Враг, за жизнью которого он приехал, умер страшной смертью. Но радости от этого не было. Пустота, заполнившая его сердце, стала еще более глубокой. В Сарае его больше ничто не удерживало, можно было возвращаться на Русь.
На следующий день Андрей рассказал боярину Дмитрию о том, кто являлся его кровным врагом и что произошло на охоте.
— Господь рассудил верно: волк от волков и смерть принял. Куда же ты теперь? — спросил боярин Андрея.
— Вернусь в Городец-Радилов. Коли позволишь, вернусь на Русь с тобой.
— Буду только рад. Лучшего товарища в дальнюю дорогу не сыскать. И воины твои хороши. Путь долог, всяко может быть, а тут полторы сотни мечей…
— Спасибо тебе, Дмитрий Фролыч. Будь в надеже, до Рязани располагай и мной, и моими людьми как мыслишь.
О смерти темника Котыя Андрей рассказал своей ватаге. Выслушали молча, с пониманием. Только самый молодой из ватажников с сожалением произнес:
— Привести бы злодея в Городец да отдать бабам в закланье… Но чего уж тут, Господь рассудил по-своему.
— Куда же мы теперь? — спросил кто-то из ватажников.
— Домой, — был ответ.
Андрей со своими молодцами не покинул боярина Дмитрия в Рязани, а пошел с ним дальше в Ростов. Более чем за двухмесячный совместный путь Андрей и Дмитрий сдружились. И когда боярин предложил продолжить совместный путь до Ростова, Андрей согласился. Причиной тому была не только возникшая дружба, но и то, что, дабы не распускать ватажников по домам на зиму, ему надо было продержаться до весны. А тут случай свел его с Дмитрием Фроловичем — человеком открытым, честным, на взгляд Андрея, излишне доверчивым и очень искренним.
За время пути Андрею так и не удалось посмотреть на невесту ростовского князя. Ее везли в большой войлочной кибитке в окружении воинов охраны.
— Словно драгоценность какую берегут, — удивлялись ватажники и боярские дружинники. — Боярину, и тому нет хода в кибитку.
В Ростове свадебный обоз встречали всем городом, с иконами, крестами, хоругвями. И ничего, что среди полутысячного конного отряда встречались смуглые монгольские лица, епископ Кирилл осенял крестом всех направо и налево.
Андрей с ватажниками разместился на дворе боярина Дмитрия, было тесновато, но сытно и уютно. В день приезда он был приведен к князю Глебу Васильковичу. Князь Андрею глянулся: молодой, спокойный, рассудительный. Еще мальчишкой он несколько лет прожил заложником в Сарае и потому в совершенстве говорил на монгольском и языках подвластных им иных народов, хорошо знал их обычаи и верования.
— Я благодарен тебе за помощь моему боярину, — вместо приветствия крепко, по-мужски князь Глеб обнял Андрея. — Не откажи, будь гостем на моей свадьбе. Я пригласил также и твоего отца Романа Федоровича, не знаю вот только, приедет ли.
Накануне венчания царевну Газель крестили, дав ей имя Феодора. Здесь, в храме Успения Пресвятой Богородицы, Андрей впервые увидел ее лицо. Круглое, смуглое, улыбчивое, обрамленные тонкими луками бровей любопытные черные глаза под густыми длинными ресницами, узкий разрез век придавал ей некую таинственность. Молодое личико светилось радостью и счастьем: князь Глеб Василькович пришелся Феодоре по сердцу.
На свадебную кашу великий князь владимирский не приехал. Прислал боярина с подарками для молодых. А вот князь Роман Федорович приехал, да не один, а с внуками, словно знал, что встретит в Ростове Андрея. Роман и Святослав за год еще больше вытянулись, повзрослели. Большего Андрей и пожелать не мог…
Всего неделю побыл Андрей с сыновьями. Роман и Святослав звали отца в Ошел, но он коротко сказал, словно отрезал:
— Не время еще!
В один из дней Андрей рассказал Роману Федоровичу о поездке в Сарай и о темнике Котые, но отца больше интересовал сменивший Сартака на ханском столе хан Берке. Андрей знал о нем мало, но даже по тому, что он увидел и услышал при ставке хана Неврюя и в самой столице, Роман Федорович сделал вывод: новый хан готовит поход. Вот только куда? И еще одно обстоятельство удивило и поразило князя Романа — в Сарае Андрей видел священников ростовских и владимирских церквей и от них узнал, что в ставке хана не единожды бывал владыка ростовский Кирилл.
