"Дорогая Анна Ивановна! - писал Илья Сергеевич перед своим последним боем. - Я теперь не в обозе. Иду в бой. Как вернусь из боя, отправлю это письмо». Но ему не суждено было выполнить свое намерение - письмо Анне Ивановне вместе с документами мужа прислал его товарищ, который сделал прямо на письме приписку, что Илья Сергеевич погиб. И сколько ни ходила после войны Анна Ивановна по различным учреждениям, сколько ни показывала это письмо, чтобы добиться пенсии для Маши по потере кормильца, никто на ту приписку не обращал внимания, потому что Илья Сергеевич официально считался без вести пропавшим. А пропал без вести - это еще не погиб, считали чиновники, авось да объявится.
Маше было 12 лет, когда война подступила к самому порогу их дома. 23 августа 1942 года она отлично помнит. Фашисты вели массированную бомбежку не только Сталинграда, но и окрестных деревень, где скопились войска и обозы. Так что досталось - да еще как! - и Ерзовке.
В тот день Маша разносила по поручению сельсовета призывные повестки, братья Саша и Петя были на оборонных работах, сестра Анна в то время уже работала в Сталинграде. Мать оставалась дома. Было 16 часов 18 минут. Именно это время было назначено для массированной бомбежки Сталинграда, а войска ударной группировки 6-й армии с немецкой педантичностью вырвались к Волге в районе поселков Латошинка, Акатовка, Рынок.
Фашисты отлично знали, что бомбить - объекты жизнеобеспечения: амбары с хлебом, магазины, склад горючего, даже две колхозные полуторки разбили в щепки. Причем делалось это бомбами-зажигалками, так что все вспыхивало мгновенно. Те, кто находился в сельсовете, и Маша тоже, выскочили на улицу. А там! Как в лермонтовских стихах - «…смешались в кучу кони, люди…», потому что по селу беспрерывным потоком двигались обозы - войска отступали от Сталинграда. Кровь, вопли людей, ржание лошадей, вой самолетов, взрывы, огонь кругом, куда ни взглянешь.
Маша со всеми кинулась прочь от сельсовета, взрывной волной ее бросило на землю, какой-то шальной осколок срезал кожу на пятке девочки. Кое-как ей перевязали пятку и отправили домой. Она бежала через овраг в свою Шиловку - так звали в Ерзовке их околоток, а навстречу мать бежит да причитает: «Где мои доченьки, где мои сыночки?! Живы ли?!» Схватила, прижала к себе Машу, радуясь, что хоть одного ребенка увидела живым. Саша с Петей тоже вскоре вернулись, а вот Анна-младшая добиралась домой с большими трудностями - раненая в ногу, на костылях.
Анна после окончания ФЗО работала на тракторном заводе в инструментальном цехе токарем. Она возвращалась в общежитие после работы, когда начался авианалет. Шальная разрывная пуля попала девушке в ногу. Кое-как она сумела добраться до своих родственников, живших неподалеку. Те перебинтовали рану, оставили Анну у себя. Во время бомбежек они прятались в убежище, Анна же не могла ходить и оставалась в доме. Через несколько дней хозяин соорудил костыли и сказал: «Извини, кормить нам тебя нечем, попробуй добраться в Ерзовку». И она пошла кружным путем, потому что между Ерзовкой и Сталинградом были немцы. За пару крепдешиновых платьев и атласное одеяло ее перевезли на левый берег, и девушка несколько суток ковыляла берегом Волги, пока не оказалась напротив родного села. Возле Пичуги Анна переправилась в Ерзовку. На ее счастье к тому времени немцев отогнали, а в доме Шелковых уже квартировал высокий армейский чин, и девушке оказали квалифицированную медицинскую помощь - нога зажила, но остался глубокий шрам в области паха.
Немцы после первых сильных бомбежек и прорыва к Волге, прошлись по окраине села, собирая «яйки, млеко, курки», но потом от Ерзовки немцев отогнали наши войска и не уходили оттуда до самого завершения сражения за Сталинград. Акатовка и Винновка были заняты фашистами с 13 сентября по 18 ноября 1942 года.
В огороде Шелковых стояли «катюши», в доме жили солдаты, а хозяева в блиндаже во дворе - солдаты разобрали баньку и соорудили этот блиндаж по всем правилам, со входом и выходом.
Однажды, видимо, перед наступлением, в Ерзовку приехал Жуков. К Шелковым в блиндаж заскочил один из постояльцев и закричал: «Женщины, выходите на улицу, там Жуков идет!» Они выбежали на улицу - и впрямь, шагает по улице впереди группы офицеров Жуков уверенно и быстро, почти чеканя шаг. Его любили солдаты, говорили, что появляется Жуков на том фронте, где намечается наступление, зачастую так и было, поэтому солдаты радостно приветствовали знаменитого советского военноначальника, предполагая, что скоро пойдут в наступление.
