— Ее forsacho allum diaboles, — испуганно пробормотала Гудрун. - Wuercum and wuordum, thumer ends woden ende saxnotes ende aleum…
Оцепенев от страха, Джоанна смотрела, как отец поднял волосы матери и полосонул по ним ножом: пряди посыпались на пол золотым потоком.
Зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, Джоанна повернулась и побежала.
В темноте ее кто-то схватил, и она пронзительно взвизгнула. Чудовищная рука! Девочка совсем забыла про нее! Джоанна отчаянно билась, колотя руку маленькими кулачками. Она сопротивляясь изо всех сил, но огромная рука крепко держала ее.
— Джоанна, Джоанна, все хорошо. Это же я!
Эти слова рассеяли ее страх. Это был Мэтью, десятилетний брат Джоанны, вернувшийся с отцом.
— Мы вернулись, перестань драться, Джоанна! Все хорошо. Это я. — Джоанна подняла руку, нащупала гладкий крест на груди Мэтью и с облегчением прижалась к брату.
Они сидели в темноте, слушая, как работает нож, срезая волосы матери. Внезапно мать вскрикнула от боли. Мэтью громко выругался, А из-под одеял на кровати раздалось всхлипывание их семилетнего брата Джона.
Наконец звук ножа затих. После короткой паузы каноник начал бормотать молитву. Джоанна почувствовала, что Мэтью успокоился. Все кончилось. Она обхватила его за шею и заплакала, а он обнял ее и стал тихонько укачивать.
Спустя какое-то время Джоанна посмотрела брату в глаза.
— Папа назвал маму язычницей.
— Да.
— Она не язычница, — неуверенно заметила девочка. — Неужели мама язычница?
— Была язычницей. — Заметив ужас в глазах сестры, он добавил: — Очень давно. Теперь уже нет. Но она рассказывала тебе языческие сказки. — Джоанна перестала плакать. — Ты знаешь первую заповедь?
Джоанна кивнула и послушно произнесла:
— Не создавай себе кумира, ибо Я Господь, Бог твой.
— Да. Это значит, что боги, о которых рассказывала тебе мама, ложные. Говорить о них грех.
— Именно поэтому отец…
— Верно, — Мэтью запнулся. — Маму следовало наказать, ради спасения ее души. Она ослушалась своего мужа, а это тоже против закона Божьего.
— Почему?
— Потому что так сказано в Священном Писании. — Он процитировал: — Ибо муж — глава семьи, и послушает жена мужа своего во всех делах.
— Почему?
— Почему? — Мэтью растерялся. Его никто не спрашивал об этом прежде. — Ну, думаю… потому, что женщины по природе своей не могут сравниться с мужчинами. Мужчины выше, сильнее и умнее их.
— Но… — начала Джоанна, однако Мэтью остановил ее.
— Хватит вопросов, сестренка. Пора спать. Пошевеливайся, — он отнес ее в кровать и уложил рядом со спящим Джоном.
Мэтью был очень внимателен к сестре. В благодарность Джоанна закрыла глаза и зарылась в одеяло, притворившись спящей.
Но слишком взволнованная, чтобы уснуть, она лежала и смотрела на Джона, спавшего с открытым ртом.
«Он ничего не знает наизусть из Псалтири, хотя ему уже семь лет». Джоанне было всего четыре, но она уже выучила первые десять псалмов наизусть.
Джон не отличался особым умом, но он был мальчик. Разве мог ошибаться Мэтью? Он знал все и готовился стать священником, как их отец. Джоанна лежала с открытыми глазами и обдумывала эту проблему.
К рассвету она заснула и ей снилось, что боги воюют между собой. Архангел Гавриил спустился с небес с пылающим мечом, чтобы сразиться с Тором и Фрейей. В этой ужасной и беспощадной битве ложные боги были повержены, и Гавриил с победой предстал перед вратами Рая. Его меч исчез, а в руке блестел короткий нож с костяной ручкой.
Деревянное перо быстро выводило буквы и слова на мягком желтом воске, покрывавшем дощечку. Джоанна внимательно смотрела через плечо Мэтью, выполнявшего дневное задание. Время от времени он переставал писать, подносил восковую дощечку к горящей свече, чтобы согреть быстро твердевший воск.
Ей нравилось наблюдать, как работает Мэтью. Его перо с острым наконечником из кости рисовало на гладком воске таинственные красивые линии. Джоанна хотела понять значение каждого знака, поэтому внимательно следила за каждым движением пера, словно это могло открыть ей их секрет.
Мэтью отложил перо и, откинувшись на спинку стула, потер глаза. Воспользовавшись моментом, Джоанна потянулась к дощечке и указала на слово.
— Что это значит?
— Джером. Это имя одного из великих Отцов церкви.
