Сообразно этому и были рассчитаны действия эмигрантов, которые выражались не только в полном предоставлении себя для начавшейся борьбы, но и в подаче германским правительственным учреждениям целого ряда проектов, согласно которым, по их мнению, должна была эта борьба протекать.
Различаясь между собой в деталях, все проекты в общем сводились к одному и тому же. А именно: – образование национального российского правительства в одном из крупных городов, занятых германскими войсками; признание этого правительства Германией и ее союзниками и заключение с ним союза против большевиков; военная и техническая помощь Германии и ее союзников национальному российскому правительству. Последнее же, согласно этим проектам, должно было: организовать российскую национальную армию для борьбы с советской властью: взять в свои руки административное управление областями, очищенными от большевиков и подписать с Германией экономический договор, который являлся бы для нее компенсацией за помощь в антибольшевистской борьбе.
Вот общие контуры тех проектов, которые осенью 1941 года были поданы в большом количестве германским правительственным учреждениям, различными, группами русских эмигрантов. Как выяснилось позже, точно такие же проекты, составленные почти в тех же выражениях, подавались германским оккупационным властям в русских городах и бывшими советскими гражданами.
Все эти проекты не имели в себе ничего фантастического и уже первые месяцы войны создали целый ряд предпосылок, для их успешного воплощения в жизнь.
Одной из главных предпосылок было, обнаружившееся в начале войны, нежелание красной армии защищать советскую власть. Миллионы красноармейцев, сдавшихся в плен под Минском и Смоленском, Брест-Литовском и Уманью, Черновцами и Одессой, сложили оружие совсем не потому, что они не умели драться, а потому что они драться не хотели. Мало того, многие из них, сдавшись в плен, выражали желание немедленно принять участие в борьбе против большевиков. Из этого, казалось бы, надо было сделать соответствующие выводы, и позаботиться о том, чтобы и новые контингенты красноармейцев, которые будут призваны советским командованием, отнеслись бы к этой войне также как и их сдавшиеся в плен товарищи. А для этого нужно было сделать следующее: во-первых с максимумом гуманности отнестись к пленным красноармейцам, а во-вторых дать им знамя для их борьбы против большевизма. Таким знаменем только и могло быть национальное российское правительство с определенной и ясно выраженной политической программой.
Второй предпосылкой, обнаружившейся в первые месяцы войны, была всеобщая ненависть к большевикам: гражданского населения огромной территории, занятой германскими армиями и та радость, с которой были встречены повсеместно германские войска. Совершенно ясно, что эта радость совсем не являлась следствием, какой-то особой любви населения к немцам, которых оно совершенно не знало, а проистекала исключительно из надежды, что немцы, избавившие их от большевиков, помогут им избавиться и от тех жизненных условий, в которые оно было поставлено советской властью. Гражданское население, очищенных от большевиков территорий, поверило германским лозунгам первых дней войны, столь же искренне, как и русские эмигранты и с правом ожидало проведения этих лозунгов в жизнь. Вполне понятно, что основной гарантией, исполнения немцами данных обещаний, население этих территорий считало образование российского национального правительства.
И, наконец, третьей предпосылкой для удачного проведения в жизнь этих проектов, было наличие в Европе русских эмигрантов, действительно, беззаветно отдавших себя делу борьбы с большевизмом. Если Германия, как заявляли ее руководители, Начала 22 июня 1941 года, на самом деле, идеологическую войну против большевизма, то ей сама судьба, просто с неба, давала в руки козырь, который назывался – русская эмиграция. Этот козырь я не собираюсь переоценивать, но недооценивать его тоже нельзя. Это было все-таки (включая Прибалтику и Польшу) несколько сот тысяч убежденных врагов большевизма, в массе своей интеллигентных людей, которые хорошо знали своего врага, ибо боролись с большевизмом словом и делом еще тогда, когда никому неизвестный ефрейтор Адольф Гитлер никакого понятия о большевизме не имел. Эти люди охотно отдавали свои силы этой борьбе, но отправным пунктом ее считали, опять-таки, создание основ российской государственности.
