А вскоре тут народ взбунтовался. Землю у работных отняли. Пошли всем заводом к хозяину. Он же, того испугавшись, солдат на подмогу вызвал и стрелять по людям начал. Мы вот с Митькой в лес скрылись, а кто заводчику в руки попался — кнут да клещи пришлось испробовать. Вот она какова, барская-то милость!
Рощин замолчал. Воспоминания о минувшем взволновали его.
— Ну, а дале? — спросил Парфен.
— Дале мы с Митькой по деревням скрывались. Где неделю проживем, где две. В ином месте лошадь подкуешь, в ином — телегу исправишь, обод на колесо скуешь помещику. Тем и жили. Опасно, конечно: того гляди, властям в лапы попадешь. Ныне беглых сильно не любят. Однако при всей строгости жить бы можно, ежели с опаской, без баловства. Только не вытерпел я, по Наташе тосковать начал. Такая тоска меня взяла, сил нет. Стал я уговаривать Митьку поближе к дому перебраться. Не хотел он спервоначалу со мной идти.
— И не надо было оттоль уходить! — откликнулся Митька.
— Надо не надо, а только пересилил я. Пошли. Идем, а я думаю: бог поможет, доведется мне Натаху повидать. И ту думу из головы не выпускал, как бы отплатить насильнику.
— Выходит, не зря я сказал, — отозвался Парфен. — По пути вам с нами.
— Выходит, так…
Тимоха и сопровождавшие его люди вернулись назад только на другой день. На плечах несли какие-то длинные, завернутые в рогожу предметы.
— Ну, вот мы и на месте, — сказал Тимоха, осторожно опуская ношу на землю.
— Достал?
— Все шесть штук. Целехоньки.
— Никто не видел?
— Мы стороной, лесом шли. А там схоронились до ночи. Луна помогла маленько, а то, пожалуй, не сразу нашли бы. Отметины-то заросли сильно.
В рогоже оказались ружья. Это были те самые, что снял он когда-то с баржи и закопал в землю на берегу Оки. Тогда он сделал это просто так, на всякий случай, сейчас они пригодились.
— Пороху только нет.
— Порохом придется разжиться где-нибудь.
— А где?
— Где? — Тимоха задумался. — А там же, где ружья взяты.
Предложенный им план состоял в том, чтобы уйти на Оку, обосноваться там в укромном месте и под покровом ночи нападать на проходящие суда. На всех наверняка найдутся и ружья, и порох. И еще кое-чем разжиться можно. А вооружившись, и за большое дело взяться не страшно.
Не сразу согласился Рощин на это предложение. Отойдя с Парфеном в сторону, он задумчиво спросил:
— Выходит, грабителями заделаемся?
— Смотря кого грабить, — ответил Парфен. — Не на своего брата, бедняка, пойдем. А помещиков царь Петр Федорович не токмо богатства, а и жизни лишал.
Василий помолчал.
— Ну ладно, быть по-вашему. Другого пути оружие достать не вижу. Только вот что: товары, какие на баржах возьмем, народу раздавать будем.
— Вот это так!
Наутро Рощин с Тимохой отправились в разведку.
Проводив товарищей, Парфен задумался над тем, как им вести лесную жизнь. Кому-то надо было быть атаманом. Опыт, полученный в войске Пугачева, подсказывал, что без главаря ничего не получится. Но кому быть им? Тимоха смел, но горяч, несдержан. Рощин для этого лучше подойдет. Рассудителен, а главное — Баташевы ему враги кровные.
Когда Василий с поповичем вернулись, Парфен собрал всю ватагу и рассказал о своих предложениях. Его все поддержали. Так Рощин стал лесным атаманом.
Привольны леса муромские. Всем богаты они: и белым грибом наваристым, и лечебной ягодой черникою, и медом дупляным сладким. Всем дают они прибежище: и зверю разному, и беглому люду крестьянскому. Есть в них и такие места, где не ступала нога человеческая. А в иных и бывали охотники, да боятся вновь заглядывать: страшны топи болотные непролазные, дебри лесные непроходимые.
Худая молва идет в округе и о Лысой горе, что виднеется на правом берегу Оки пониже Елатьмы. Раньше река возле самой горы текла, Черный яр омывала, а потом в сторону ушла, бросила русло свое привычное. Говорили охотники — лесовые люди, — что не вытерпела Ока дел бесовских, не захотела смотреть, как в Иванову ночь ведьмы на Лысой горе шабаш справляют.
Убежать-то убежала, а старицу — старое русло свое — не совсем покинула, все так же ее заливает. Плещется потихоньку волна у Черного яра, слушает, как наверху сосны шумят.
О чем шумят — неведомо. То ли на старость свою ветру жалуются, то ли о том, что видят вокруг, друг другу рассказывают. Кто их поймет!
