Ознакомительная версия.
И в голове у Елены Александровны никакого умысла быть не могло. Соображения у нее в тот раз были наисерьёзнейшие и совершенно благопристойные — она ведь решительно намеревалась добиваться для себя монаршей пенсии за героического мужа своего. Но шутники всё не успокаивались.
А открытие памятника Энгельгардту, надо сказать, было самое, что ни есть торжественное. То было истинное событие для всей губернии.
И дело даже не в том, что на открытие явились сам барон Аш, смоленский губернатор, сенатор Каверин, Сергей Иванович Лесли, губернский предводитель, и даже все 14 уездных предводителей, и не в том, что на открытии присутствовало едва ли не всё местное высшее общество. Вот что было крайне важно: на открытие, к величайшей радости Елены Александровны Энгельгардт, был приглашен по-настоящему высокий гость, а вернее гостья — обер-гофмейстерина Императорского Двора, присланная с благословения самого государя, императора Александра Павловича.
В Смоленск прибыла из своего имения Белая Церковь любимейшая кузина и благодетельница Павла Ивановича — Александра Васильевна Браницкая (Энгельгардт), племянница светлейшего князя Григория Потёмкина и во многом даже наследница его (она ведь получила большую часть грандиозного его наследства).
Александра Васильевна неутешно рыдала и, казалось, ничего не видела вокруг, но когда к ней торжественно подошла счастливая и гордая Елена Александровна, тут же, близоруко щурясь, отвернулась в другую сторону, что произвело на всех присутствовавших при открытии памятника неизгладимое впечатление.
Стало совершенно ясно, что монаршей пенсии Елене Александровне не видать.
Графиня Браницкая явилась ведь не только как кузина героя, коему был установлен памятник, но и как посланница государя Александра Павловича, пребывавшего на тот момент в дальних краях.
Сказывают, что смоленский губернатор, барон Казимир Иванович Аш и все четырнадцать уездных дворянских предводителей глядели на графиню Браницкую (Энгельгардт) с нескрываемым обожанием. Как видно, едва ли не всем там было вовсе не до Павла Ивановича. Такова уж наша жизнь!
Но главное всё же заключается в том, что памятник был возведён. Память героя была увековечена.
Прошло двадцать лет. Мемориальный камень обтёрся, да и оказался он на поверку каким-то куцым, мелким.
В следующем царствовании, а именно в 1832 году, памятник, по повелению императора Николая Павловича, заменили на чугунный и гораздо более массивный.
Впоследствии, в 1885 году вал, прикрывавший ров за Молоховскими воротами был срыт, а памятник был приподнят и стоял уже не во рву, а на площадке.
В итоге памятник, установленный на месте казни и над могилою героя (Энгельгардт ведь, судя по всему, был похоронен там же, где казнен), был удален оттуда, и совсем в другое место. Несправедливо и обидно!
НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ ОТ ПУБЛИКАТОРА «СМОЛЕНСКИХ ХРОНИК»Знал бы только автор «Смоленских хроник», что произойдет впоследствии! По отношению к памяти Энгельгардта была уже допущена не просто несправедливость, а вопиющая несправедливость!
В конце 20-х годов ХХ столетия чугунный памятник, возведённый в честь народного героя Павла Ивановича Энгельгардта, по монаршему распоряжению императора Николая Павловича, был разрушен. «Раз царь приказал возвести, значит, надобно уничтожить», — так, видимо, решили тогда.
От памятника не осталось ничего; разве что старые открытки с его изображением. Более того: о подвиге, совершенном в 1812 году Энгельгардтом, теперь вспоминают крайне редко, почти что и не вспоминают, а ежели всё же говорят о нём, то лишь вскользь, мимоходом.
Имя Павла Ивановича Энгельгардта даже не попало в энциклопедический справочник «Отечественная война 1812 года», в целом достаточно полный как будто.
Грустно.
О первых партизанах, четырёх братьях Лесли, вооруживших на свои средства целый партизанский отряд, тоже, кстати, подзабыли.
Для братьев Лесли, как и для Павла Энгельгардта, также не нашлось местечка в современном энциклопедическом справочнике «Отечественная война 1812 года».
О генерале-адъютанте, бароне Фердинанде Винценгероде, первом командире военного партизанского соединения, появилась двухстраничная заметка в малотиражном саратовском сборничке. И это всё. А нужно непременно сделать что-то более существенное, чтобы перекрыть глубоко несправедливую толстовскую формулу; автор «Войны и мира», как известно, выразился так: «Винценгероде — беглый подданный Франции».
