Ознакомительная версия.
Откуда-то со стороны доносились звуки вечеринки – это царица Кийе что-то праздновала. Она не сочла нужным соблюдать семьдесят дней времени плача по царице-матери Тийе, и никто не возразил…
Эхнатон сидел, бессильно опустив руки на подлокотники кресла и уставившись невидящим взглядом в темноту ночи, раскрашенную фонариками, мрачный, опустошенный… Таким одиноким он не чувствовал себя никогда. Даже находясь в детстве вдали от Фив, знал, что в Малькатте его ждет мать, получал от нее послания.
Теперь матери больше не было. Может, Нефертити права и ему следовало съездить на погребение Тийе? Но как фараон мог нарушить собственную клятву не покидать пределы Ахетатона?!
Почему после визита в Ахетатон мать больше не писала ему лично, только официально и по делу? А Неф писала? Кажется, да. Он усмехнулся: женщина с женщиной всегда найдут общий язык, тем более Тийе всегда любила молодую царицу.
Мысли перекинулись на опальную супругу. Смогла бы Нефертити править так, как правила Тийе? Где ей! Неф ласковая, нежная, заботливая мать и жена, купавшаяся в любви и обожании и щедро дарившая их сама, но не больше. В детстве она мечтала стать похожей на царицу-фараона Хатшепсут, а кем стала? Матерью шести дочерей, даже не сумев родить ему сына!
Всколыхнулась обида на Нефертити. Стало казаться, что она его бросила, предала. Прекрасно понимал, что не прав, предал именно он, выгнал, кричал, чтобы убиралась прочь, назвал Кийе соправителем. От этого понимания становилось еще тошней, оправдываясь, человек всегда пытается найти вину у другого. Эхнатон искал ее у Нефертити и не находил.
Зато постепенно приходило сознание, что разрушил что-то очень важное, может, самое важное в своей жизни. Фараон прогнал Нефертити, но вместе с женой из его жизни ушла любовь. Страсть к Кийе не в счет, это другое, да и та прошла, оставив грязный осадок. Эхнатон уже не звал красотку на свое ложе, с трудом терпел рядом на троне, но ей и не нужен больной, полуслепой муж. Кийе получила царскую корону, пусть пока не синюю, была названа соправителем и теперь упивалась поклонением и лестью, слышавшейся со всех сторон.
Эхнатон от лести страдал. Все, что он так ненавидел в Малькатте и чему, казалось, никогда не бывать в Ахетатоне, вдруг расцвело пышным цветом! Придворные на все лады превозносили красоту новой царицы, рассыпались в заверениях в своей преданности. Разве о таком он мечтал, создавая этот город, приближая к себе людей вовсе не богатых, щедро одаривая и возвышая за действительные заслуги? Ожидал только одного – признания его небесного отца Атона.
Временами брала досада: при чем здесь Кийе? Какое она имеет отношение к Атону, строительству самого Ахетатона, к его мечтам и чаяниям? Они все придумали с Нефертити! Но Неф не было рядом, и от этого становилось совсем тоскливо и одиноко…
Фараон все чаще задумывался, почему не получалось так, как хотелось. Сначала было так красиво: они с Нефертити и дочерьми переехали в Ахетатон, мечтая, что в городе и во всей жизни будет царить только любовь. Но что-то шло не так, и вот через шесть лет он оказался в одиночестве, без своей любимой Неф, да и дочери тоже сторонятся…
Уезжая из Фив, Эхнатон мечтал освободиться от множества условностей, бремени бесконечных церемоний, хотел превратиться просто в отца и мужа для своей семьи, хотел свободы для себя… Но ничего подобного не получилось.
Свободы нет, каждый его шаг по-прежнему сопровождает такое множество условностей, что временами это напоминает все те же Фивы. Первые годы фараон выезжал на прогулку, сам держа в руках поводья, а в колеснице рядом с ним стояла ненаглядная Нефертити и маленькая Меритатон. Он часто награждал отличившихся на службе придворных, лично кидая им золотые украшения из окна явлений, это могли видеть и некоторые горожане тоже. Он лично проводил утренние церемонии Встречи Атона в Храме, а Нефертити вечерние Проводы в своем.
Но шло время, и постепенно это надоело, как детям надоедает однообразная игра. Надоело каждый день одинаково размахивать кадилом, произнося один и тот же гимн небесному отцу Атону. Тогда он назначил главным жрецом Мериру, перепоручив ему большую часть обязанностей.