Вот здесь и выбрали Рощин с Тимохой место для становища. Хорошее место, укромное.
И еще одно местечко им понравилось. Верстах в пятнадцати вниз по течению Оки речное озеро в лугах нашли.
В него никаких ручейков не впадает, а из него глубокая речка течет. Видать, сильно бьют холодные ключи подземные.
Посмотрел на озеро Тимоха, сказал Рощину:
— Челны способно в озере прятать, не скоро найдут. И в Оку выплывать ладно. Место укрытное.
Через день на Лысую гору перебралась вся ватага. Вырыли землянки в лесу, моху сухого натаскали, настелили на лежаки. Сухо, тепло. Печи сложить — зимовать можно.
Устроившись, принялись челны из лип столетних долбить, а потом днища у них просмаливать. Получалось хорошо, ни один челн течи не дал. Хоть пятеро садись — не потонет.
Вначале по старице в челнах плавали, управлять ими учились. Митька сперва сказал было:
— Велико дело лопатой воду загребать!
А в весла сел — осрамился. Весло то глубоко в воду зароется, то по верху скользнет. Лодка на месте вертится, вперед не двигается.
Рощин взялся за дело со всей серьезностью. За ним и остальные научились челном управлять.
Как только все грести приобыкли, челны переправили на озеро. Было оно колодливо — все дно дубами погнившими завалено. Но Рощину с Тимохой того и надобно: никто рыбалить не забредет, их посудины не обнаружит.
Вначале ден пять на озере жили — высматривали: какие и куда по Оке суда плывут, сколь народа на них, нет ли оружных. Наконец решили: пора за дело!
Удача сопутствовала им. На первой же барже, не встретив почти никакого сопротивления, взяли они десятка два ружей и пять бочонков пороху. Мокшан, ограбленный в следующую ночь, был полон муки. Команда его, состоявшая из трех крепостных мужиков, один из которых был за старшего, не колеблясь, решила присоединиться к ватаге Рощина.
— Домой нам все одно дороги нет, — сказали они.
Муку сложили в укрытном месте на берегу, потом перетаскали поближе к становищу. На мокшане Тимоха сплыл верст за десять вниз, а затем, найдя место поглубже, пробил топором дыры в днище, и судно, загруженное камнем, потонуло.
Осмелев, Рощин с ватагой вышел на добычу в третий раз. И снова удачно. Приказав сопровождавшим баржу бурлакам молчать до самого Богородского, куда они плыли, Василий распорядился переправить на берег все до одного тюки, заполнявшие вместительный трюм. В них оказались купеческие товары: полотно льняное, сукна тонкие, несколько кусков бархата. В двух тюках была одежда.
— Вот это кстати! — обрадованно сказал Василий, глядя, как на свет появляются все новые сюртуки и чуйки.
Через час оделись во все новое. Каждый подобрал себе подходящую одежду, только Тимоха, как ни старался, не смог найти по своему росту. Рукава сюртука, который в конце концов он напялил на себя, приходились ему чуть не по локоть. Но ничего не поделаешь, другого, более подходящего, не нашлось.
Когда веселье, вызванное обновками, улеглось, чуть было не произошла ссора.
Все, что взято было с барж, кроме ружей и пороха, Рощин решил раздать по окрестным деревням и селам. Об этом он и сказал товарищам.
— Не наше это добро. Не нами нажито. У бар отнято. И те не своим горбом нажили, а крестьянским. Так куда ж его девать? Отдать надо тем, кто в него свой труд вложил.
— Правильно! — поддержал Парфен.
— Это что же, выходит, я голову под пулю подставляй, то добываючи, а владеть им мужик будет? — подал голос Тимоха.
И сколько потом ни доказывали ему Василий с Парфеном справедливость такого раздела добра, он стоял на своем.
— Вы мне байки эти не рассказывайте. Мой батька покойный тоже говаривал: дескать, кесарево — кесарю, а богово — богу. А по-моему, не так: владей Фадей Матреной, пока сила есть!
Долго спорили с ним Василий, Парфен и присоединившийся к спору Митька. Тимоха никаких резонов признавать не хотел. Так и легли они спать, не придя ни к какому решению. А наутро обнаружили, что Тимоха куда-то исчез.
На дальних плесах Верхнего пруда угасали отсветные огни солнечного заката. Певшие весь день наковальни молотовых фабрик приутихли. День подходил к концу. Андрей Родионович встал из-за стола, за которым работал, подошел к окну, широко распахнул его дубовые створки. Любовным взглядом окинул видневшуюся из окна знакомую заводскую картину: приземистые туловища домен, дымные корпуса плющильных и молотовых фабрик, складские сараи. Все это пряталось за исполинским телом плотины, отгородившей заводские строения от хмуро притаившейся за ее спиной огромной массы воды.