Конечно же, Винценгероде не был «беглым подданным Франции». Да, Наполеон включил его родные земли (Гессен-Кассель) в подвластный себе Рейнский союз. Но Винценгероде начал воевать против революционной Франции, когда Наполеон даже не мог ещё мечтать о власти и, соответственно, когда Рейнского союза не было и в помине. Так что приходится признать: в данном случае великий наш Лев Николаевич грубейшим образом извратил факты.
Кстати, когда Наполеон пришёл к власти, Винценгероде рвался во все армии, которые воевали с ненавистным ему узурпатором, что в гневе признал потом даже и сам император Франции. Так что никакого бегства со стороны Винценгроде не было, а наоборот — было желание драться с Бонапартом.
Между прочим, вот какая характеристика дана недавно генерал-адъютанту Винценгероде в современной биографии графа Александра Христофоровича Бенкендорфа; беда лишь в том, что сделана эта довольно точная характеристика попутно и совершенно вскользь:
«Винценгероде формально был подданным Наполеона, поскольку его отечество — Гессен — вошло в состав Первой империи. Но фактически он был профессиональным борцом с Наполеоном, сражался с французами с 1790-х годов то на стороне России, то на стороне Австрии, заслужил боевого Георгия и орден Марии Терезии, был ранен. 11 мая 1812 года он вновь вернулся на русскую службу, чтобы опять воевать с Наполеоном. Когда война началась, император французов объявил его своим личным врагом».
Неужто историческая справедливость так и не восторжествует?!
Однако, признаюсь, мне очень не хочется заканчивать книгу о первых партизанах 1812 года на такой грустной ноте. Попробую хотя бы в эпилоге показать, что были вершители судеб российской истории, которые не давали забыть, как всё происходило на самом деле, которые помнили, что жертвы, принесённые во благо России, никак не должны быть и не могут быть забыты.
Я имею в виду императора Александра Благословенного.
Ефим Курганов, доктор философии. г. Париж. 18 июля 2011 года.
Эпилог. Увенчанный лаврами героя
Судя по сохранившимся мемуарным свидетельствам, наиболее важные, сановные смоленские дворяне не очень-то жаловали помещика Пореченского уезда Павла Ивановича Энгельгардта, но императорский указ от 30 августа 1813 года раз и навсегда всё изменил в этом вопросе.
После обнародования данного указа нелюбовь к Энгельгардту пришлось затаить и высказывать её разве что втихаря, в домашнем кругу, но уже никак не открыто, или же умело камуфлировать.
Так, сын партизана штаб-ротмистра Александра Дмитриевича Лесли записал в своём дневнике: «К расстрелянному Энгельгардту папа и дядя, знавшие его, относятся очень дурно: был гуляка, пьяница и дурной человек. Пленных офицеров нескольких живыми закопал. Но потом, лишившийся жизни за подвиги для защиты Отечества, достоин стал исторической славы».
ОТНОШЕНИЕ ГРАФА АРАКЧЕЕВА К СЕНАТОРУ КАВЕРИНУ, С ПРЕПРОВОЖДЕНИЕМ КОПИИ УКАЗА ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПЕРВОГО ОТ 30 АВГУСТА 1813 ГОДАМилостивый государь мой Павел Никитич!
Спешу доставить Вашему Превосходительству копию с именного указа Правительствующему Сенату в 30-й день августа данного.
Вы из оного, милостивый государь, усмотрите, что обожаемый наш монарх и в торжественный день Ангела своего занимается тем, что изливает несчётные свои милости оставшимся семействам после убиенных французами Смоленских дворян.
Я, как русский, увеселяю себя тем, что, конечно, не только Смоленское дворянство, но и вообще всякий русский дворянин будет иметь сей указ в своём доме, как памятник приятный сердцу каждого верноподданного.
Примите моё почтение, которое я имею и с коим пребуду всегда Вашего Превосходительства покорный слуга
Граф Аракчеев. В Богемии. г. Теплиц. 1 сентября 1813 г.
УКАЗ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМУ СЕНАТУПо изгнании неприятеля из пределов России, дошло до сведения моего, что помещики Смоленской губернии — подполковник Павел Энгельгардт и коллежский асессор Шубин, содействовавшие истреблению врага на местах своего жительства, захвачены были впоследствии французами, занимавшими тогда город Смоленск, и сколько за патриотический подвиг сей, сколько и за непреклонность вступить в должности, предложенные им, и нарушить обязанность свою к Отечеству, подвержены тюремному заключению и, наконец, суду.
Ознакомительная версия.
