Люди торопятся, спешат, им дорога каждая минута темноты. Повстанцы уходят на восток, туда, где пролегла между утесов узкая щель. Каждая минута и каждый шаг отдаляют отряд от смертельной опасности. Где-то там, за горами, остались догорать костры, за которыми внимательно следит противник. Через час — второй обман будет раскрыт, и по следам отряда метнется погоня. А может быть обо всем уже известно врагу, и за ближайшим поворотом высекают из камней искры горячие кони преследователей?..
Мрак ночи медленно стекает куда-то вниз, в сырые и глубокие ущелья.
— Друзья,— говорит Ходоу-Сердар, осаживая горячего коня,— нам необходимо на время расстаться. Врага нужно сбить с толку. Пусть он радуется, думая, что наше восстание подавлено.
Повстанцы молчат. Тяжело этим храбрецам слышать такие слова своего вожака.
— Я приказываю вам,— голос Ходоу-Сердара дрогнул, но в следующее мгновение зазвучал вновь решительно и твердо. — Да, приказываю! Немедленно всем разойтись по домам. И ждать дальнейших указаний. Знайте, что можете понадобиться в любую минуту. Пусть всегда будут заряжены ваши ружья! Острей наточите свои сабли!..
Какую выгоду давало такое решение командира? Для размышлений и споров не было времени. Наступило утро. Завели свои звонкие трели жаворонки. Где они? Не так-то просто их отыскать, а песни льются и звенят.
В природе все ликует, а для нас настал тяжелый час... Мы прощаемся. Каждый из нас молча поднимает над головой сжатую в кулак руку и трогает поводья.
Вскоре я, Мирза-Мамед, Ахмед, Аббас и Рамо спускаемся по крутой тропе в Джеристантскую долину.
Там, внизу, изумрудный ковер трав, раскидистые кусты. Эта долина на весь Хорасан славится стройными и красивыми косулями. В густых зарослях дикого инжира и ежевики звенит, прыгает с камешка на камешек звонкий и чистый горный ручеек. Жадно припадаем к нему. Вода — зубы ломит. Напоив лошадей и умывшись, созвали совет: что делать дальше, куда держать путь?..
— Нам нужно поесть и отдохнуть, — говорю я.— Иначе мы скоро свалимся с коней. Да и лошадям передохнуть не мешает.
— Какой отдых? — ворчит Рамо.— И что ты предлагаешь на завтрак? Башмаки или портянки?
Ахмед хохочет, а Аббас язвит:
— Разве шашлык из мяса джейрана — еда? Нам бы с Рамо — боджнурдских ягнят...
Смех проносится по всей нашей «дивизии». Даже Рамо не может удержаться от смеха, но и сдаваться он не собирается.
— Похоже, что тут ждали нашего визита. Косули хотят, чтобы доблестный Аббас выбирал себе самую молодую и жирную.
— Посмотрим!— горячится Аббас.— Успеешь ли ты Рамо, развести костер к моему приходу?.. Стрелять я, кажется, умею. — Он взял ружье и скрылся в кустах. Мы стреножили лошадей, сняли седла и принялись раскладывать костер.
Тонкой голубой струйкой вьется дымок, потрескивают, сучья в огне. Лучший отдых, чем этот — у костра, на лужайке — трудно себе вообразить. Вершины гор ярко залиты солнцем, а здесь, внизу, полумрак и прохлада.
«Ба-бах!» — гремит где-то выстрел. Его подхватывает эхо и долго носит в горах.
— Рамо, — смеется Мирза-Мамед, — поторапливайся. Аббас, кажется, не шутит, бьет дичь, а у тебя костер еле теплится!
- Эй, несите сухих веток! — спохватился Рамо и бросил в костер охапку сушняка. За этим и застал его Аббас, бросав на траву молодую косулю.
Засучив рукава мы с Ахмедом принялись разделывать добычу.
Вскоре все пятеро подбрасывали с ладони на ладонь душистые кусочки молодого жареного мяса, пробовали... Шашлык был недожаренным, но нам казался вкуснее знаменитого боджнурдского.
Позавтракав, разлеглись на траве у ручья, подложив под головы седла.
— Друзья, — говорит настороженно Мирза-Мамед, — нам нужно как следует отдохнуть. Но чтобы не случилось чего... Чтобы не перебили нас сонных, как туртушек, нужно поочередно дежурить. Первым будет...
— Я! — в один голос выкрикнули мы с Ахмедом.
— Хорошо,— соглашается Мирза-Мамед.— Стой на часах пока ты, Гусейнкули. Как младший среди нас.
И вот уж «дивизия» спит. Безмятежно похрапывает Рамо, что-то бормочет Аббас, чему-то улыбается во сне Мирза-Мамед. Мирно пощипывают траву лошади. Я все вижу. Опустившись на траву, наблюдаю за говорливыми струйками ручья и думаю... о Парвин. Я могу думать о ней часами, даже годами, десятилетиями... И я витаю мыслями в облаках. Но вот проснулся Ахмед. Подошла моя очередь спать.
Разбудил нас Аббас. Он вдруг запел одну из своих озорных песен, знает которых великое множество.
