Глава 3. Перемена
Когда он вошел, тяжелая дверь с треском захлопнулась, отделяя его от поля боя. Внутри царила тревожная, загадочная тишина и полное безлюдье. Оплывший свечной огарок в конце коридора не мог разогнать глубокий полумрак, освещая лишь невысокую баррикаду из лежащих на боку посудных шкафов ампир, перевернутого орехового секретера и двух комодов из эпохи Людовика ХV-го. Тянулись запертые двери, где-то в отдалении слышалась невнятная, тревожная болтовня, стук чьих-то ног по паркету и истерически-визгливый женский разговор. Звуки доходили до него искаженными и он не мог понять причину спора. «Похоже, что трудностей прибавляется,» подумал Фридрих. «Городские рабочие отключили электричество, воду и телефон.» Он перелез через баррикаду и затыкая нос от зловония смердящего туалета, отправился на поиски начальника штаба. Ровное пламя свечей в канделябрах, расставленных там и сям — на полу, и в прикрепленных к стенам причудливых бра — помогало ему ориентироваться и не спотыкаться о перевернутые кресла и скамьи. На своем пути через дворец он так и не встретил ни единой живой души, хотя временами из глубины до него доносились звуки человеческого присутствия: надрывный кашель, протяжный плач, взволнованный диалог, скрежет передвигаемой мебели. Дверь в штаб была заперта и на стук никто не отвечал. Не найдя полковника, Фридрих отправился на поиски старших по званию. Долго плутал он по коридорам, пока не вышел в просторное, высокое, но молчаливое пространство. То был один из залов в парадной части дворца. Через череду стрельчатых окон открывался панорамный вид на Неву и ее мосты. Небо было беззвездным. Снежный саван покрывал набережные и желтый свет уличных фонарей отражался в темной воде, тихо плескавшейся о гранитные берега. На крейсере, стоявшем напротив, часто мигал сигнальный огонек, а на мачте реял, освещенный снизу прожектором, красный флаг. «Возможно, что наступает новая эра,» у Фридриха от тоски сжалось сердце. «Никому из нас места в ней нет.» Здесь же в зале все пребывало по-старому, в неведении грядущих, злосчастных перемен. Величественные мраморные колонны подпирали расписной потолок, в нишах застыли алебастровые статуи, на стенах поблескивало золотое шитье парчовых драпировок, резные орнаменты обрамляли шедевры живописи и красовались, свисающие на цепях, позолоченные бронзовые люстры. Он стоял так довольно долго в тяжелом раздумье, неподвижный, молчаливый, опустив голову и уронив руки по бокам. «Бунтовщики одолевают. Не сомневаюсь, мы их победим.» Он коснулся ладонью лба. Неожиданный звук заставил его вздрогнуть. В кабинете императрицы часы мелодично пробили полночь. Он очнулся и вспомнил о своей миссии. «Там где — то наверху заседает правительство России. Пойду-ка и познакомлюсь c ними. Может они скажут, что делать?» мелькнула у Фридриха в голове озорная мысль. Однако голод напомнил ему о себе. У него засосало под ложечкой. «Сперва следует найти кухню и принести провианта товарищам и себе,» решил oн. Чугунная винтовая лестница, ведущая вниз, оказалась за полукруглой, разукрашенной бронзовыми завитушками панелью.
