстал против бичующихся:
— Камень угодил тебе в голову, ты замертво рухнул на мостовую. Должно быть, они тебя растоптали бы до смерти, но тебе повезло, ты упал рядом с подвалом твоего дома, дополз до входа прежде, чем они переломали тебе кости. Безумцы оказались сбиты с толку твоим внезапным исчезновением. У меня хватило времени проникнуть в дом черным ходом. Я знал, что в Ажане почти в каждом доме есть старые подвалы. Прежде чем бичующиеся напали на твой след, я схватил тебя и через переулки потащил дальше. От одного подвала к другому. Возле городской стены я снова поднял тебя наверх в спрятал в сарае. Пока добывал коня и экипаж, я испытывал страх за твою жизнь. Но замысел удался. Ворота из-за эпидемии не охранялись, и я без особых трудностей увез тебя из города. До ночи я гнал лошадь на северо-восток. Сейчас мы находимся где-то между Ажаном и Вильнёв-сюр-Ло…
— Ты рисковал жизнью из-за меня… спасибо тебе! — пробормотал Мишель. Но едва он произнес эти слова, как в памяти тут же всплыли три гроба. — Все потеряло смысл! — со всхлипом произнес он. — Зачем жить, если Горний лучик и дети…
Потрясенный Скалигер долго молчал. За спиной был слышен топот копыт. Лошадь внезапно фыркнула. Мишель, услышав шум, буквально вцепился в бутылку со спиртом. Спирт обжег горло и желудок. Он задохнулся, и тогда Юлий твердо сказал:
— Зачем жить?! Ты это поймешь позже, когда попадешь в лапы Инквизиции! Когда доминиканцы будут рвать тебя на части! Когда на дыбе у тебя выскочат суставы! Когда ты, превратившийся в кровавый кусок мяса, увидишь костер! Тогда ты, Мишель, будешь умолять сохранить тебе жизнь!
