Наверное, о чём-то подобном думал и Джустиниани, поскольку он, двигаясь боком вдоль баррикады, направился в сторону ромейских позиций, где должен был находиться василевс.
Тодорис, как обычно, двинулся следом и увидел, что на позициях, за которые отвечал василевс, всё обстоит не слишком хорошо. Многие воины оказались ранены стрелами, и пусть почти все раны были не тяжёлые, но даже в этом случае боец становился уже не таким стойким.
Василевс выглядел встревоженным и начал поддаваться унынию. Сидя за столом под деревянным навесом, предназначенным для того, чтобы проводить под ним собрания военачальников, он уронил голову на руки и невидящим взором смотрел на карту укреплений, лежащую перед ним и освещённую несколькими свечами, уже почти бесполезными, потому что ночная тьма всё больше рассеивалась. Рядом с василевсом была только личная охрана. Остальных приближённых он, судя по всему, отослал от себя - отправил проверять, сколько человек ранено.
- Если бы знать, что всё так обернётся, - сетовал василевс, - мы бы тщательнее восстановили укрепления. Если бы знать...
- Я с самого начала сказал, что от того, насколько мы укрепим Малую стену и баррикаду, зависит исход битвы, - отвечал Джустиниани. - Мы сделали всё, что могли. Ведь так?
Тодорису показалось, что в этом вопросе есть ирония, но возможно, что это только показалось.
- Если бы знать, - повторял василевс. - Нас с самого начала преследовали несчастья. Если бы тот пушечный мастер не убежал от нас к туркам и не отлил для них пушки...
- Если бы не этот, так другой, - уже без всякого намёка на иронию возражал предводитель генуэзцев. - Пушки в любом случае появились бы.
- А если бы нам удалось сжечь турецкий флот, то к нам по морю прибыла бы помощь от братьев-христиан, - продолжал сокрушаться василевс.
- Турки построили бы новые суда. Или наняли бы. Не погнушались бы нанять даже пиратов.
- Неужели нам всем суждено погибнуть здесь? - тихо спрашивал василевс.
- Если мы будем продолжать верить в свою победу и в то, что Бог нам помогает, то выстоим, - сказал Джустиниани, но во время беседы постоянно прислушивался к чему-то. В Городе продолжали звонить колокола, но генуэзец, судя по всему, прислушивался не к ним, а к тому, что делается совсем близко - за баррикадой на турецкой стороне: к грохоту малых пушек и свисту стрел.
- Не всё от нас зависит, - сказал он, - но то, что зависит от нас, мы стараемся делать и неплохо справляемся, если до сих пор живы.
- Брат мой, останься здесь, - попросил василевс, тяжело вставая, а затем положил руку Джустиниани на плечо. - Будем сражаться бок о бок. Твоё присутствие укрепляет мой дух и мою веру.
- Я не могу оставить своих людей без надзора, - ответил предводитель генуэзцев, - но я буду неподалёку.
Дождь из стрел прекратился, гром пушек тоже постепенно стих, и вдруг с турецкой стороны баррикады раздался дружный и яростный рёв тысяч глоток. Казалось, этот звук издают не люди, а дикие звери. Турки ринулись в новый, третий по счёту штурм, в решающую схватку, поэтому Джустиниани поспешил взобраться на баррикаду, чтобы отдать новое указание своим людям. Добежать до них он бы не успел, но они могли увидеть и услышать своего командира, ведь позиция генуэзцев находилась по соседству с позициями ромеев. Василевс лишь на полшага отстал от него, чтобы призвать к бою своих людей.
Небо всё больше светлело, но никто не знал, каким будет наступающий день.
* * *
"Если выстоим, то победим. Третья волна - последняя", - повторял себе Тодорис, и это придавало ему сил в битве. Великий Турок на этот раз действительно бросил в бой лучших. Ещё издали их можно было узнать по особым головным уборам. Это был не тюрбан, а высокий белый колпак, конец которого свешивался на спину. Похоже, что надевался он поверх шлема и потому держал форму. Воины, которые носили такое, назывались янычарами* - особая пехота в турецком войске, обученная тщательнее всех остальных. Доспехи и вооружение тоже были лучшими.
Помнится, первая волна нападавших использовала стрелы, копья и пращи, потому что владела этим оружием лучше всего. Вторая предпочла сабли по той же причине. А эти новые воины использовали всё: сабли, алебарды, дубинки, копья, луки, пращи и не только. Если прежде, сражаясь наверху баррикады, Тодорису следовало опасаться только вражеского клинка или копья, то теперь ни в чём не было уверенности. Исход боя зависел от чистого везения, ведь если ты победил в схватке с обладателем сабли, это не означало, что в следующее мгновение тебе в лицо не прилетит камень.
Доспехи у янычар были отличные: меч почти не брал их, поэтому казалось правильнее не пытаться проверять своё искусство владения мечом, а просто столкнуть противника с баррикады, надеясь что тот при падении сам напорется на что-нибудь или хотя бы подвернёт ногу.
С высоты своих укреплений защитники хорошо видели, что те враги, которые находились в задних рядах, то и дело поднимали луки, а многие стреляли из ручных бомбард**, так что над турецкими головами гуляли облачка белого дыма, а к тому времени, как одни облачка рассеивались, появлялись новые.
_____________
* Янычары - воины из числа пленных христианских детей, обращённых в ислам и воспитанных по особой системе. Постоянно жили в казармах близ дворца и получали жалование от султана. Использовались для охраны султана во время сражений, а также для особых задач.
** Ручная бомбарда - очень маленькая пушка, предназначенная для стрельбы на весу. Предшественница ручного огнестрельного оружия.
_____________
Снаряды из бомбард были куда страшнее, чем камни из пращей. Камень из пращи зачастую просто отскакивал от доспеха или заставлял от боли согнуться пополам, а снаряд из бомбарды сбивал с ног, пробивал даже самые крепкие доспехи, буквально дырявил тело, ломал кости. И чем меньше был снаряд, попавший в тебя, тем хуже.
Тодорис раньше лишь слышал об этом, а теперь видел, как справа и слева от него в строю защитников, стоявших наверху баррикады, исчезали люди. Они с тихим криком падали куда-то назад, в пространство между баррикадой и Большой стеной, хотя, казалось бы, ничего не произошло.
Почему всех защитников не посбивали смертоносные выстрелы? Почему не достали турецкие клинки? Почему янычары, полные сил и жаждавшие битвы, не могли победить уставших защитников? Почему защитники, сражавшиеся уже около пяти часов почти без перерыва, всё ещё сдерживали турецкий натиск?
"На всё воля Божья", - теперь эта фраза приобрела для Тодориса особый, глубокий смысл. Юноша чувствовал, что от людей уже действительно ничего не зависит. Он уже не думал, что станет причиной поражения, если вдруг допустит, чтобы хоть один враг, карабкавшийся по штурмовым лестницам, утвердился на баррикаде. Турки напирали, слабели, снова напирали, снова слабели, а Тодорис уже не задавался вопросом, насколько устал. Просто радовался, что руки и ноги ещё подчиняется, а особенно радовался, если удавалось в очередной схватке добыть себе хоть несколько мгновений отдыха.
Небо всё больше светлело, и Тодорис, иногда взглядывая вверх, говорил себе: "Скоро всё кончится. Скоро". А чем именно кончится, это зависело от Бога - не от людей. Господь должен был принять решение и принял.