— Тот-то чего потерял в Сарае? — удивился Роман Федорович. — С князьями все понятно — им власть надобна, но что священникам в ставке хана занадобилось?
— Поговаривают, что в столице улуса Джучи церковь православную возводить будут.
— Если так, то это неплохо. Может, татары к православной вере ближе станут, креститься начнут…
— Это вряд ли, — возразил Андрей. — У татар, или правильнее их называть монголами, — поправился Андрей, — в войске много иных народов со своими верованиями и богами, и всем им в Сарае соборы стоят. А только сами монголы как были нехристи, так ими и остались. Церковь же нужна полоняникам, что у них маются. Много их у татар, сам видел.
— И я видел, — согласился с доводами сына Роман Федорович. — И не только видел, но и выкупил немало. Освободил бы больше, да денег на это дело надобно много.
— Я дам тебе денег. Много. Сам-то я не могу бывать в Орде, а ты, как я понимаю, частый гость в ставке хана. Выкупи, сколь сможешь… и побольше детишек, глядючи на них, сердце разрывается. До Городца вас провожу, там и денег дам.
Роман Федорович не спрашивал, откуда у сына серебро, догадался.
— Поездку в Орду не одобряю. Из-за одного татарина мог потерять всех молодцов и сам сгинуть в чужой земле. Ты впредь будь осторожнее, — попросил он сына. — У тебя же Роман и Святослав. Роднее тебя у них никого нет.
— Я постараюсь, — ответил Андрей и отвел взгляд. — А там как Господь положит.
Хан Мункэ готовился к очередному походу, и ему нужны были деньги, много денег. Подвластные улусы приносили немало, но многочисленные чиновники, многотысячное войско требовало немало средств. А кроме того, львиную долю золота и серебра надо было отправлять в Каракорум.
К походу на запад не были готовы ни великий хан Мункэ, ни хан Улагчи, а вот пройтись по Руси в целях обогащения можно было бы. Но эмир Булгарии — верный и преданный слуга и полководец — отговорил. Он посоветовал не идти на голодную и малолюдную Русь, что приведет к еще большему ее обнищанию, а обложить налогом вольные земли новгородские и псковские. Хан согласился, и во Владимир отправился гонец с требованием прибыть князьям Северной Руси в Орду.
Князь Александр недоумевал: налоги взимаются в полной мере, обозы с данью уходят в Орду без промедления, и вдруг требование «прибыть», да не одному, а с князьями.
С пустыми руками к хану не поедешь. Опять князья потрясли казной, пощипали бояр, купцов, ремесленный люд.
В марте 1258 года князья Ярославичи: Александр, Андрей, Ярослав и братья Борис и Глеб Васильковичи приехали в Сарай. И недели не прошло, как хан принял русских князей. Улагчи объявил князьям волю великого хана Мункэ.
— Новгород и Псков должны платить дань, как и все города улуса Джучи. Посему земли эти должны дать «число»! С тобой на Русь, князь Александр, поедут переписчики. После того как людишек перепишут, дашь в Орду дань!
Александру, немало лет защищавшему вольные новгородские и псковские земли, самому надеть татарский хомут на новгородцев было тяжело. Зная буйный нрав новгородцев, он понимал, что сделать это было непросто. Но не пустить переписчиков в новгородские и псковские пределы — это не исполнить волю великого хана и навлечь татар на Русь. Александр только вспомнил, какими его встретили города русские после Неврюева нашествия, и содрогнулся.
— Что делать-то будешь? Новгородцы строптивы. Им хан не указ. Привыкли своим умом жить, — как-то в пути завел разговор Андрей, видя угнетенного думами старшего брата.
— Не ведаю. А только дать «число» новгородцам придется, — откликнулся Александр. — Покричать покричат, да смирятся.
— А коли нет?
— Тогда быть замятне, крови быть великой! — жестко ответил великий князь.
Возвращение во Владимир было тягостным.
Обуреваемый черными думами, князь поделился тревогой с княгиней. Дарья Изяславна, выслушав мужа, пренебрежительно заметила:
— А чего их жалеть, купчишек да строптивых бояр? Сколь от них отец твой Ярослав Всеволодович претерпел унижения, и сам ты тоже не раз, смирив гордость княжескую, потакал их крикливому вече. Все дань дают, одни они торгуют и богатеют день ото дня. Порастрясти кошели новгородские разве не дело? Глядишь, и иным будет полегче.
— Легче-то не будет: татары с «числа» налог берут, а вот оглядываться в Руси не на кого будет. Все равны: и в горе, и в радости, — рассудил Александр.
