Накладывались ограничения на свободу передвижения тех групп населения, которые считались недостаточно надежными. 30 мая всем иностранцам, а также лицам без подданства запретили выходить из своих домов в темное время суток. Им воспрещалось показываться на улицах до 6 часов утра. Всех иностранцев удалили из 20-мильной полосы вдоль юго-восточного побережья. Беженцы из других стран, прибывшие в Англию в значительном количестве, предварительно проверялись в лагерях; лишь после того, как они признавались надежными, им разрешалось подыскивать квартиру и работу. Экипажам иностранных судов, прибывавших в английские порты, было воспрещено сходить на берег; для командного состава делалось исключение, однако и этой категории пребывание на берегу разрешалось лишь в определенные часы. Около всех судовых радиоустановок выставлялись караулы.
Многие из перечисленных выше мер имели своей целью воспрепятствовать передвижению замаскированных немецких парашютистов и помешать им наладить взаимодействие со своими пособниками в Англии.
Принятые для укрепления безопасности страны меры искренне приветствовались миллионами англичан, которые были убеждены, что сэр Освальд Мосли ничуть не лучше Видкуна Квислинга или Антона Муссерта. Многие возмущались тем фактом, что Британскому союзу фашистов все еще разрешали проводить публичные демонстрации. 19 мая возмущенные рабочие Мидлтона заставили молодчиков Мосли обратиться в бегство. Через три дня закон об обороне государства был дополнен специальным параграфом (18 б), предоставлявшим министру внутренних дел право интернировать лиц, подозреваемых в принадлежности к организациям, симпатизирующим противнику. Несколько десятков фашистских вожаков, в том числе и Мосли, сразу же после этого арестовали. Вслед за тем провели еще ряд арестов; к концу года под действие указанного выше параграфа подпало почти 8000 человек.
Под влиянием сведений, получаемых с континента, правительство интернировало также несколько десятков тысяч эмигрантов, главным образом евреев, прибывших в Англию в предшествующие годы из Германии и Австрии в результате преследований со стороны нацистского [178] режима. Присутствие таких людей в воюющей стране с самого начала представляло собой сложную проблему. С формальной точки зрения подавляющее большинство эмигрантов из Германии все еще числилось немецкими подданными. Большая часть из них ненавидела нацистский режим. Но, может быть, имелись исключения? Гестапо могло иметь своих агентов также среди эмигрантов. С другой стороны, разве не было среди действительных немецких подданных, то есть неэмигрантов (некоторые из них жили в Англии по многу лет), значительного количества таких людей, которые готовы были поддержать борьбу против режима, налагавшего на Германию, по их собственному убеждению, позорное пятно?
Правительство приняло весьма разумное решение: подвергнуть иностранцев немецкого происхождения специальному обследованию с целью выявления их политических взглядов. Часть иностранцев это мероприятие не затрагивало: речь шла лишь о людях, про которых полиция и другие органы государственной безопасности знали или предполагали, что они входят в немецкую шпионскую сеть или же являются активными национал-социалистами. Около двух тысяч таких лиц было арестовано и интернировано еще в первых числах сентября 1939 года. При проведении подобных мероприятий иногда допускались серьезные ошибки: в первую группу арестованных попало несколько сот эмигрантов евреев, в лояльности которых можно было не сомневаться.
На второй день войны, 4 сентября 1939 года, всем подданным вражеских стран приказали явиться в полицию. Каждый из них должен был в ближайшее время дать показания в одном из специально созданных трибуналов. Эмигранты, бежавшие из Германии и Австрии, нисколько не сомневались в том, что пройдут подобную процедуру без всяких затруднений.
Обследуемые распределялись на три категории: А (ненадежные), В (лица, в надежности которых нет полной уверенности), С (надежные). Отнесенных к категории А интернировали. На категорию В накладывались некоторые ограничения. Лица, попавшие в категорию С, могли заниматься своими обычными делами; их допускали даже в состав корпуса гражданской обороны и на предприятия [179] военной промышленности. “Речь не идет о какой-то политике огульного интернирования”, - писала газета “Таймс”{182}.
Когда в феврале 1940 года 120 трибуналов по делам иностранцев закончили свою работу, оказались расследованными почти 74 000 дел, в том числе 55 000 эмигрантских. Почти 600 человек, отнесенных к категории А, интернировали. 6800 человек зачислили в категорию В. Остальных признали заслуживающими доверия. Из 55 000 эмигрантов 51 000 получили свидетельство о благонадежности.
