Поднялся невнятный ропот.
– Я услышал бы, что все ваши мысли поглощает тревога. Вы беспокоитесь о собственном будущем. «Если мы не закончим мечеть к сроку, нам несдобровать», – говорите вы. Поверьте, у вас нет ни малейших оснований беспокоиться о собственной участи. Если мы не завершим строительство к назначенному времени или же если вдруг мечеть не понравится султану, никто не пострадает. Никто, кроме меня.
– Откуда тебе знать? Может, наши головы покатятся с плеч вслед за твоей? – раздался чей-то голос.
Толпа загудела в знак согласия.
– Послушайте меня, братья. Здесь, на голом месте, мы построили святую мечеть, возводя ее камень за камнем. Зимой и летом мы трудились не покладая рук. Вы видели друг друга чаще, чем собственных жен и детей.
Толпа вновь ответила невнятным гулом.
– Люди станут приходить в эту мечеть и после того, как все мы оставим этот мир. Наши имена сотрутся в их памяти. Но они будут благодарны нам за наш труд. А значит, мы не будем забыты.
– Хватит утешать нас пустыми россказнями! – раздался еще один недовольный голос.
Синан предостерегающим жестом вскинул руку:
– Если нас постигнет неудача, лишь я один понесу наказание. Если же нас ожидает успех, мы разделим его на всех.
– Он считает нас болванами! – не унимался невидимый противник.
Все остальные тоже смотрели на Синана недоверчиво. Человек, которого они прежде беспредельно уважали, человек, которому они безоговорочно подчинялись, внезапно стал виновником их будущих несчастий.
– Братья! – снова воззвал архитектор. – Я вижу, мне не по силам вас убедить. Все, что я говорил, я доверю бумаге и запечатаю свое письмо. Если тучи над нашими головами сгустятся, кто-нибудь из вас доставит мое послание светлейшему султану. Ну а если все будет благополучно, мы разделим заслуженную награду.
Судя по возгласам, долетавшим из толпы, это предложение было встречено одобрительно. Сидя на спине у слона, Синан своим изысканным почерком составил послание, в котором брал на себя полную ответственность за все неудачи, связанные со строительством мечети. Что касается успехов и достижений, то ими люди обязаны одному лишь Богу, говорилось там, и потому рабочие имеют не меньше прав на награду, чем зодчий. Письмо было запечатано и замуровано в одной из стен мечети, так чтобы строители знали, где его искать в случае необходимости.
На следующее утро никто не бросил работу. Все строители получили щедрый бакшиш – вознаграждение. Джахан, воспользовавшись тем, что сейчас никому не было до него дела, стащил из ларца с казенными деньгами пятьдесят аспер. Ему удалось заглушить голос совести, внушив себе, что он ворует не у учителя, а у султана, который ничуть не обеднеет, лишившись горсти монет.
Строители не разгибая спины трудились с восхода до поздней ночи. Кроме того, на помощь были призваны десятки других рабочих. Всем городским каменщикам, резчикам, плотникам, граверам, не имевшим работы, было предложено принять участие в строительстве мечети. Вместо того чтобы впасть от страха в оцепенение, Синан был бодр и деятелен, как никогда. Его энтузиазм передавался остальным. Видя, что учитель готов горы свернуть, ученики тоже не давали себе отдыха. Расходы на строительство стремительно росли. Мечеть Сулеймание обошлась казне в пятьдесят четыре миллиона шестьсот девяносто семь тысяч пятьсот шестьдесят аспер.
Даже посреди всей этой суеты главный придворный строитель не упускал ни единой мелочи. Закупая отделочную плитку в мастерских Изника, он остановился на самых ярких цветах – бирюзовом, красном, белом. Синан заказал придворному каллиграфу, мулле Хасану, вывести сулюсом[16] священные слова из Корана. Любуясь внутренним убранством мечети, люди восхищались мягким, теплым освещением, но не могли понять, где находится источник света. Лишь немногие замечали, что боковые стены прорезаны бесчисленными небольшими окнами и свет льется сквозь них легко и нежно, как молоко из материнской груди. Еще меньше посетителей способны были оценить, что всякий звук, раздавшийся в пространстве мечети, отражаясь от каменных стен, многократно усиливается: это позволяло молящимся, даже если они находятся вдалеке от имама, внимать каждому его слову.
С потолка свисали масляные лампы из венецианского стекла и зеркальные шары, а между ними в особых металлических петлях были укреплены страусиные яйца, покрытые изысканной росписью, украшенные шелковыми кистями. В стеклянных сферах, также подвешенных к потолку, были помещены миниатюрные мечети из слоновой кости, а в самом центре парил огромный позолоченный шар. В сумерках, когда зажигали лампы и отблески их играли в зеркальных поверхностях, казалось, будто мечеть поглотила солнце. Что касается ковров, то причудливость их узоров просто не поддавалась никакому описанию. Женщины и девушки всех возрастов, живущие в Каире и Кюре, соткали их специально для мечети Сулеймание.