Стук его сапог отдавался гулким эхом в замкнутом пространстве. Спускаться пришлось долго и наощупь, держась за перила, пока он не очутился перед распахнутой настежь дверью. Оттуда брезжил неверный свет, доносились негромкие мужские голоса и звяканье посуды. Фридрих нерешительно вошел. В огромном, сводчатом помещении, Людской Кухне, как указывала надпись на створках, за непокрытым скатертью длинным столом сидело трое мужчин разного возраста и типа телосложения, но все в безупречных английских костюмах, накрахмаленных сорочках и строгих галстуках. Перед ними стояли открытые жестяные банки, содержимое которых они накладывали себе на тарелки. Мерцание десятка красных, рождественских свечей установленных в массивных серебряных подсвечниках тускло освещало их лица и искрилось в хрустальных фужерах и зеленом стекле бутылок с цветистыми наклейками. Задолго услышав его шаги, двое из них нацелили свои револьверы на вошедшего. Увидев, что неожиданный гость один и невооружен, мужчины с облегчением вздохнули. «Имею честь представиться — Фридрих Иоганнович Зиглер, капитан 66-го пехотного полка Русской императорской армии. Обороняем задний вход в Зимний дворец. Ищу полковника фон Прюссинга на предмет подкрепления наличного состава,» козырнул он и застыл, ожидая ответа. «А мы члены правительства, которое вы защищаете. Это Гвоздев, министр труда, а это государственный контролер Смирнов, а я Салазкин, министр народного просвещения; прошу любить и жаловать.» Все трое встали и пожали Фридриху руку. «Указать вам местонахождение фон Прюссинга мы затрудняемся,» Гвоздев с озабоченным видом пожал плечами. «Может вы знаете, Сергей Алексеевич?» обратился он к Смирнову. «Так он еще в десятом часу депешу из Смольного получил и тут же от нас ушел,» Смирнов в сердцах махнул рукой. «Все перепуталось. Двоевластие. Подчиненные не знают кого слушать.» Лицо Смирнова покраснело и на нем появилась гримаса отвращения. «Вы голодны,» Салазкин заметил взгляд Фридриха, который тот не мог отвести от съестного. «Угощайтесь. Конечно, изобилия, которое было во дворце при Николае, вы уже не найдете, за полгода после отречения многое растащили слуги его верные,» тонкие губы Салазкина сарастически изогнулись в подобие улыбки, «но простая, незатейливая пища осталась. Она там,» он указал на дверь в соседнюю комнату, «в Собственном Буфете Их Величеств.» «Мне надобно накормить роту юнкеров,» у Фридриха на глаза навернулись слезы, «они целую ночь на холоде и под пулями.» «В чем же дело? Я видел там ящики сардин в оливковом масле, концентрированной гречневой каши и ржаной хлеб. Хлеб, правда, зачерствел, но при желании есть можно. Берите мешки и коробки, укладывайте, я вам дам казачка, он поможет донести.» Салазкин сунул ему в руку зажженную свечу и повел кo входу в буфет. «На верхней полке осталась дюжина литровых банок с курами тушеными в собственном соку. Объеденье! Идите, капитан, запасайтесь, кормите своих юнкеров.» Салазкин благодушно улыбнулся, «Не можем мы накормить всю страну, хотя бы накормим ваших героев. Сколько их там?» Вспышка яркого света ударила как хлыстом. От боли глаза всех присутствующих сощурились и наполнились влагой. Их зрачки не смогли мгновенно адаптироваться после долгой полутьмы к беспощадному сиянию электрических ламп. Неожиданный свет лился с потолка и отражался в кирпичных беленых сводах. Полуослепшие, они могли полагаться только на слух. «Электростанция подключила нас,» привстал со стула обеспокоенный Гвоздев. «К чему бы это?» Он подошел к мойке и повернул кран, ответивший ему сильной струей воды. «И водопровод работает…» Ошарашенные, они напряженно вслушивались в тишину. Тем временем машинально глаза их скользили по внутренности кухни: по покрытой изразцами объемистой русской печи, по гигантской железной плите с длинными рядами конфорок, по толстым чугунным трубам и эмалированным мойкам, груде медных сковородок, кастрюль и самоваров, сваленных на мраморных столах и на череду полок, нагруженных банками со всевозможными специями и приправами.
