Друцкой указал глазами на камеристку.
— Маша! Оставь нас вдвоем. Уйдете, девушки. Иди, иди. Маша, все равно никакая медицина не может нас излечить от детей! Дети — это неизлечимая болезнь. Особенно взрослые сыновья, которых давно пора женить!
Друцкой улыбнулся на воркотню матери и, когда они остались одни, сказал:
— Я готов жениться, матушка, если только это излечит вашу мигрень!
— Уж не нашел ли ты себе невесту и не от радости ли так скакал?
Друцкой, полагая, что удобный момент настал, рассказал все, что сам знал о Лейле.
— Матушка! Я привез ее сюда!
— Куда сюда? — грозно сдвинув брови, переспросила старуха. — Не хочешь ли ты сказать, что ты ее привез в мой дом?..
— Да, матушка!
Старуха закатила глаза, опрокинулась навзничь и начала судорожно шарить вокруг себя руками…
Стиснув зубы, привычный к подобным происшествиям, сын дал матери понюхать соль, поднес к ее губам стакан с питьем и ждал терпеливо, когда старуха даст понять, что она оправилась от нанесенного ей удара. Отирая глаза бессильной рукой, мать заговорила слабым, умирающим шалотом:
Старуха закатила глаза.
— Что же? Ты хочешь сделать из нее наложницу? Тебе мало моих девушек? Тебе мало цыганок, мало немок из балаганов, ты начинаешь возить в мой дом среди бела дня девок, поротых на конюшне?..
— Матушка! — предостерегающе воскликнут Друцкой.
Княгиня расхохоталась:
— Ах, ты хочешь на ней жениться! Что же, бывали, бывали случае, что женились на крепостных…
— Она не крепостная, матушка… Быть может…
— Что «быть может»? Ничего не может быть! Эти «шпитонки» все думают, что они императорской крови. Стало быть, она так уж хороша, если ты загорелся, как соломенный сноп? Ну что же, покажите ее нам, сударь; посмотрим, какова эта спасенная вами плясунья. Веди ее сейчас ко мне…
Друцкой привел Лейлу к матери. С заученной грацией танцовщицы Лейла упала перед старухой на колени и могла только произнести слабым голосом:
— Спасите.
Друцкая ее молча разглядывала. Женщина, даже кончая жизнь, редко назовет другую женщину красивой, особенно если та действительно выдается красотой. Такова же была и мать Друцкого. Она молчала. А сам Друцкой как-будто только в эту минуту увидел все прелести девушки, вырванной им из-под венца и, неподвижный, очарованный, смотрел на нее сверху вниз.
— Встаньте, милая! — наконец произнесла Друцкая.
Она поймала восхищенный взгляд сына.
— Оставь нас, друг мой, на время, мы поговорим и без тебя лучше поймем друг друга, — предложила старуха сыну.
Он ушел. А когда его через немалое время позвали опять, то он застал Лейлу успокоенной, а мать одетой для выезда. Мать не открыла, а сын не посмел спросить, что она вознамерилась делать с Лейлой и куда собирается ее везти. Друцкой был доволен, что тяжесть его поступка переложена теперь на плечи матери. Он видел из окна, что карета с матерью и Лейлой покатилась вниз по Остоженке к Колымажному двору.
Друцкая велела кучеру ехать по Тверской в генерал-губернаторский дворец.
Дорогой обе женщины не обменялись ни одним словом: старуха ничего не спрашивала, а Лейла не смела сама заговорить. Оставив Лейлу в карете у подъезда генерал-губернаторского дворца, Друцкая вошла в дом и, пробыв там с час, вернулась довольная чем-то, с двумя казенными пакетами в руках, и приказала кучеру ехать на бульвар к дому обер-полицмейстера… Только тут встревоженная Лейла догадалась об участи, ей приготовлением. Когда карета остановилась у ворот обер-полицмейстерской квартиры, Друцкая предложила Лейле выйти и следовать за нею в дом. У дверей стояли два солдата. Выпрыгнув из кареты, Лейла, вместо того чтобы последовать за старухой, подобрала юбки и пустилась бежать вверх по Тверской по тротуару.
— Держите ее! — закричала Друцкая.
Вслед беглянке пустились с криком «держи, держи!» ездовой гусар Друцкой и один из солдат. Лейла их опередила далеко и вот-вот могла скрыться на Тверском шоссе, по которому в обе стороны катились тройки, кареты, шли скрипучие обозы, а на перекрестке у Тверских ворот шел оживленный торг всякой всячиной и толклась кипучая толпа. Видя, что Лейлу не догнать, второй солдат вызвал со двора конника и послал его вслед беглянке. Друцкая ахнула: конник настиг Лейлу, девушка упала от толчка коня наземь и закричала; со всех сторон сбежался народ. Вот Лейлу подняли с земли и, закрутив назад руки, ведут обратно, к дому обер-полицмейстера.
