– Так, ребята баловались, – отмахнулся я. – Пустое дело, говорить не о чем.
– Как с боеприпасами?
– Пока хватает, трофейными пользуемся.
– У Малькова люди вчера хорошо воевали, – порадовал остальных командиров Шмаков. – Ну-ка, Василий, расскажи, как вы отличились.
Я рассказал, стараясь не завираться. О нашем успехе знали многие. Стрельбу из трофейного пулемета и автоматов некоторые принимали вначале за немецкий прорыв. Трофейное оружие и боеприпасы расходовали щедро, а ночью многочисленные автоматы помогли нам сорвать контратаку.
– Вот так, – прокомментировал действия взвода Шмаков. – Умеет Мальков людей организовывать. Начальство обещает награды.
– Много чего обещают. Белье теплое, медали, – стал загибать пальцы командир второго взвода, – и новые шинели тоже.
Шмаков от полноты чувств, зная, медалей вряд ли дождемся, объявил, что мне присвоено звание «старший сержант». Я поблагодарил. Первый и второй взвод тоже воевали неплохо. Грицевич разогнал со своими людьми по оврагу пытавшихся атаковать немцев. На нейтралке осталась стоять легкая пушка, расчет которой перебили. В темноте десантники пробрались к ней и взорвали. Петро Грицевич перевел разговор на более насущные темы:
– Чего картошку не роете? На огородах бульба осталась, хоть и не крупная, но хорошая. У меня ребята ведра три накопали.
Все согласились: картошка – это хорошо, а ординарец Шмакова сварливо упрекнул Петра, почему он не принес хоть немного для командира роты.
– Ребята все поели, – простодушно ответил белорус.
– Обойдусь, – отмахнулся Шмаков и, снова меня похвалив, приказал ординарцу выдать дополнительно для моего взвода три банки консервов.
Пришли двое связистов налаживать телефонную связь со штабом батальона, и мы разошлись. Бойцы во взводе обрадовались хлебу и махорке, а картошку догадались нарыть еще до моего прихода. Оказалась она мелкой, как горох. Варили ее в разных местах на крошечных костерках. Какой-никакой, а завтрак.
Бои в Сталинграде шли в тот период на протяжении от тракторного завода на севере и до Купоросной балки на юге. Это расстояние составляет двадцать километров. Возле балки, а также в устье Царицы немцы укрепились на берегу Волги. Двадцать третьего сентября в бой вступила сибирская дивизия полковника Батюка. В Сталинграде хватало места героям, но очень тесно было трусам.
Если сибиряки дрались упорно, то командир и комиссар 92-й особой бригады удрали через узкий участок реки на остров Голодный. Краснофлотцы в добротных черных куртках шли в свою последнюю атаку, чтобы отбить элеватор. Они показали полное презрение к смерти и в большинстве остались лежать на берегу под сильным пулеметным огнем. Но, меняя раскаленные стволы своих отличных машингеверов, немцы не испытывали радости от временной победы. Такая смелость наводила на печальные мысли о собственной судьбе. Возле тел моряков копошились местные мальчишки, снимая ботинки. Не ищите в этом пренебрежения к погибшим. Просто подступали холода, а дети мерзли.
Советская артиллерия из-за реки долбила немецкие позиции. Взрывы снарядов и осколки кирпичей выбивали вражеских солдат. Даже своя собственная авиация, господствующая в воздухе, уже не утешала. Бомбы часто падали немцам на головы, не помогали многочисленные сигнальные ракеты. Слишком быстро менялась линия обороны, сблизившись до расстояния гранатного броска. Пилоты с запозданием отмечали, что бомбы летят прямо на расстеленные флаги со свастикой – опознавательный знак немецких позиций.
Двадцать третьего сентября командующий шестой армией Паулюс отметил хорошим вином свой день рождения. Генерал маялся застарелой дизентерией. Нервозность обостряла болезнь. В этот период в скором взятии Сталинграда стал сомневаться умный министр пропаганды Йозеф Геббельс. На всякий случай он распорядился прекратить печатать слишком бодрые репортажи об успехах немецких войск в городе.
Вот такие были дни..
Глава 8 Война в развалинах
Немцы окрестили бой в развалинах Сталинграда крысиной войной. В нашем языке крысы воспринимаются в негативном смысле, что-то скользкое, вороватое, облезлое. В немецком это понятие означает верткого, молниеносного хищника. Именно такой показалась вражеским солдатам война в лабиринте разрушенных зданий, подвалах, подземных туннелях. Здесь отступала на задний план техника. Немцев подавляли своей инициативой наши бойцы, энергичные волевые командиры нового типа, которые не оглядывались на высокое начальство и проявляли постоянную находчивость.