Лязг железной боковой двери заставил их вздрогнуть. Тихо ступая, с винтовками наперевес, в помещение вошел взвод егерей, обмундированных в безупречную форму Русской императорской армии. Вид их был дореволюционный: сытый, довольный и бравый, а командовал ими усатый и румяный поручик, напоминающий заправского гусара старых времен. Похоже, что они осматривали комнату за комнатой в здании Зимнего. «Всем стоять! Смирно! Оружие есть?!» зычно крикнул их командир. Молча выстроившийся в вдоль стены строй ощетинился винтовками. Министры и Фридрих неодумевающе взирали на их действия. Один из егерей ощупал карманы задержанных и выложил на стол два револьвера. «Дворец находится под контролем реввоенсовета. Это теперь народная собственность. А вы возвращайтесь по домам,» обьявил поручик задержанным и заторопился уходить. Так же внезапно, как они появились, мягко ступая один за другим, егеря ушли наверх по той самой лестнице, по которой недавно спустился сюда Фридрих. «Да кто вы такие?» крикнул им вслед Салазкин. Ответом был топот солдатских ног. «Чепуха какая — то! Это не левые, это не красные, это не либералы! Чей приказ они выполняют?!» возмущались министры. Они пришли в такое волнение, что лица их заблестели от пота; они расстегнули свои пиджаки и ослабили узлы галстуков. Потом успокоившись, Гвоздев вытянул из жилетного кармана толстые часы — луковицу на золотой цепочке. «Нам пора на заседание, господа.» И с оттенком гордости в голосе поделился с Фридрихом, «Мы очень заняты. Разрабатываем конституцию — Россия становится президентской буржуазной республикой с двухпалатным парламентом. Представим наш проект на Учредительном собрании через три месяца.» «Ну, а на этих,» Смирнов кивнул в сторону ушедшего взвода, «или на смутьянов, которые вокруг Зимнего толкутся, обращать внимание не стоит. Их там не так много. Против воли народа не пойдешь. За нами Россия. И Александр Федорович опять же завтра — послезавтра вернется из Гатчины с полком казаков. Уж они — то охальникам взбучку закатят. Только держись!» Приободренные и утешенные своими словами, министры стали прощаться с Фридрихом. «Родина никогда не забудет ваше геройство,» каждый из них обнял офицера. Его угрюмое лицо было непроницаемо спокойным. «Так вы не запамятовали, где провиант?» по — отечески обеспокоился Салазкин. «А если будете уходить, вот за тем проходом поверните налево. Там короткая дорога к заднему порталу. Как раз на площадь к своим юнкерам и выйдете.» Еще раз помахав ему, они исчезли за дверью. Фридрих остался один. Судя по его нахмуренным бровям и крепко сжатым губам мысли его были невеселы. Тяжело вздохнув, он прошел в соседнее помещение, о котором говорил ему Салазкин. Два электрических светильника на сводчатом потолке заливали ярким светом квадратную комнату с желтоватыми стенами и плиточным полом, хранящую следы поспешного обыска. Широкий буфет с распахнутыми створками не скрывал, что он давно был пуст, а из содержимого, которое он хранил, оставалась лишь горстка, кофейных зерен и щепотка колотого сахара, разбросанных по голым полкам. Невычищенная газовая плита, на которой когда-то варили какао и кофе для Августейшей семьи, была завалена медной кухонной посудой вперемежку с осколками фарфоровых чашек и блюдец. Ручка кофемолки на столике в углу была сломана, но не все продовольствие было вынесено. В сундуках с поднятыми коваными крышками лежали жестянки с сардинами, а в шкафу сохранилось несколько стеклянных банок с курятиной. В полированном комоде стиля барокко Фридрих разыскал пару сложенных вчетверо мешков, засунутыми между томами поваренных книг. Стрелки причудливых серебряных часов, висящих над комодом, показывали половину второго ночи. «Как-то там наши юнкера?» промелькнуло в его голове и он начал укладывать съестное в кули. «На всех не хватит, придется вернуться,» улыбнулся он. Мерный тик — так ходиков навевал дремоту. Фридрих зевнул и потянулся. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Однако покоя не было.