Вот те основные козыри, которые немцы имели в своих руках уже в самом начале войны на востоке. Из всех врагов Германии в этой войне, только один Советский Союз давал ей в руки редчайший в истории шанс, – в ходе войны из врага превратиться в друга. Ни одно другое государство на континенте, ни Франция, ни Польша, ни Бельгия, ни Голландия, ни Югославия, ни Греция, этого шанса Германии не давали. Во всех этих странах немцев встречали как врагов и относились к ним как к врагам. И только в Советском Союзе, который к тому же мог стать самым мощным врагом и самым ценным другом, немцев встречали, как освободителей и относились к ним, как к друзьям. От самой Германии зависело – пожать протянутую ей дружескую руку русского народа или – оттолкнуть ее.
Гитлер в своих многочисленных речах очень любил подчеркивать, что провидение, якобы, питало к нему особое расположение. Если за всю его политическую карьеру, провидение действительно было к нему хоть один раз благосклонно, то это как раз и имела место в осенние месяцы 1941 года.
Как Германия разыграла козыри, которые оказались у нее в руках в начале войны с Советским Союзом, и как Гитлер воспользовался расположением к нему провидения, мы увидим позже.
Но уже тогда, осенью 1941 года, в политической атмосфере окружавшей русский вопрос, начали появляться какие-то неясные туманности.
И за очертаниями этих туманностей было очень удобно следить из редакции «Нового Слова».
***
Недалеко от Александрпляц, одной из многолюднейших площадей Берлина, в огромном и мрачном здании издательства и типографии «Кениг», помещалась редакция русской газеты «Новое Слово», в которой я в это время начал свою работу.
«Новое Слово» ведет свое начало с 1933 года, когда оно унаследовало закрывшийся в то время «Руль». В течении восьми лет «Новое Слово», не будучи в состоянии конкурировать с большими парижскими газетами, вело убогое существование, едва сводя концы с концами. Вряд ли кто-нибудь из редакции «Нового Слова» мог в то время предполагать, что именно этой газете выпадет на долю сыграть историческую роль среди зарубежной прессы тем, что она первая попадет на русскую землю, явится мостом между эмиграцией и бывшими советскими гражданами, воспитает на своих страницах целую плеяду блестящих антибольшевистских журналистов из рядов бывших подсоветских людей.
После разгрома Франции и прекращения существования тамошних русских газет, «Новое Слово» оказалось единственной русской газетой в Европе. Начало войны Германии против Советского Союза особенно подняло интерес читателей к этой газете. В те дни, когда я вступил в ряды ее редакции, газета уже давно перевалила за стотысячный тираж и читалась русскими людьми от Атлантического океана до Днепра и от Эгейского моря до Нордкапа.
Благодаря этому редакция «Нового Слова» оказалась своеобразным фокусом, в котором пересекались, в те дни, настроения, надежды, ожидания и разочарования русских людей за рубежом. Десятки посетителей ежедневно передавали свои личные впечатления, а свыше сотни писем, доставляемых каждый день почтой, освещали положение вещей в самых различных местах.
Настроения зарубежных русских людей в те дни, можно охарактеризовать двумя словами: растерянность и ожидание. Растерянность от неожиданности и грандиозности наступивших событий и ожидание, каких то очень важных политических сдвигов, которые вот-вот должны произойти в разрешении русского вопроса.
К сожалению редакция «Нового Слова» не могла, ни рассеять этой растерянности, ни приподнять завесу над ожидавшимися событиями, ибо, как это ни странно, сама была совершенно не в курсе происходившего.
Когда, в конце августа 1941 года, я переступил порог редакции, я думал, что застану там людей точно информированных германскими правительственными кругами о политической стороне войны на востоке. Я думал, что найду в редакции, с немецкой аккуратностью и организационной предусмотрительностью, заготовленные обращения к русскому народу, декларации, манифесты и прочий пояснительный материал, столь необходимый при разрешении такой грандиозной задачи, как война с государством занимающим одну шестую часть суши. Каково же было мое удивление, когда я в редакции застал нескольких растерянных и ничего не понимавших людей, знавших о происходящих событиях не больше, чем знал я, только что приехавший из балканского захолустья.
