и постараться, чтобы их открыли. Бедный человек также чувствовал на себе обязанность, угостив пана, почтить его, согласно обычаю, каким-нибудь подарком. При самом отъезде он бегал, ломая голову, что бы ему подарить, и наконец принёс князю, когда тот уже сидел на коне, самого любимого сокола, который был обучен для охоты. Такой подарок в эту минуту, когда нужно было спешить ночью, и особенно было некому смотреть за птицей, был довольно хлопотный, но князь считал сокола за хорошее предзнаменовение.
Приказал одному из товарищей взять его на руковицу, закрыв ему капюшоном глаза, и с благодарностью принял его от Ханки.
Таким образом, получив тогда в Гнезне вместо рыцарей только птицу, которую позже отдали в опеку Буське – и хотя он протествовал, ему приказали за ней ухаживать – отправились под звёздами к воротам, провожаемые Ханко, который рассказывал им о дороге на Влоцлав.
Ночи было достаточно, чтобы добраться до замка, который, как обещал Ханко, был практически пуст и защищаться не мог. В воротах знакомый стражникам мещанин велел их отворить – и никому из всадников не нужно было ни показываться, ни просить. Чуть только въехали за ворота, князь сам стал во главе щуплой кучки, рукой указал направление дороги и помчался вытянутой рысью.
На высоком берегу Вислы уже был виден Влоцлавский замок, с окружающим его местечком, довольно широко и убого рассеянным, когда на тракте, по которому они ехали, Ласота разглядел группу всадников, предшествующую им, и также направляющуюся к городу. Хотя различить их было достаточно трудно, опытный глаз мог угадать в них рыцарей и вооружённых людей.
Эта встреча была не на руку им всем, Ласота советовал замедлить шаг коням и дать им проехать, но князь, до сих пор находящийся в каком-то невероятно бодром расположении, напротив, захотел их опередить. Он не позволил ничего ему говорить и, пришпорив коня, помчался прямо на всадников, другие также оставить его не могли. Группа, которая не спеша приближалась к Влоцлавку, по правде говоря, состояла из вооружённой челяди, во главе которой ехал пожилой мужчина, покрытый дорогим кожухом из куницы, с чётками в руке.
Это было выразительное лицо, с прищуреными глазами, огромным ртом, наполовину открытым, большим носом и выступающими щеками. Тот, кто однажды его увидел, узнал бы всегда, таким характерным было выражение какой-то остолбенелой, флегматичной задумчивости.
Проезжая рядом со стариком, князь обернулся к нему и, увидев его, стянул поводья. Старик прищурил глаза, которые, должно быть, уже не очень хорошо видели, и стал приглядываться к Белому, когда тот вдруг крикнул ему:
– Гневош!
Услышав этот голос, всадник весь вздрогнул.
– Возглас с того света? – крикнул он. – Во имя Отца!.. Фигуры не вижу, а слышу голос гневковского пана! Это не может быть!
– Это так! – воскликнул князь, останавливаясь рядом с ним. – Гневош, это я!
По бледным щекам старика скатились две слезы.
– Стало быть, произошло чудо, – сказал он дрожащим голосом.
– Будет ещё большее, если вы окажетесь верны воспоминаниям и поможете мне. Я еду отбирать мой удел… Мне король его отдал…
Без раздумья эта ложь вырвалась из его уст.
– Вы, старый Гневош, – со мной… сначала во Влоцлавек. Я захвачу замок.
Гневош, который, перекрестившись, как можно скорее прицепил чётки к поясу, схватил поводья, стянул и с толикой тревоги спросил, сколько у князя людей для захвата замка.
Увидев кучку не больше своей, он сказал:
– Где ваши рыцари, князь?
– Подъезжают! – ответил Белый. – Между тем мы в них не нуждаемся. Влоцлавек ведь поверит моему слову… и сопротивляться не будет. За мной, старик!
Гневош также сопротивляться не думал, сильно взолнованный поехал рядом с князем. Его челядь умножила число тех, кто хотел захватить укреплённую всё-таки крепость.
В то время этот замок не был сильным и оборонным; несколько раз сожжённый крестоносцами, он был наскоро обсыпан валами и опоясан остроколами, было немного повреждённых стен, сгоревших и залепленных довольно небрежно.
Столько подобных твердынь стояло на границах и требовало перестройки до основания, что на все рук и денег не хватало. Более срочные и важные отстраивали, остальные ждали своей очереди. Так и Влоцлавек. Князь, которому казалось, что напал на очень счастливую мысль, придумав, что ему сам король вернул его удел, помчался как можно скорей, надеясь, что таким образом не только Влоцлавек, но тут же и соседние крепости сумеет захватить.
Там у него уже были друзья, он рассчитывал на своих.
Старый Гневош, свято уверовав в услышанное, а был привязан к крови и этому дому Пястов, на дворе которых провёл молодые годы, ожил и сильно был тронут.
– Милостивый князь, – воскликнул он, когда уже приближались к замку, – а зачем я вам тут нужен? Когда вы только покажетесь, Влоцлавек, наверное, вам сдастся. Не лучше было бы, чтобы я с моими поспешил вперёд в Гневков с радостной новостью и там бы для вашего приёма приказал собрать людей.
Князь чуток подумал. На самом деле старый Гневош придавал жалкой свите важности, но в случае сопротивления ничем бы не помог. Приготовить же мещан и землевладельцев вокруг Гневкова могло быть весьма полезным.
– Гневков – это пустяки, – продолжал дальше старик. – Там князя с распростёртыми объятиями примут, потому что при вас им было иначе, чем нынче при королевских старостах. С Золоторыей тяжело будет, потому что там сидит Ромлик с руки короля, а оттого, что ему хорошо живётся, готов создавать трудности… и оказывать сопротивление.
– Мой Гневош, старый приятель, – крикнул князь, который всё больше приобретал отвагу, – езжай, езжай сначала в Гневков, но будь осторожен. Вы узнаете, кому доверять… Собери мне людей как можно больше. Насчёт Золоторыи устроим в Гневкове совещание. В путь во имя Божье!
Старина Гневош, в которого тоже вошёл великий дух, уже подъезжая к местечку, развернулся, весь поглощённый своей миссией, и направился прямо в Гневков. Белый остался один. Ласота не мог его узнать.
– Теперь все вместе, и смело, – воскликнул он, – нападём на замок, а там дерзко и смело… никто не решится пойти против меня! Вперёд!
Они уже были в небольшом отдалении от ворот – с тракта видели, что они открыты настежь, решётка была поднята… людей практически не видно. Во время мира не нужно было запираться по целым дням и только на ночь опускали решётку. Вытянутой рысью князь впереди, за ним все его товарищи, челядь, в конце Бусько с соколом на руке помчались на мост. Появлялось население. Уже въехали на двор, только тогда вырвалось из углов несколько человек без оружия, босых,