Таким образом, мнение трибуналов об эмигрантах оказалось в общем и целом благоприятным. Однако оно разделялось далеко не всеми правительственными органами: не нашло оно достаточной поддержки и в широких кругах населения. В министерство внутренних дел и министерство обороны непрерывным потоком поступали анонимные письма, обвиняющие эмигрантов из Германии и Австрии в том, что они являются агентами гестапо{183}. “Не становимся ли мы чересчур мягкими? Не идем ли мы на слишком большой риск?… Вот какие разговоры слышны среди народа”, - писала газета “Дейли экспресс”{184}. Из статьи, помещенной в газете “Дейли телеграф”, становилось очевидным, что армейские органы контрразведки были “весьма озабочены снисходительностью трибуналов по делам иностранцев”{185}. “Будучи беженцем, в Англии можно вести не только приятную, но даже процветающую жизнь”, - отмечала газета “Санди экспресс”{186}. В начале марта та же газета выступила с утверждением, будто “среди эмигрантов уже создано ядро пятой колонны”{187}. За политику интернирования иностранцев высказывались многие англичане. 18 марта полковник Бартон, член палаты общин от города Садбери, выступая в парламенте, потребовал, чтобы все иностранцы, “которые, [180] бесспорно, пересылают врагу ценные сведения”, были выселены из районов, прилегающих к портам{188}.
В апреле 1940 года, когда стали поступать сообщения о деятельности немецкой пятой колонны в Норвегии, общие опасения еще более усилились. “Разве не лучше было бы сначала всех интернировать, а потом из числа интернированных произвести отбор благонадежных?” - опрашивал полковник Бартон 23 апреля{189}. К тому времени ответ на данный вопрос для многих был ясен. Давление общественного мнения оказалось настолько сильным, что газета “Таймс” назвала его “истерическим припадком”. Министр внутренних дел сэр Джон Андерсон подвергался все более острым нападкам со стороны консерваторов
Сообщения из Голландии переполнили чашу терпения.
Поздно вечером 10 мая представители военного ведомства нанесли визит Андерсону.
“Они настойчиво рекомендовали немедленно удалить всех лиц мужского пола в возрасте от 16 до 70 лет, являющихся пришельцами из вражеских стран, с территории прибрежной полосы, так как в случае вторжения она окажется неизбежно затронутой военными действиями”{190}.
Прижатый к стене, сэр Джон Андерсон принял решение: интернировать всех подозреваемых иностранцев, прожирающих в прибрежной полосе (аресту подлежали и те люди, которые относились к категориям В и С). Все газеты, в том числе и либеральные, приветствовали данное мероприятие; даже “Манчестер гардиан” писала: “Полумеры не помогут”{191}.
В Ипсвиче четырех немцев привели в полицейский участок, вокруг собралась толпа. “Несмотря на то, что не было никаких оснований полагать, что задержанные иностранцы в чем-либо виноваты, из толпы раздавались [181] оскорбительные для них выкрики”{192}. Из прибрежной полосы, начиная с северной части Шотландии и до района Саутгемптон включительно, оказались выселенными 3000 человек; все они были интернированы.
Пресса и общественность не считали возможным ограничиться этими первыми шагами. Министерства стали снова “забрасывать письмами, призывавшими идти дальше”{193}.
Черчилль, хорошо помнивший антигерманские выступления 1915 года, стал опасаться, что в случае серьезного кризиса укрывшиеся в Англии эмигранты могут стать жертвами народного гнева. В начале июня он сказал: “Если начнутся попытки высадить парашютные десанты и неизбежные при этом ожесточенные бои, будет гораздо лучше как для нас, так и для самих этих несчастных людей убрать их с дороги”{194}.
Кабинет министров принял решение продолжать интернирование иностранцев.
16 мая по всей стране начались аресты мужчин, отнесенных к категории В, в общей сложности их было интернировано около 3000. Для проведения данного мероприятия в Лондоне пришлось мобилизовать все наличные полицейские автомобили. “Страна спасена от предательского удара пятой колонны”, - ликовала газета “Дейли геральд”{195}. Газеты “Дейли мейл” и “Ньюс кроникл” настаивали на интернировании женщин, отнесенных к категории В. Правительство провело указанную меру в последних числах мая. Примерно 3500 женщин вместе с детьми перевезли на остров Мэн; около тысячи из указанного количества было арестовано в Лондоне. “Многие пожилые женщины плакали”{196}. При перевозке имел место инцидент: “Из толпы в арестованных бросили несколько камней”{197}. В начале июня интернировали остававшихся до сих пор на свободе людей в возрасте от 60 до 70 лет. [182]
