Итак, господа, вот построенный на точных фактах и цифрах ответ тому, что создало пылкое воображение прелестной виконтессы де Вентимиль. Повторяю, мы можем выразить свое искреннее восхищение красноречию и уму очаровательной виконтессы. Я первый готов забыть свой возраст и священнический сан и объявить себя пламенным рыцарем виконтессы. Но все это только здесь, где мы, как выразился его величество, просто разговариваем по-дружески среди друзей. Если же мы перенесем свое восхищение в область действительного государственного строительства, если мы пойдем тем путем, на который зовет нас виконтесса, то окончательно погубим Францию, думая спасти ее.
Вот мой вывод, господа, вот, ваше величество, мое искреннее суждение. Но, может быть, я и ошибаюсь во многом? Быть может, виконтесса может возразить что-либо? Я жду! И я первый с радостью признаю свою ошибку, если мне докажут, что я не прав!
Кардинал замолчал, с видом полного торжества, осматриваясь по сторонам.
Полина сидела ни жива ни мертва, сознавая, что она ничего не в состоянии возразить на вескую речь кардинала. Да, она сама была виновата! Не подготовившись как следует, не запасясь какими-либо цифрами, она задумала увлечь присутствующих своей горячностью. И вот она не только погубила то дело, на котором думала построить свое благополучие, но и отрезала себе возможность на будущее активно вмешаться в политику.
Все присутствующие тоже молчали. Все, не исключая короля, чувствовали себя разочарованными. Речь виконтессы заставила в их сердцах зазвучать самые восторженные, рыцарские чувства. Флери разрушил это очарование… Как это было досадно! Но что же говорить против языка цифр, фактов и рассудочности?
— Полетт! — еле слышно шепнул виконтессе Суврэ. — Если вы сейчас же не воспользуетесь тем, что я сделаю, и не пойдете на соглашение с кардиналом, то ваше дело погибло!
Сказав это, он встал с места и приблизился к королю. Звук шагов маркиза вывел Людовика из грустной задумчивости.
— Как это ни печально, господа, — сказал король, — но с кардиналом нельзя не согласиться! А жаль!.. Но впрочем, ведь нам предстоит еще обсуждение высказанного? Быть может, нам все-таки удастся примирить это разногласие, которое, быть может, только на первый взгляд кажется непримиримым? Может быть, кто-нибудь надумал что-либо? Суврэ, я вижу по твоему лицу, что ты составил определенное мнение относительно слышанного. Ну, что ты скажешь, мой милый Анри?
— Ваше величество, позволите ли мне быть совершенно искренним и высказать мое мнение совершенно свободно? — спросил маркиз.
— Но, разумеется, Суврэ, я жду этого от тебя! — промолвил король.
— Ваше величество! Я смотрю в лицо графини де Майльи и вижу, сколько страдания написано на нем. Графиня мучается за судьбу дроздов! Ваше величество! Пожалейте как дроздов, так и прелестную хозяйку!
— Ты прав, Суврэ, — смеясь ответил король, — ведь я обещал графине, что мы не испортим ей эффекта от придуманного любезной хозяйкой блюда. Говоря откровенно, я даже проголодался и с удовольствием отправлюсь ужинать. Если вы позволите, графиня, то мы готовы!
— О, ваше величество, — радостно воскликнула Луиза, — вы снимаете с моей души тяжелый камень!
— Ну, так пойдемте, господа; ведь договорить мы можем и за дроздами! Быть может, это пикантное блюдо наведет нас на счастливую мысль. Пойдемте, господа!
Король встал и радостной походкой направился к столовой. Остальные поспешили последовать непосредственно за ним. В гостиной остались только Полетт, сидевшая по-прежнему перед своим письменным столом, да кардинал, укладывавший в портфель с помощью Амело свои записки и бумаги.
— Ваша эминенция, — вставая сказала Полетт, — не могу ли я получить от вас кое-какие сведения?
— Пожалуйста, дитя мое! — ответил кардинал, вставая и подходя к виконтессе. — Амело, ступайте, вы мне не нужны больше! В чем дело, виконтесса?
— Я хотела бы знать, как зовут вашего племянника.
— А зачем вам это, дитя мое, если смею спросить?
— Да вот… — Полетт отперла имеющимся при ней ключиком ящик своего письменного стола, достала оттуда королевский указ и продолжала: — его величество поручил мне заполнить пробел в этом указе, и я сделала бы это еще раньше, если бы была уверена, что точно помню имя вашего племянника!
В глазах кардинала сверкнуло торжество. Но он был слишком хитрой лисой, чтобы сдаться сразу.
