Самообладание покинуло ее, и она прижалась к плечу Джейн, пытаясь найти утешение в ее объятиях.
— Сэмюэл говорит мне, что Уильям против меня?
— О да. Осторожный Уильям был разъярен и выступал против поездки Сэмюэля за тобой. — Рассудительный тон Джейн действовал освежающе, ее голос был на целую октаву выше голоса Рейчэл. — Он сказал соседям, что ты приехала погостить и вернешься в Харродсбург в следующем месяце. Джонни также возмущен оскорблением семьи.
— Это больше чем унижение, Джейн, или даже то, что Уильям называет оскорблением, ведь меня выставили из дома мужа. Хуже не бывает, если учесть, что такое не случалось ни с кем из знакомых. Но что сулит будущее? Даже вдова в лучшем положении, ведь ее положение ясно. Должна ли я оставаться на всю жизнь миссис Льюис Робардс и не увидеть вновь своего мужа? Джейн, я намерена быть сильной… но мой муж не хочет меня видеть в своем доме, мой брат не хочет видеть меня здесь…
— Рейчэл, зачем ты вообще вышла замуж за Льюиса?
Она освободилась из объятий сестры, ее мягкие карие глаза смотрели в упор в бесстрастные зеленые глаза сестры.
— Он тебе никогда… не нравился?
— О, капитан Робардс, он был лучше всех выглядевшим молодым человеком, сопровождавшим тебя на вечеринки и танцы. Он одевался лучше всех в округе и, казалось, был самым интересным. Солдаты, которыми он командовал во время войны, разумеется, боготворили его…
— …но на тебя он не произвел впечатления?
— Нет, потому что я всегда замечала в нем внутреннюю… тревогу. Он взял меня, ты помнишь, на несколько вечеринок, когда ты была еще подростком. Быть может, у него и был твердый характер, но я его не обнаружила. Я так и не поняла, что он хочет и во что верит…
— Все еще… трудно определить, — тихо признала Рейчэл.
— Льюис — слабак, — вынесла приговор Джейн, — а ты — сильная, потому что уверена в себе. Ты умная, а рассудок Льюиса менее глубокий. Короче говоря, Рейчэл, ты могла бы выйти замуж за более солидного мужчину.
— Я люблю его, Джейн.
Джейн тщательно подбирала слова, прежде чем задать самый важный вопрос:
— И как быть дальше, Рейчэл? Ты все еще любишь Льюиса? Или же ты предпочитаешь скрывать свои чувства?
Продолжает ли она любить Льюиса? Он — причина ее невзгод и утраты многих романтических иллюзий. Ныне же, после трех лет замужества, она увидела своего мужа в том свете, в каком Джейн распознала его с самого начала. Его несобранность, нежелание освободить мать от управления процветающей плантацией Робардсов, заняться делом, требующим постоянного внимания, его неспособность верить в себя… или в нее.
— Если бы у нас были дети… — решительно ответила она. — Быть может, нам нужны дети, чтобы он осел на одном месте и у него возникло чувство постоянства.
Поместье вдовы Донельсон находилось в десяти милях к северу от Нашвилла, около пересечения дорог Кентукки и Кумберленда. На следующее утро, желая развлечь Рейчэл, Сэмюэл предложил ей поехать в город Нашвилл. Когда семейство Донельсон выехало из Кумберленда в страшное лето 1780 года, на месте города на утесе над рекой стояло единственное укрепление — огороженный блокгауз.
Первую остановку они сделали у лавки Ларднера Кларка. Это была двойная бревенчатая хижина, обмазанная глиной, освещавшаяся светом, проникавшим через открытую дверь, и сальной лампой, висевшей на задней стене. По обеим сторонам стояли грубо сколоченные прилавки: на левом лежали одежда и домашняя утварь — сковородки, миски, свечи, на правом — сахар, соль, пряности, виски, копченое мясо, а на полках задней стены — топоры, ботала для скота, сельскохозяйственные орудия, ружья, порох, дробь.
В лавке находились три семьи, когда в нее вошли Рейчэл и Сэмюэл. Первым их заметил Джон Рейнсис, поселившийся в Кумберленде в одно время с Донельсонами. Он и его жена тепло приветствовали Рейчэл, выразили свое удовольствие вновь встретиться с ней и пожелали счастливого пребывания дома. Второй парой были недавние знакомые Сэмюэля. Когда он представил им свою сестру, молодая жена сказала:
— Вы вскоре посетите нас, когда устроитесь? Сэм, приведи ее к нам поскорее, ведь там, где мы живем, так мало молодежи.
Рейчэл пожала руку молодой женщине. Затем она заметила, что из глубины лавки на нее уставилась пара глаз. «Ну конечно, это Марта Динсмор из Харродсбурга».