Постройка поражала своими размерами, ее величественный купол приковывал взоры, четыре минарета, обращенные ко всем сторонам света, пронзали небо. Согласно замыслу зодчего, мечеть окружала двухэтажная галерея, что придавало необычность ее облику. Балдахин над главным входом поддерживали четыре колонны из красного гранита, поставленные в честь четырех праведных халифов: Абу Бакры, Умара, Усмана и Али. Каждый стих из Корана, который можно было прочесть внутри мечети, самолично отобрал шейх-уль-ислам Эбуссууд. Надписи напоминали мусульманам о необходимости молиться пять раз в день и хранить в чистоте устои истинной веры. Во времена конфликта с Персией, где преобладали шииты, правители Оттоманской империи провозглашали свою приверженность суннитскому направлению и всячески демонстрировали собственное благочестие.
Возвышаясь на холме, мечеть, к которой примыкали медресе, библиотека, больница и лавка, являла собой впечатляющее зрелище. Кроме того, здесь имелись монастырь для дервишей, гостевой дом, кухня, пекарня, трапезная, приют для сирот и медицинская школа. К моменту завершения строительства как сам город, так и вся империя были уже не такими, как в тот день, когда Синан и его ученики положили первый камень в основание мечети. В мире за это время прибавилось враждебности и зла, а в сердце султана – печали. Но так уж заведено, что все величественные сооружения остаются неизменными на века, ибо перемены – удел людей, волей и усилиями которых они возведены. И разумеется, творение Синана тоже не стало исключением.
* * *Всем хотелось как можно скорее увидеть Сулеймание, превзошедшую все прочие мечети империи. На церемонию ее освящения прибыли венецианский и прочие чужеземные посланники, включая представителя персидского шаха Тахмаспа, с которым султан заключил лишь короткое и ненадежное перемирие, грозящее обернуться новой войной.
Глаза Сулеймана сияли, когда он произнес:
– Эта мечеть простоит до Судного дня.
– Когда Мансур аль-Халладж вновь восстанет из мертвых и сотрясет гору Дамаванд, мечеть, носящая имя светлейшего султана, будет стоять неколебимо, – заверил Синан.
Султан, взяв с подноса позолоченный ключ, обратился к толпе:
– Есть ли среди вас человек, достойный великой чести взять этот ключ и открыть дверь?
Джахан огляделся по сторонам. Все собравшиеся, включая тех, кто распускал про учителя злые сплетни, стояли молча и улыбались.
– Никто не заслуживает этой чести более, чем главный придворный строитель, – изрек султан и обернулся к Синану. – Ты не обманул моих ожиданий. Я рад, что не ошибся в тебе.
Синан, вспыхнув от радости и смущения, опустил взгляд. С поклоном приняв ключ, он открыл двери мечети и жестом пригласил Сулеймана войти. Вслед за султаном внутрь потянулись и остальные. Джахан, полный решимости увидеть как можно больше, ужом скользил в толпе. Со всех сторон его окружали самые богатые и знатные люди империи. На пальцах их сверкали перстни с драгоценными камнями, а под полами халатов угадывались кошельки, набитые золотыми монетами. Слева он заметил весьма дородную фигуру – то был кади из Румелии, что-то горячо обсуждавший с неким вельможей. На руке у кади висели драгоценные четки из кроваво-красных рубинов.
Когда судья направился к дверям, Джахан устремился вслед за ним. Он прижался к кади почти вплотную, сохраняя на лице виноватое выражение человека, который не в силах противиться напору толпы.
– Прошу прощения, эфенди.
Тот в ответ лишь метнул в дерзкого юнца сердитый взгляд. Толпа внесла кади в мечеть, и он не успел заметить, что рубиновых четок в его руках больше нет. Чтобы избежать нового столкновения с обворованным чиновником, Джахан не стал спешить внутрь. Стоя поодаль, он ждал, пока основная часть гостей не покинет мечеть и не примется осматривать примыкающие к ней здания.
Наконец Джахан решил, что опасаться больше нечего. Поглаживая пальцами драгоценные рубины, он вошел в мечеть. Настроение у Джахана было просто превосходное, но стоило ему вспомнить капитана Гарета, как сердце сжалось от тревоги. Сейчас капитан находился в плавании, но через пару месяцев должен был вернуться. Джахану следовало хорошенько припрятать свою добычу, чтобы вручить ее вымогателю. А ему так хотелось продать четки и купить Михримах какой-нибудь подарок. Например, черепаховый гребень с перламутровыми инкрустациями. Тайком юноша без конца рисовал ее портреты, но результат ни разу не удовлетворил его. Кто бы мог подумать, что образ, который в воображении предстает с удивительной отчетливостью, так трудно перенести на бумагу.