— Глотка у тебя, джигит, луженая! — потягиваясь и сладко позевывая бормочет Рамо. — Тебя бы только к нам в кишлак на минарет. Орал бы там за милую душу!
— Проснись, медведь! — трясет его Аббас. — Проспишь всю жизнь. Оглянуться не успеешь, как в старика превратишься.
Приближается вечер. Лошади стоят, понурив головы, часто всхрапывают и со свистом хлещут себя по бокам хвостами.
— Будет дождь, — подняв над головой руку и выставив на ветерок ладонь, говорит Ахмед.
— Что, дождливый сон видел? — смеется Рамо.
— Эх ты, голова!— огрызается Ахмед.— Посмотри на лошадей. Их донимает мошкара. Этой твари всегда много перед дождем.
— Похоже на дождь, — соглашается с ним Мирза-Мамед, — поэтому нужно побыстрей отправляться в путь.
Джеристанская долина утонула в густых, плотных сумерках. Мы продвигаемся гуськом по каменистой, узкой тропе. Накрапывает дождь. Мелкий, нудный, затяжной. Держим путь к небольшому селению Навди, в котором живет дальняя родственница Ахмеда. У нее мы и решили провести следующий день. Опасно бродить в горах; наверняка нас уже ищут.
Под утро въехали в единственную, но довольно широкую улицу селения. По обе стороны ее бравыми солдатами выстроились стройные чинары. С злобным лаем нас встретили собаки. Они выскакивали со всех сторон, неотступно бежали за нами. К счастью, родственники Ахмеда жили почти на окраине, так что всех собак Навди поднять на ноги мы не успели.
Постучали висячим молоточком в широкие ворота. Выходит богатырского сложения мужчина — хозяин дома. Он пристально всматривается в наши лица, узнает Ахмеда и, распахнув ворота, приглашает нас во двор.
— Хун пер вохер, хатен!.. Добро пожаловать! Какими судьбами, Ахмед-джан?
Через минуту уже весь дом на ногах. Нам готовят завтрак.
Ахмед коротко рассказывает хозяину о нашем бедственном положении и просит укрыть на день.
— Что за разговоры!— гудит бородатый великан.— Можете жить у меня целый год... Мой дом — ваш дом.
— А далеко ли отсюда селение Ходжан? — спросил хозяина за завтраком Мирза-Мамед.
— Ходжан? Это — за Джаджом. Фарсахов пять-шесть. Никак не больше, — объяснил бородач.— Ночи сейчас длинные... К утру без особого труда доберетесь.
В Ходжане мы надеялись разузнать кое-что об Арефе, а заодно и узнать «погоду» в здешних краях: о настроении жителей кишлаков и о своих предводителях...
Отдохнув, подкрепившись за день, в сумерках мы снова отправились в путь.
Какое раздолье! Мы жадно дышали ароматным горным воздухом. Густоватый настой осенних цветов и буйных трав плывет по ветру, пьянит, кружит голову. А горы молчат, думают свои бесконечные думы... Тропинка петляет среди колючих зарослей держи-дерева, ныряет в сырые, как склепы ущелья.
Ночь.
И вдруг вдали, почти у самой горной вершины мы видим огонек. Своим одиночеством в безбрежном океане мрака он наводит тоску и даже страх. В самом деле, кто в такую ночь, кроме нас, еще блуждает в этом безлюдном крае?
— Пастухи или охотники, — говорит всезнайка Ахмед. Наш «мудрец и гадатель» на этот раз оказался прав: у костра сидели двое молодых парней. Судя по одежде и снаряжению — местные охотники.
Мы нарушили их мирную беседу. Но, кажется, не удивили своим появлением. Один из них встал и, вглядываясь в кромешную тьму, шагнул нам навстречу.
— Добрый вечер, уважаемые! — проговорил Мирза-Мамед.
— Просим к нашему костру, — ответили зверобои.
— Охотимся?
— Да. Немножко...
— Издалека?
— Мы из Беваза, — ответил тот, что продолжал сидеть у костра. — Это — за соседней горой. А вы откуда?
Мы переглянулись.
— Из Гиляна,— за всех ответил быстрый на слово Ахмед.
— Неужели из Гиляна?— парень привстал.— Не из отрядов ли Ходоу-Сердара?
— Оттуда...
Парни встали и, уронив головы на грудь, умолкли: не было больше курдской народной армии. Они чтят память погибших.
— Миянабадские долины в трауре,— помолчав, говорит один из охотников. — В Гиляне — вражеские войска...
— А в Миянабаде?
— Пока карателей там нет, но поговаривают, что весь район будет предан огню и мечу, как очаг восстания.
— Да, новости не слишком приятные.
— Нет, друзья, борьба наша не окончена! — возбужденно говорит с минуту помолчав Мирза-Мамед. — Восстание не подавлено. На свете не найдется такой силы, чтобы победить народ. Ходоу-Сердар и его джигиты полны сил и желания сражаться за народ. И очень скоро они будут снова громить богатеев. Так, друзья охотники, и скажите всем в своем селении!.. Пусть люди поддерживают воинов Ходоу-Сердара. Народная правда победит.