Рейчэл хотела подойти к миссис Динсмор, но даже в полумраке она разглядела неприязненное лицо женщины. Рейчэл остановилась. Миссис Динсмор поспешно удалилась, сделав вид, будто не узнает ее, и взмахнув своей широкой юбкой так, словно хотела отогнать от себя грех.
Кровь прилила к лицу Рейчэл. Ей почудилось, что миссис Динсмор сказала:
— Нет дыма без огня.
«Я на самом деле слышала такие слова, — спрашивала себя Рейчэл, — или же мне так показалось?» Каким образом могли дойти так быстро слухи? Ее отец обычно говорил: «Плохие вести распространяются быстро, у них много помощников».
Если Марта Динсмор знает и может вести себя таким образом, то найдутся ее последователи. Она почувствовала, что Сэмюэл схватил ее за руку:
— Рейчэл, ты позеленела! Не обращай внимания на таких пройдох. Всегда найдутся люди, для которых удовольствие видеть плохое в других.
— Больше не подставлю себя. Не выйду из дома, пока все не кончится… все не пройдет.
/4/
Рейчэл вышла на утоптанный двор, окруженный высокой сплошной оградой, защищавшей просторный двухэтажный главный дом, большой сарай и шесть построек поменьше, которые служили кухней, молочной, кладовкой, коптильней, помещением для гостей, кузней и скорняцкой. Было 1 марта — с момента ее возвращения в семью Донельсон прошло уже пять месяцев. Небо было пронзительно-синим, ярко светило солнце, но в воздухе чувствовалась прохлада. Она пошла на кухню, где на вертеле жарились оленина, медвежатина и мясо бизона, а также подвешенные над жаровней дикие индейки, гуси; пироги, начиненные мясом голубей, стояли в противнях на углях вместе с кукурузными лепешками. Предстояло два дня рождения — старшего брата, Александра, которому стукнуло сорок лет, и младшего, Сэмюэля, которому исполнилось двадцать. Этот день был всегда самым веселым в семье Донельсон: в Виргинии на празднества приглашалась вся округа.
Рейчэл — единственная из четырех дочерей — осталась жить в доме. Вдова Донельсон передала ей все управление домашним хозяйством под предлогом, что зимой хочет отдохнуть. Рейчэл была благодарна тому, что время было заполнено работой: она следила за варкой мыла и изготовлением свечей, за расчесыванием шерсти и ее прядением, за набивкой новых подушек и матрацев.
Она стояла в проеме двери кухни, наблюдая за Молл, полногрудой седоватой негритянкой в платье из парусины, которая помогла вырастить ее и была завещана ей отцом вместе с мужем Молл — Джорджем. В доме Рейчэл заметила своего брата Уильяма, управлявшего плантацией. Он пил пунш вместе с преподобным Крайгхэдом, обедавшим в Рождество у Донельсонов и объезжавшим округу с таким расчетом, чтобы 1 марта вновь оказаться в Нашвилле. Ширококостный медлительный Уильям так и не примирился с тем, что Рейчэл живет отдельно от мужа. В противоположном углу, настраивая струны, сидел Джеймс Гэмбл, переезжавший с места на место — от Бледсоу к Итонам, от них к Фриленду, а затем к Донельсонам. Он любовно носил свою скрипку в мягком замшевом чехле и говорил всем:
— Я люблю ее, но никогда не сжимаю слишком крепко, чтобы не переломить ее талию или не испортить звучание.
Он не брал деньги за игру на скрипке. Он и его жена, как он называл скрипку, развлекали на свадьбах, крестинах, праздниках, днях рождения, спуске бревен на воду, закладке дома, его приглашали даже облегчить страдания больных и раненых.
Рейчэл вошла в кухню, где Молл собирала ложкой соус и поливала им индюшек.
— Достаточно ли мяса, Молл? Похоже, что я пригласила всех жителей долины Кумберленд.
— И самое время, миз Рейчэл. — Молл говорила тихо, чтобы не слышали Уильям и преподобный Крайгхэд. — Вам не к чему прятаться дома всю зиму, как вы сделали… ни разу не потанцевали и не были на вечеринках…
Рейчэл окинула взглядом кухню, в которой можно было приготовить еду на целую сотню людей. Восточную стену почти полностью занимал огромный каменный очаг, вверху во всю длину протянулись жерди с подвешенными к ним сушеными яблоками, перцем, нарезанными тыквами. На отдельной, главной жерди висели любимая чугунная сковорода матери весом чуть ли не сорок фунтов, приспособление для вращения вертелов, медные сковородки поменьше размером и надраенные до блеска медные котлы. У очага стоял котел для варки картофеля, таз для крашения тканей и голландская печушка.
— Я не была одинока, — прошептала она, — имея десять братьев и сестер. И мне в самом деле не хотелось видеть… чужих.
