Ознакомительная версия.
Царю немедленно доложили, что его избранница «порченая», и не дали ему даже взглянуть на нее; девушку закутали и, как преступницу, со всем семейством тотчас же сослали в ссылку, в далекую Тюмень.
И вот прошел год; перед царем опять новая толпа девушек; он опять должен решить чью-нибудь судьбу и свою собственную вместе с тем. В неиспорченном сердце царя еще не исчез прекрасный образ его несчастной первой невесты, и он не имел сил вручить кольцо другой, когда воспоминание о Всеволожской еще жило и ныло в его молодой душе. Кроме того, он сознавал, что своим неосторожным выбором мог опять погубить чью-нибудь жизнь, молодость или счастье. Он знал, на что были способны все его бояре, чтобы только удержать власть в своих руках, и колебался…
— Си я и есть Милославская, царь, отдай же ей ширинку и кольцо! — шепнул ему между тем Морозов.
Алексей Михайлович глубоко вздохнул и, шагнув к красивой, статной блондинке, зардевшейся, как маков цвет, быстро протянул было ей кольцо; но Морозов еще быстрее отдернул его руку и, подтолкнув его к Милославским, прошептал:
— Вот дочери боярина Милославского!
— Которая же?.. — растерянно спросил царь.
— Меньшая, — торопливо произнес Морозов и, подойдя к сестрам, вывел за руку бледную Марию Ильинишну.
В то время как ее сестра Анна, вспыхнув и закусив губы, отступила, царь подал Марии кольцо и ширинку в знак того, что выбрал ее в царицы, и пытливо заглянул ей в глаза. Что-то опять кольнуло его в сердце, когда он встретил полный тоски, отчаяния и ужаса взгляд.
Итак, Мария Ильинишна лишилась любимого человека, но в конце концов привязалась к мягкому, добросердечному и любящему молодому царю, и если бы захотела, то могла бы иметь на него большое, очень большое влияние. Но… однако она этого не захотела. С того дня как стала она русской царицей, как поняла, что призвана на этот высокий пост не по достоинству своих качеств и заслуг, не по силе своего чувства, а лишь для того, чтобы «не иссяк корень государева рода», она стала равнодушно смотреть на все то, от чего другие так волновались, так страдали; когда она поняла, что только ради каких-то боярских интриг ее разлучили с горячо любимым человеком и избранным ею женихом, она стала медленно застывать в равнодушии, замыкаться сама в себе, как заколдованная царевна старых русских сказок. Этому помогло еще и то обстоятельство, что ее «ненаглядный Володюшка» с момента избрания ее царской невестой словно в воду канул вместе со всей своей родней.
Думы царицы были прерваны входом боярыни Хитрово. Как всегда, Елена Дмитриевна была нарядно одета, весела и беззаботна и внесла с собою оживление и веселость.
Ее очень любили царевны, и к ней была искренне привязана царица; верховые боярыни скрывали свою нелюбовь и зависть ко всеобщей любимице двора под покровом приторной любезности, но ее отлично понимала умная «вдовица».
Царица встретила ее приветливо.
— Что запропастилась, Дмитриевна? — ласково спросила она, целуя боярыню в щеку, после того как та по ритуалу приложилась к ее плечику.
— Дел пропасть, матушка-царица!
— Какие-такие дела объявились у боярыни? — со скрытым ехидством спросила одна из боярынь.
— Да неужто и всего дел-то, что в оксамит[11] рядиться с утра до вечера и с вечера до утра? — колко ответила ей Хитрово.
— Кому на ночь нужно одевать оксамит, тот и надевай, а тот нет, ежели кому это незачем, — отпарировала боярыня.
Елена Дмитриевна вспыхнула, поняв злой намек, и уже собралась беспощадно отделать верховую боярыню, однако царица ласково остановила ее, грозно взглянув на «задравшую» ее обидчицу.
— Полно, Дмитриевна, брось! Скажи лучше, где была утром, что видела? Садись около меня, вот здесь… — И царица указала Хитрово на скамью у своих ног.
— К царевичу Алексею, сказывают, в дядьки князя Пронского Ивана Петровича надумали назначить, — озабоченно и вполголоса проговорила Елена Дмитриевна.
— А что же, разве плох твой Иван Петрович? — довольно равнодушно произнесла царица.
— Знаю я Пронских, — горячо заговорила Хитрово. — Все они нрава крутого, властного и гордыни непомерной… А царевич пока — еще дитя малое, а подрастет потом — они властвовать над ним начнут; а он и духом слаб, и телом, поди, как хил: они этого и в толк не возьмут, измываться над ним станут…
— А кто ж за Пронского-то? — спросила царица.
— Твой свойственник, царица, Стрешнев боярин.