— Джером, — повторила она. — Похоже на мое имя.
— Некоторые буквы те же, — улыбнувшись, согласился Мэтью.
— Покажи.
— Лучше не надо. Папе не понравится, если он узнает.
— Он не узнает, — умоляла Джоанна. — Ну, пожалуйста, Мэтью. Я хочу знать. Пожалуйста, покажи мне!
Мэтью колебался.
— Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы научить тебя писать свое имя. Может пригодиться, когда ты выйдешь замуж и будешь вести хозяйство.
Положив свою руку на маленькую ручку сестры, он помог ей вывести буквы ее имени: Д-Ж-О-А-Н-Н-А.
— Хорошо. А теперь сама.
Чтобы заставить пальцы изобразить буквы, запечатленные у нее в памяти, Джоанна так сильно сжала перо, что свело пальцы. Она даже вскрикнула от досады, когда перо не послушалось ее.
— Помедленнее, сестренка, помедленнее. Тебе всего шесть лет. В этом возрасте учиться писать непросто. Я тоже так начинал, очень хорошо это помню. Не спеши и постепенно научишься.
На следующий день Джоанна рано встала и вышла из дома. На рыхлой земле возле загона для скота она рисовала буквы до тех пор, пока не убедилась, что делает это правильно, а потом позвала Мэтью, попросив оценить ее работу.
— Вот это да, очень хорошо, сестренка! Просто здорово, — он вдруг запнулся и виновато пробормотал, — но папе лучше не знать об этом. — Мальчик затоптал все, что написала на земле сестра.
— Нет, Мэтью, нет! — Джоанна попыталась оттолкнуть его. Напуганные шумом, в загоне захрюкали свиньи.
— Все хорошо, Джоанна. Не расстраивайся, — Мэтью склонился и обнял сестру.
— Н-но ты же сказал, что буквы хорошие!
— Они очень хорошие — Мэтью сам удивился, что они написаны правильно, не как у Джона, хотя он на три года старше сестры. В самом деле, не будь Джоанна девочкой, она научилась бы писать очень красиво. Но лучше не забивать этим голову ребенка. — Нельзя оставлять буквы, папа не должен знать об этом, потому я и стер их.
— А ты научишь меня другим буквам, Мэтью?
— Я уже показал тебе гораздо больше, чем следовало.
— Папа не узнает. Я ему не скажу, обещаю. А когда закончу, сотру все буквы до единой. — Джоанна смотрела на брата, умоляя его согласиться.
Мэтью покачал головой, сочувствуя сестре. Она была очень настойчива. Ласково взяв ее за подбородок, он уступил.
— Хорошо. Но помни, это наш самый большой секрет.
Между ними завязалась игра. При каждом удобном случае, хотя и не так часто, как хотелось Джоанне, Мэтью на земле показывал ей, как рисовать буквы. Она была очень старательной ученицей. Сознавая последствия, Мэтью, однако, не мог устоять перед ней. Ему самому нравилось учиться, и стремление сестры к знаниям тронуло его сердце.
Но даже он был потрясен, когда однажды Джоанна принесла ему огромную отцовскую Библию в деревянном переплете.
— Что ты сделала? — воскликнул Мэтью. — Отнеси обратно. Не смей прикасаться к ней!
— Научи меня читать.
— Что? — ее упрямство поражало, — Ну, сестренка, это уж слишком.
— Почему?
— Э… потому, что читать гораздо труднее, чем учиться писать. Не уверен, что у тебя получится.
— Почему же нет? Ты ведь научился.
— Да. Но я мужчина, — снисходительно улыбнулся Мэтью. Это было не совсем так, потому что он не прожил еще тринадцати зим. Только через год, когда ему исполнится четырнадцать, он станет настоящим мужчиной. Но мальчику было приятно сознавать свое превосходство, тем более что младшая сестра еще не понимала разницы.
— Я тоже смогу. Знаю, что смогу.
Мэтью вздохнул. Все было не так просто.
— Дело не только в этом, Джоанна. Для девочки уметь писать и читать опасно и противоестественно.
— Святая Екатерина умела. Епископ говорил про это в своей проповеди, помнишь? Он сказал, что ее любили за мудрость и образованность.
— Это совсем другое. Она была святая. Л ты просто… девочка.
Джоанна протянула ему книгу, но вдруг прижала ее к себе.
— Почему Екатерина была святой?
Мэтью замер с протянутой рукой.
— Она была мученицей, которая умерла за веру. Епископ рассказал об этом в проповеди.
— А почему ее замучили?
Мэтью вздохнул.
— Она бросила вызов императору Максимилиану и его пятидесяти мудрецам, доказав в споре лживость язычества. За это ее наказали. Ну ладно, сестренка, отдай книгу.
— Сколько ей было лет, когда она сделала это?