Потом добавилось раздражение от рождения дочерей. Нет, он очень любил всех своих малышек, был рад каждой, но так хотелось сына…
Эхнатон вдруг задумался, что изменилось бы, роди Нефертити сына. Нахлынула волна мечтательности… Он сам воспитывал бы малыша, обучал его всему: сначала ходить, как когда-то учил Анхесенпаатон, потом писать и читать, потом держать лук и охотиться, править колесницей… Сын – не дочь, девочкам надоедало распевать гимн Атону каждый день, они крутились, отвлекались, фальшивили. Куда интересней петь простые песенки и танцевать или играть на лютне. Даже в храме им больше нравилось звенеть систром, чем петь гимн.
Нет, сын наверняка бы воспринял веру всей душой, был верным помощником и продолжателем его дела.
Но сына не было, как, в общем-то, не было и никого другого. Он хотел свободы для себя и получил ее. Он свободен и… никому не нужен! Даже Кийе, которая, получив положение царицы и соправителя, больше не сгорает от страсти на ложе, вернее, всячески избегает на нем оказываться. И Нефертити не нужен, уехала вон в Фивы и пропала.
Фараон принялся вспоминать обиды, растравляя сам себя, как делают дети, когда им одиноко и плохо. Немного погодя ему казалось, что более несчастного и брошенного человека в мире не существует. Полуслепой, уставший от жизни, безо всякой надежды на будущее, Эхнатон тоскливо следил за тем, как гаснут светильники в саду, словно сокращая его собственную жизнь.
И вдруг Эхнатона охватила настоящая паника! Семьдесят дней времени плача по умершей Тийе прошли, а Неф все не возвращалась! Или она вернулась и не приходит во дворец? Нет, кто-нибудь из детей уже появился бы. Хотя кто? Две старшие, Меритатон и Анхесенпаатон, дома, маленькие сами никуда не пойдут, даже Тутанхатон его сторонится.
Фараон чуть поднял руку, прекрасно зная, что верный раб всегда наготове. Так и есть, неслышно возник рядом.
– Царица Нефертити еще не вернулась из Фив?
– Нет, Ваше величество.
– Передай в малый дворец, чтобы сразу пришла, как приедет. Хочу расспросить о погребении царицы-матери и делах в Фивах.
Оправдывался не перед рабом – что на него обращать внимание, говорил скорее для себя. Да, конечно, Нефертити обязана прийти и рассказать о делах в Фивах! От этой мысли стало спокойней. В глубине души Эхнатон понимал, что, как только Нефертити появится, он постарается помириться с женой. Что при этом будет с Кийе, не думалось, фараон старался избегать мыслей с острыми углами, надеясь, что все как-то само собой разрешится…
Но опальная царица не торопилась возвращаться, и Эхнатон переходил от уныния к раздражению или снова впадал в панику.
Нефертити возвращалась в Ахетатон вовсе не ради выгнавшего ее мужа. Об Эхнатоне как о муже думалось меньше всего. Она многое увидела со стороны, что-то додумала и поняла сама и теперь решила действовать так, как считала нужным, даже если это вопреки широким и пустым замыслам супруга. Но чтобы действовать, нужно было заполучить власть, а пока на пути стояла Кийе. Потому мысли Нефертити были не об Эхнатоне, а об удачливой сопернице, вернее, о том, как ее убрать!
Тийе права: противостоять женщине могла только женщина. Раньше было соперничество жен, где Нефертити старалась не давить на мужа и быть порядочной, теперь в борьбу вступала царица, умом несравнимая с соперницей, которая не собиралась жалеть Кийе! В Фивах Нефертити словно постарела и помолодела на несколько лет одновременно. Она переняла мудрость и хитрость Тийе, но почувствовала себя снова молодой из-за любви Семнехкаре. Такую Нефертити не знал никто.
Носилки Главной царицы Нефертити легко поднялись на плечи рослых, мускулистых рабов. Их движения были плавными, а шаг ритмичным. Как же иначе, если рабы несли Божественную!
Нефертити не стала задергивать занавеси, пусть жители Ахетатона видят, что Главная царица по-прежнему стройна и красива, время над ней не властно. Действительно, Нефертити сопровождали толпы любопытных, царицу давно не видели и теперь приветствовали с радостью. Падая ниц, люди выкрикивали пожелания долголетия ее красоте.
Вопреки ожиданиям, царица направилась не в свой дворец или к супругу, а к визирю Туту, ведавшему отношениями с соседними странами.
Туту едва успел опуститься перед Нефертити на колени, столь стремительно та вошла. Бедолага бормотал слова приветствия, гадая, чем вызван неожиданный визит. За содержание малого дворца отвечал не он, к ее виноградникам или управлению земель царедворец никакого отношения тоже не имел, дел за пределами Кемет у царицы не было…
Нефертити не стала слушать его льстивые уверения в преданности, остановила словоизлияния царедворца:
Ознакомительная версия.
