устала донельзя.
Постояли немного… Марина в себя пришла, оглянулась по сторонам, на Сашку посмотрела и пошла прочь. То есть в черную, непроглядную темноту. Сашка тоже идти решил, но шаг сделал — поскользнулся. Дождь недавно был, да и новый собирался, а потому такая тьма вокруг властвовала.
Встал Сашка… Пошел… Через десяток шагов на Марину наткнулся — та снова уснула. Понял Сашка, что потерял верный азимут после падения. Постоял он немного. Потом повернулся и в обратном направлении пошел. Марина — следом за ним, потому что, когда человек спит, он скорее другому поверит, а не себе самому. Как иногда шутил председатель, «у нас в колхозе, товарищи, не стадность, а оптимистический коллективизм».
А потом они уже вместе упали, потому что чуть ли не впритирку друг к другу шли.
Открыла женщина сонные глаза и спрашивает еле слышно:
— Что случилось?..
Сашка улыбнулся и говорит:
— Ничего. Просто мы с тобой друг за дружкой ходим. Пойдем лавочку поищем, отдохнем немного, а то до дома не дойдем.
Посидели немного на лавочке, передохнули… Молча. А о чем говорить, спрашивается? То, что гордость от усталости уснула еще ни о чем не говорит. Порхнет ничего не значащее словцо — все заново начнется.
Встали. Пошли… Причем Сашка опять за Маринкой идет. Вдруг споткнулся солдат, на колени упал.
Марина спрашивает:
— Что там у тебя?
Сашка отвечает:
— Что, что… Дороги не будет. Судьба у нас такая, что ли?
Маринка говорит:
— Это не судьба, а лужа. Пойдем я тебя домой отведу, а то ты ничего не видишь.
Сашка говорит:
— Это прямо немецкое окружение какое-то получается. И до своих, вроде бы близко, а дойти невозможно.
Марина вдруг оседать стала и говорит:
— Все, я больше не могу… Сил нет!
Короче говоря, когда Сашка Марину на руках домой принес, тетя Вера у тети Поли в гостях сидела. Вдруг смотрят женщины, распахивается дверь и в комнату вваливаются два грязнющих босяка.
Тетя Вера первой в себя пришла и кричит Сашке:
— Куда ты ее такую чуню принес в хату?!.. В баню тащи!
Тетя Поля все сразу поняла и — пулей в баню, чуть коленку о табуретку не разбила.
В общем, кое-как согрели баню, раздели молодых и туда их запихнули. А они — хоть и чуть живые от усталости, все равно друг дружки стесняются. На вы друг друга называют. Ну, там типа «Мыло нужно? Возьмите, пожалуйста…» или «У меня еще теплая вода осталась… Вам дать?»
Обе мамаши уши к двери приложили и слушают, мол, что там?!.. А там — ничего. То шайку друг другу молодые люди передают, то мочалку. В бане-то, кстати говоря, темно как в погребе, а в свете комелька что ты там рассмотришь?
Тетя Поля шепчет:
— Да когда же Маринка спинку-то Сашке тереть будет?
Тетя Вера:
— Лучше уж он пусть ей потрет.
Тетя Поля:
— Да слабый он, совсем слабый!..
Тетя Вера:
— Но не старый же совсем… Дело-то житейское, что тут стесняться?
Что ж, дошло и до спинки… Не об стенку же ее тереть. Только заплакала вдруг Марина и говорит:
— Сашка, Сашка, что же ты такой худой, а?.. Одна кожа да кости.
Тетя Поля не без обиды шепчет своей подруге:
— Еще не замужем, а уже критикует.
Тетя Вера говорит:
— Не критикует, а констатирует факт. Давай их спать укладывать, а то баня стынуть начинает и как бы двое этих доходяг там не замерзли.
Спать уложили как детей — хоть и рядом друг с другом, но все равно под разными одеялами. Затем тетя Поля Сашке и Маринке сказку рассказала, пока оба не уснули. Потому как нечего тревожить свои тела желаниями на какие сил-то нет…
… Сорок пять лет вместе прожили Сашка и Марина. Еще четверых детей нарожали. На бедность никогда не жаловались, но и власть никогда не хвалили. И не только власть, но и всю ту гниль, которая возле этой власти обретается, а со временем ей и становится. Жили, в общем, как могли, по совести, и счастливы были до самых последних дней.
Дядя Саша на три года жену пережил. Крепким он был, как разросшийся дуб и таким же суровым.
За его спиной бывало шептались:
— Это он так за Маринкой расцвел и ожил… А с фронта пришел, как хромоногий ледащий петушок по земле ковылял. Да и полуслепой к тому же…
Может быть, это и правда. Трудно человеку жить, когда он один. Да и возможно ли это?.. И человеческая гордость тут совсем ни при чем.
ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ
(детские воспоминания о войне)
… Память странная штука и она может быть такой же пронзительной, как вой немецких пикирующих бомбардировщиков. Прошло уже много лет — почти вся жизнь за плечами — но этот страшный крик войны так и останется со мной до конца. Я не помню начало той бомбардировки, потому что спала, а когда проснулась, первым, что услышала, было то, как по крыше нашего вагона стучат с силой брошенные камни. Их было очень много, они были невидимы и беспощадны. Камни крошили стекла, прошивали тонкие стены и убивали людей. Да, это были пули, а не камни, но я поняла это только тогда, когда услышала вой немецких бомбардировщиков. Осознание пришло как-то сразу, как врываются в пространство звуки через внезапно разбитое окно.
Когда эшелон остановился, тетя Люся крикнула мне, чтобы я прыгала в окно. Откос железнодорожной насыпи был очень крутым и, уже падая вниз, я успела заметить неподалеку от насыпи несколько огромных деревьев с темными, разваливающимися кронами. Они мгновенно вырастали из земли, ширились, захватывая все вокруг и, уже умирая, превращались в грязный дым.
Я долго не могла встать после падения, — меня сбивали с ног другие люди… Все