— И никто ему не перечит?
— Пробовал было батюшка твой, — проговорила
Хитрово, — Плещеева ставил, да царь и Стрешнев куды! І Ірямо на дыбы!
— Еще бы! Плещеев стар, скоро совсем из ума выживет. Ну, и что ж, на чем порешили? — без всякого признака любопытства спросила царица.
— Порешили на князе Пронском, — ответила Елена Дмитриевна, всегда как-то обескураживаемая таким безучастием Марии Ильинишны. — Ты бы, матушка-царица, слово молвила за царевича — ведь твой он, поди, сыночек!
Грустная улыбка тронула губы царицы.
— Мне замолвить словечко? А ты б прежде спросила, кто же слово-то мое слушать станет?
— Ты — мать.
— Ма-ать! Может, в какой заморской стране материнское слово в толк берут, да, вишь, не у нас! — И Мария Ильинишна безнадежно махнула рукой. — Что еще нового?
— Царь в поход собирается выступить летом.
Весть о том, что государь уезжает, тоже не произвела никакого впечатления. Походы в те времена были не редкостью; скорее показалось бы диковинным, если бы их не было в течение более или менее продолжительного периода. Царица даже бровью не повела, услыхав, что скоро должна расстаться со своим мужем.
— Хочу я у твоей царской милости вот что просить… — начала вдруг боярыня Хитрово, отчаявшись произвести на царицу впечатление своими новостями, но замялась, оглянувшись на боярынь и боярышень, слушавших их разговор с разинутыми ртами.
— Пошли бы, затеяли игры какие, что ли! Царевен бы позвали, — обращаясь к ним, проговорила царица.
Женщины поняли, что царице угодно остаться с Еленой Дмитриевной вдвоем, и все вышли из комнаты.
— Испроси у царя мне милость одну, — тихо заговорила Хитрово.
— Что за дело тако?
— Ворожею одну пусть дозволит мне взять и схоронить, — решительно проговорила Елена Дмитриевна.
— Что ты, что ты, мать моя! В уме ли ты своем? — взволнованно замахала царица руками. — Да чтобы я этакое дело царю говорила? Да ни в жизнь! Царь гневен на ворожей, сейчас на огонь велит положить… Нет, я на погибель души христианской не пойду, не пособница я такому делу. Да и тебе, Дмитриевна, посоветовала бы с ворожеями не хороводиться.
Елена Дмитриевна поняла, что совсем напрасно обратилась к царице по этому щекотливому делу, и с досадой закусила губы, но тотчас продолжала:
— Да я не зла хочу Марфушке, а так только припугнуть малость!
— Марфушкой ее зовут? — задумчиво спросила царица. — Это та, которую почитай вся Москва знает? Да? Так ведь она только гадалка и с нечистью не знается… За что ж ты ее так-то?
— Вредная она баба, — уклончиво ответила Хитрово.
— Сказывали, что верно она гадает!.. Вот что, Дмитриевна, я и посылала-то за тобой, хотела сказать, чтобы ты мне ее привела… Пусть мне погадает, мою судьбу да судьбу моего будущего ребеночка разгадает.
— Матушка-царица… — хотела было возразить Хитрово, но встретила упорно-надменный взгляд черных глаз царицы и сразу остановилась. Она знала, что при полной безразличности ко всему окружающему царица была подчас крайне упряма в своих желаниях. Ворожеи, гадалки, юродивые, странницы и богомолки были излюбленными гостями и единственным развлечением, которому любила отдаваться Мария Ильинишна. Поэтому Елена Дмитриевна низко поклонилась царице и спросила:
— Прикажешь сейчас за ней сходить?
— Пошли кого-либо из своих да понадежнее, да чтобы под вечерок и привели ее сюда, — проговорила царица.
В это время в комнату поспешно вошли боярыни, а за ними царевны Татьяна, Анна и Ирина Михайловна.
— Братец идет! — говорили они, суетясь и рассаживаясь. — Боярыня, что не наведывалась сегодня к нам? — спросили они Елену Дмитриевну.
Вошли Алексей Михайлович и Милославский.
Царица встретила супруга поясным поклоном, остальные женщины поклонились до земли. Алексей Михайлович поцеловал жену три раза в щеку и сел в подставленное ему кресло.
— Что, егозы, делаете? — трепля сестер по щекам, спросил он царевен.
— Да ничего, с тоски дохнем! — капризно произнесла Ирина Михайловна.
— Что так? — улыбнулся царь и перевел свой взор на скромно потупившуюся боярыню Хитрово. — Ты, Елена Дмитриевна, совсем верх забросила, тебя и вовсе здесь не видать! Что-то все хлопочешь, а о чем — нам и не ведаешь.
Ознакомительная версия.