— Как? — с хорошо разыгранным испугом воскликнул он. — Вы хотите сделать камер-юнкером моего беспутного племянника? Но это невозможно! Я уже обещал вдове Тремуйля, что употреблю все свое влияние на пользу ее малолетнего сына? Нет, нет, виконтесса, это невозможно!
— Прочтите, ваша эминенция, — твердо ответила Полетт, — но я с сестрой перебрала всех возможных кандидатов, и мы решили, что более подходящего, чем ваш племянник, и более достойного нет!
— Но я не могу, право…
— Нет, уж вам придется подчиниться в этом случае, кардинал, — улыбаясь, возразила Полетт. — Я хочу быть столь же непреклонной к вам, каким вы только что были по отношению ко мне!
— Господи, Господи! — пробормотал кардинал, делая вид, будто он колеблется. — Что же я могу поделать? Рыцарь перевешивает во мне старика и министра! Виконтесса, я не в силах противиться вам! Пусть будет по-вашему! Но только что же вам самим беспокоиться: позвольте, я впишу имя этого мальчишки, которому свалилось на голову такое неожиданное счастье! — Кардинал присел к столу, вписал имя племянника и сказал: — может быть, вы позволите мне, виконтесса, взять этот указ с собой? Я сегодня же увижу этого счастливчика и порадую его!
— Пожалуйста, берите, — с очаровательной улыбкой ответила Полетт. — Ведь так приятно, когда неожиданно получаешь радостный сюрприз!
— Да благословит вас Господь, виконтесса! — ответил кардинал, пряча указ в широком внутреннем кармане платья. — Я уверен, что ваша доброта сейчас же призовет и на вас тоже нежданную радость! А теперь ступайте, виконтесса, в столовую! Подумайте только, что станут говорить про меня, бедного, старого священника, который остается наедине с такой очаровательной особой.
Полетт смеясь ушла в противоположную дверь, бегом обежала коридором и попала в столовую с другой стороны в тот самый момент, когда вслед за королем рассаживались и остальные гости. Как ее появление, так и приход кардинала, вошедшего через минуту после нее, не привлекли ничьего внимания, кроме маркиза Суврэ, который еле заметно одобрительно кивнул головой виконтессе.
В самом начале ужин проходил при полном молчании, изредка прерываемом восторженными восклицаниями короля по адресу того или другого блюда. Когда же его величество отведал дроздов, то только крякнул и стал с жадностью уничтожать лакомое блюдо.
— Очаровательная вещь! — воскликнул он наконец, тяжело отдуваясь после четвертой порции дроздов. — Графиня, вы непременно должны сообщить моему повару секрет этого кушанья! Давно я уже не ел с таким аппетитом! Я вам крайне признателен, милая графиня!.. Ну, а теперь, — продолжал он, — мы можем и поговорить окончательно о нашем вопросе. Хотя собственно и говорить-то почти нечего… Но конечно, конечно, — поспешил он сказать, встретившись с умоляющим взглядом Полины, — надо договориться до конца!
Лакеи быстро и бесшумно собрали грязную посуду, поставили на стол ряд ваз с вареными в сахаре и меду фруктами прочими сластями, освежили батарею бутылок и ушли, напутствуемые приказанием графини не входить, пока их не позовут.
— Итак, — сказал король, отхлебывая из бокала вино, — вы находите, милейший кардинал, что проект этой фантазерки никуда не годится, и нам надо решительно отказатьсь от мысли завязать сношения с Россией?
— Да Боже меня упаси! — с самым искренним ужасом заявил Флери. — Как бы посмел я думать подобное? Проект виконтессы очарователен, и нам надо во всяком случае заняться его осуществлением!
Все присутствующие с полным недоумением взглянули на кардинала, а король от неожиданности чуть не выронил бокала из рук.
— Но мне казалось, — растерянно сказал король, — что вы назвали проект виконтессы гибелью для Франции?
— Отнюдь нет, ваше величество, это просто — недоразумение!
— В таком случае я прошу вас объясниться, — почти с неудовольствием сказал король. — Право, мне даже странно… Но говорите, ваша эминенция, говорите! Я с нетерпением слушаю вас!
— Ваше величество, — заговорил Флери, — я помню те слова, которые были сказаны мною и невольно вызвали данное недоразумение. Я сказал, что путь, на который зовет нас виконтесса, может окончательно погубить, а не спасти Францию. Но что я имел в виду, говоря «путь»? Не стремление к сближению с Россией, а те способы, которые предлагала виконтесса…