Платье Лейлы разорвано и в пыли. Она что-то иступленно кричит, плюет в лица ведущих ее за руки двух торговцев и тщетно старается вырваться из их крепких лап. Вслед бежит народ. Лейла кричала:
— Я — «царская дочь»! Вы не смеете меня бить. Караул!
Друцкая поспешно передала один казенный пакет жандарму, примолвив:
— Передай, любезный, кому тут написано, да скажи дежурному адъютанту, что мол княгиня Друцкая кланяется генералу, а сама она нездорова…
Старуха забралась в карету и велела ехать домой, чтобы избежать участия в уличном случае. Да и разъяренный вид Лейлы сильно напугал княгиню. Всю дорогу старуха крестилась, приговаривая: «Славу богу, превосходно! Славу богу, отлично»…
Друцкой ожидал возвращения матери с нетерпением. На его немой вопрос, вернувшись, мать ответила:
— Все устроено к лучшему, дружок! Ты можешь больше не волноваться за ее судьбу.
— Где она? Как вы с ней поступили, матушка?..
По мостовой, меж двух драгунов, идет Лейла.
— Очень просто, дружок. Я взяла в канцелярии генерал-губернатора бумажку и повезла девчонку к обер-полицмейстеру… Та, подлая, догадалась — подобрала подол и без всякого стыда пустилась бежать по бульвару. Ну, да ее тотчас поймали, и уж теперь она, наверно, сидит за решоткой…
Изумленный Друцкой воскликнул:
— Матушка! Неужели? Неужели вы поступили так, как говорите? Я не верю…
— Что же я стану лгать тебе из-за какой-нибудь паскуды?..
— Не верю ушам своим! Как же с нею теперь поступят?
— Поступят как следует: отправят в опекунский совет и уж там опекун разберется и определит девку к ее месту… Эдакая дерзость: ослушаться воли государыни да еще кричать на всю Москву «я — царская дочь».
— Нет, матушка, нет! — вскричал Друцкой и ринулся было вон из комнаты матери, но был остановлен ее окриком:
— Постой, сударь, постой. Не горячись. И тебе кой-что велено передать. Ступай-ка, друг мой, немедля под арест на Тверскую гауптвахту — туда послали солдата и комнату тебе приготовляют. А о вольных поступках ваших будет с фельдъегерем послано государыне. Будем ждать ее милостивого решения.
— Матушка! Я должен повиноваться, если таков есть приказ. Но вы, вы, матушка поступили жестоко и несправедливо!
— Полно, придержи-ка свой язык, сударь, да ступай с богом. А то еще наговоришь дерзостей матери и станешь потом каяться. Поверь мне, я избрала для нее и для тебя лучшую участь; наконец-то решились вымести из Москвы сор, а то где скандал или крик, кто скандалит — «царские дети»! Ступай. Я велела для тебя заложить дрожки. Возьми-ка — вот приказ о твоем аресте, да и отдай сам коменданту…
Друцкой принял из рук матери пакет, запечатанный большой гербовой печатью генерал-губернатора, и, поникнув головою, вышел от матери.
Накинув плащ поверх флигель-адъютантского мундира, Друцкой сел верхом на дрожки и крикнул:
— Пошел!
Рысак бешено схватился с места. Кучер знал любовь молодого князя к петербургской лихой езде. Повернув по бульвару, дрожки не сдавая хода, взлетели в гору и помчались вдоль липовых аллей.
За Никитскими воротами Друцкой вдруг увидел спереди, что по мостовой меж двух драгунов с обнаженными саблями идет, спотыкаясь, Лейла. Внезапное решение возникло в голове офицера.
— Стой! — закричал Друцкой голосом команды, когда дрожки сравнялись с конвоем Лейлы…
В одно и то же мгновение кучер смаху осадил рысака; он, храпя сел на задние копыта, высекая искры из-под подков.
Остановился и конвой. Лейла взглянула в лицо Друцкого, — офицер прочитал во взоре Лейлы гнев и презрение.
Друцкой усмехнулся и, распахнув плащ, показал драгунам флигель-адъютантский аксельбант…
— Давай сюда приказ обер-полицмейстера! — строго крикнул Друцкой, увидя пакет за обшлагом одного из конвоиров. Видишь, у меня приказ генерал-губернатора — доставить арестантку тотчас на Тверскую гауптвахту.
Друцкой показал драгуну именную генерал-губернаторскую печать на своем пакете и дал прочесть адрес на пакете: «Его высокородию господину коментанту Тверской гауптвахты. Весьма спешное».
Старший конвоир отдал свой пакет Друцкому и вложил саблю в ножны. Друцкой схватил девушку и, посадив на дрожки перед собой, прикрыл полой плаща…