Первую военную зиму Шелковы прожили почти благополучно - выкопали на огороде картошку, собрали овощи, да и корова была. Правда, корову эту, как ни странно, искалечили свои же солдаты - топором разрубили ей почти весь крестец. Бедная корова, отчаянно мыча, прибежала на подворье. Лечить корову не было смысла, потому пришлось забить. Мясо подсолили и ели всю зиму.
Голод начался после освобождения Сталинграда, потому что не было ни зерна на посев, ни семян овощей. Анну Ивановну Шелкову, которая считалась грамотным человеком и была в колхозе счетоводом, назначили бригадиром посевной бригады. Посевное зерно наскребли по дворам - после первой бомбежки уцелела церковь, превращенная в амбар, и люди растащили по дворам зерно, спрятали по ямам. Эти захороны обнаруживали, зерно забирали.
Бригаду вывезли в поле, а люди голодные. Они воровали зерно, уходили в степь и варили в котелках кашу. Анна Ивановна бросалась всем телом на мешки, совестила подчиненных, дескать, если не думаете о севе, так хоть меня пожалейте, ведь посадят за недостачу. Она еще не знала, что ее недостача и так планировалась недобросовестным кладовщиком - мешки были с недовесом. И посадили бы Шелкову, если бы не вернулись к тому времени искалеченные сыновья. Их взяли в армию, и не прошло года - оба вернулись.
Петра комиссовали после ранения в ногу, руку и живот. У Петра рука так и осталась крючковатой, а пищевод укоротили раза в два. Саша выжил чудом. Он был ординарцем, исполнял различные поручения командира и однажды ночью случайно пересек линию фронта, понял это лишь услышав вражескую речь. Он - назад. Тут его и ранило в руку. В бессознательном состоянии Сашу на следующую ночь подобрали санитары, решили, что мертв, уложили в штабель трупов. Очнувшись, Саша застонал, его услышали, вытащили, но руку пришлось ампутировать - началась гангрена. И в то время, когда мать работала в поле, на плечах тринадцатилетней девочки было трое инвалидов - братья и сестра. Маша доила коз и носила продавать молоко (за 15 верст!) в Сталинград. На вырученные деньги покупала пшено за 200 рублей стаканчик, варила кашу. Братья потом, как инвалиды, встали на учет в Сталинградском военкомате, им предоставили места в общежитии, назначили пенсию. Анна Ивановна, счастливо избежав суда, тоже перебралась с дочерьми в Сталинград. Они стали жить в маленьком домишке, приобретенном на деньги, вырученные от продажи дома в Ерзовке. Маша стала учиться в школе, а старшая дочь вновь устроилась работать на тракторный завод. Там же, на тракторном, после окончания семи классов стала работать в сталеплавильном цехе и Маша. Работала и училась в вечерней школе.
Сталеплавильный цех был большой, грохочущий, сверкающий расплавленным металлом. Маша сначала работала связисткой на цеховом коммутаторе, а потом - оператором на пульте контроля за плавками. Их печь была комсомольской, всегда побеждала в соревновании. Правда, как считает сейчас Мария Ильинична, иной раз и показушным было это соревнование, потому что на их печь в первую очередь всегда подавали шихту, создавая условия для бесперебойной работы. Это сейчас понимает, что хорошее дело - честное соревнование - испоганено было, как и коллективизация, карьеристами-показушниками (ведь и на них падал отблеск славы передовиков), а тогда не задумывалась, почему их бригада ходит в передовиках, просто нравилось быть на виду, иметь хороший заработок и постоянные премии.
Жизнь сурово обошлась с семьей Шелковых: Илья Сергеевич погиб, сыновья искалечены, дочери повторили судьбу Анны Ивановны, выйдя замуж лишь потому, что возраст подошел да братья на том настаивали. У обеих мужья оказались не идеальными, семьи распались. Но несмотря ни на что, все Шелковы сохранили душевную чуткость и не замкнулись в себе. Более того, они все - люди увлеченные. Петр, например, любит столярничать, а Саша левой рукой рисует. В квартире у Марии Ильиничны висит копия картины И. Шишкина «Три медведя», которую нарисовал Саша, а Петр вставил в багетную раму.
Мария Ильинична занималась в свое время на курсах художественного вязания, несколько лет общалась с последователями Иванова, ежедневно обливалась водой или плавала в реке. А сейчас поет в хоре «Зоренька». Ей важно быть причастной к содружеству тех, кто, как и она, вероятно, прокручивает мысленно свою киноленту памяти.