Снайпером становился обычный смелый боец, который, пристроившись у окна, выбивал со ста метров одного врага за другим и умело менял позиции. Даже самый робкий теперь знал: если хочешь прожить дольше, учись воевать и нападай первым. Безжалостная воля Верховного главнокомандующего наглухо перекрыла возможность дальнейшего отступления за Волгу. На всем протяжении наносились контрудары, в них бросали первые штрафбаты и штрафные роты.
Прелюдия крысиной войны происходила на окраинах города в лабиринте оврагов, многочисленных домов, среди камыша и кустарника.
Утром мы снова отбросили немцев. Они отступали, проваливаясь в тину и груды мусора. Мы стреляли сверху, солдаты падали и тонули в зеленой воде. К нам подошло подкрепление, и установилось короткое равновесие. Я сказал Шмакову:
– Убежит Сашка Тупиков, помнишь ведь его родителей? Надо сопроводить парня до дома.
– Иди, – согласился младший лейтенант. – За час обернешься?
– Конечно. Больше разговоров, а парень мается.
Мы направились в сторону его дома. Как я и предполагал, это оказалось нелегким делом. Нас дважды останавливали патрули, расспрашивали, недоверчиво проверяли документы. Впрочем, какие там документы! Красноармейские книжки и комсомольские билеты. Патрули состояли из бывалых солдат. Они безошибочно отличали растерянных беглецов от тех, кто воевал и чувствовал себя уверенно. Выслушав рассказ Сани Тупикова о родителях и сестренках, пропускали.
Третий патруль, который возглавлял лейтенант НКВД, закусил удила и обезоружил нас.
– У тебя откуда пистолет? – допытывался энкавэдэшник.
– Исполняю обязанности командира взвода, а ТТ забрал у погибшего младшего лейтенанта.
– И много навоевали?
– Много не много, а фрицам продвигаться не даем. Весь овраг трупами завален.
– Немецкими, что ли? – недоверчиво интересовался лейтенант.
– Своих мы похоронили.
Я рассказал о последних боях. Никто не перебивал, так как работы у патруля было мало. Лейтенант рассеянно слушал, затем спросил:
– Складно врешь. Если такая обстановка, как тебя отпустили?
– Сбежит мальчишка. Двадцать третьего августа на его глазах улицу бомбили, и вот он уже месяц о родных никаких известий нет.
Саня вдруг расплакался.
– Чего нюни распустил? Где твой дом?
– Вон, через улицу, сто шагов отсюда.
Не знаю, какие чувства проснулись у безжалостного лейтенанта, который имел полное право расстрелять нас здесь же. Скорее всего, он разбирался в людях и послал с нами одного из патрульных.
– Сходи, Семен.
– А как с оружием быть?
– Верни. Глянут на свой огород и пусть убираются на позиции, вояки хреновы.
Я заполучил свой ППД, пистолет и вытер пот со лба, хотя день выдался совсем не жаркий. Было от чего нервничать. В осажденном городе поддерживался жесткий порядок, я вполне мог попасть под действие приказа «Ни шагу назад!».
Саня вел нас по улице, почти бежал, мы едва успевали за ним.
– Ну вот, я так и знал!
Знакомый дом обвалился, уцелели две стены, крыша съехала, словно кепка, уткнувшись в землю. Я оглянулся вокруг. Соседние дома частично выгорели, некоторые представляли из себя груды почерневшей глины, в развороченных плетнях виднелись проломы. Саня обошел дом вокруг и вдруг заметил в палисаднике два продолговатых бугорка.
– Сестренки, – ахнул он.
Тогда многие жители Сталинграда хоронили погибших детей и родственников прямо возле домов. Могилы со временем исчезали. Две последние, обложенные мелкими камнями, пережили начало двадцать первого века, затем их смахнуло строительство небольшой церкви. Ее можно видеть в овраге реки Царица, когда едешь с юга и приближаешься к центральному вокзалу.
Боец НКВД Семен глянул на обливающегося слезами парня. В его неповоротливом мозгу шевельнулось сочувствие, он напрягся и произнес:
– Ничего, злее будешь. – Затем обернулся ко мне: – Вы тут долго слюни не пускайте. Попрощайтесь и топайте к своим, вчера такую же парочку без разговоров шлепнули.
Семен посопел и направился вверх по оврагу. Я торопил Саню, которому не хватало слез. Он кинулся в соседние дворы, но никого не нашел. Всех выселили, а кто рискнул остаться, прятались. Тогда я силой увел обмякшего бойца и вернулся во взвод вовремя.
