Ознакомительная версия.
— Ну и пусть сидит, князь. А мы вокруг встанем и тоже подождем. Его свои же кияне тебе выдадут!
— Да у нас и дружины не хватит, чтоб весь Киев вместе с Горой окружить! А что толку в осаде, ежели в ней дыра?!
Добрыня махал рукой:
— Справимся, не страдай раньше времени.
Князь стоял на небольшом холме посреди просеки, наблюдая за тащившими ладьи лошадьми и варягами, переносившими остальной груз на своих плечах. Интересные люди варяги, воинственные и жестокие в бою, они умели быть чуткими друг к другу. Неудивительно: нельзя срываться на соседа, если месяцами сидишь с ним рядом на руме и от него нередко зависит твоя жизнь. Они любят золото, меха, женщин, но готовы все бросить хоть за борт, если нужно для дела. Бой для них главное. А еще своя воинская дружба. Варяг за варяга жизнь отдаст, не задумываясь, правда, сначала постарается вытрясти ее из врага. Может, потому они так сильны? Даже норманны, ходившие набегами на дальние земли, и то не столь едины, как варяжская дружина. Зная, что тебя не предадут и не оставят погибать, спасая свою шкуру, идти в бой спокойнее.
Будут ли когда у русичей такие дружины? Почему бы и нет? Воевать научиться — наука не хитрая, время и желание нужно, а силы и смекалки русичам не занимать. Только надо знать, ради чего бьешься. Варяги жизни другой не ведают, они живут морем и дружиной. А у русичей дома семьи, выкинуть мысли о которых не удается. Значит, надо брать в дружину не тех, кто вчера пахал или в кузне работал, а отдельных людей, чтоб также жили воинским братством.
От размышлений князя отвлекла обыкновенная ворона. Умнейшая птица, живет рядом с человеком, но ему не дается. Владимир заметил, что неподалеку ворона прилаживается стащить что-то из клади, которую бросили наземь. Сначала хотел спугнуть, но потом замер, приглядываясь. Птица долго смотрела на самого князя, видимо, понимая, что человек видит ее намерения. Тот не шевелился. Наконец, поверив, что Владимир не собирается мешать, ворона осторожно, бочком подскакала к мешку, снова постояла, наблюдая за окружающим, сделала еще скок и сунула голову в едва видную прореху. В следующий миг раздались одновременно хлопанье крыльев взлетающей птицы и крик дружинника, у которого та что-то украла. Князь расхохотался, сочувствуя пострадавшему:
— Что стащила-то?
Варяг сунул палец в прореху, потом развязал мешок и выругался:
— Вот зачем стащила?! К чему ей руна?
Владимир мгновенно стал серьезен:
— Ну-ка посмотри, какую руну утащила.
К ним, привлеченная шумом, подошла Рогнеда, остановилась, внимательно слушая.
Варяг уже сообразил, что своим нападением ворона что-то подсказала. Он перебрал все оставшиеся палочки и объявил:
— Руну беды, поражения… — не зная, как к этому относиться. Князь замер, а полочанка вдруг громко объявила:
— Это же хорошо! Теперь как ни кидай руны, поражения не видать! Ай да птица!
Немного погодя все знали о пропавшей руне, варяги довольно кивали головами, соглашаясь с княгиней. Предсказание вороны прибавило уверенности, дальше пошли легче.
Рогнеда, хотя и увязалась с Владимиром, особых забот ему не доставляла, легко переносила тяготы пути, спала где получалось, ела что давали. Добрыня усмехался: не жена, а золото! Но со строптивым нравом своей красавицы князь столкнулся сразу. Рогнеда не стала прятать волосы под женский плат, так и носила их распущенными, только перехватывала оберегом, и все, либо делала по-девичьи одну косу. Когда тот же Добрыня намекнул, что не мешало бы заплести две, дернула плечом:
— Косы заплетают на свадьбе!
Воевода покосился на князя, но тот усмехнулся:
— Не тронь ее, пусть ходит, как хочет.
Так и остались волосы Рогнеды лежать на плечах. И платья она предпочитала носить не совсем славянские, а все больше привезенные греками из Царьграда. Но и тут князь не возражал: наряды полочанки выигрышно подчеркивали ее фигуру — высокую грудь, тонкую талию и крутые бедра. Владимир не думал, что кому-то может не понравиться Рогнеда. Среди варягов таких не было, напротив, многие мечтали оказаться на месте князя по ночам. Он сам попросту терял голову, забывая обо всем на свете, когда медленно, с вожделением стягивал с красавицы-княжны платье, потом тонкую рубаху, оставляя нагой. В таком виде она была еще прекрасней! Но строптивый нрав не позволял Рогнеде даже после того отдаваться Владимиру сразу, взыгрывало что-то потаенное, и она сначала сопротивлялась. Это только сильнее разжигало страсть князя, Владимир уже не мыслил себе и одной ночи без непокорной красавицы.
* * *
С Владимиром из Новгорода отправилась не только новая жена, но и приемный сын Олав Трюггвасон. Вообще-то он считал приемной матерью Аллогию, — именно она помогла мальчику выпутаться из рабства, — но с легкостью поменял ее на Рогнеду.
Жизнь молодого Олава была и до встречи с Владимиром столь бурной, что ее событий хватило бы нескольких людей. Когда Астрид вышла замуж за конунга из рода Инглингов Трюггви, служивший Владимиру норвежец Сигурд Эйриксон радовался за сестру. Конунг правил в богатой области Вик, что обещало зажиточную жизнь. Но оказалось — рано обрадовался. Трюггви пришлось отстаивать свои земли не только от нападения чужих викингов, но и от своих собственных сородичей, чужое богатство всегда привлекательно. Когда родившийся у Астрид Олав был еще совсем маленьким, Трюггви погиб в бою со своим двоюродным братом Харальдом Серая Шкура. Мать, понимавшая, что спокойно жить с сыном ей теперь уже не дадут, отправила того к дальним родственникам в Швецию. Однако Торольв Вшивобородый, которому Астрид доверила своего ребенка, решил, что в Гардарике и мальчику, и ему самому будет гораздо лучше, и поплыл туда. По пути их драккар возле остова Эйсюсла попался разбойникам-эстам. Воспитатель маленького Олава погиб, а его самого продали в рабство, тяжелую судьбу разделил и сын Торольва Торгильс.
Сигурд обнаружил племянника совершенно случайно, когда собирал дань с чуди, в Эстланде. Заметив, что ребенок нимало не похож на остальных, да еще и разговаривает уж очень учтиво, Сигурд принялся его расспрашивать. Поняв, что перед ним сын сестры Астрид, норвежец дал себе слово выкупить мальчика за любую цену. Но хозяин, чуя большую выгоду, выжал из Сигурда все что мог, взял за Олава, как за взрослого, сильного челядина. Кроме того, эст уже сам полюбил разумного и красивого Олава, потому вообще долго отказывался вести речь о продаже. Все же под натиском Сигурда он сдался и продал обоих мальчиков: Олав отказывался уходить с дядей без своего друга по несчастью Торгильса.
В Новгороде Сигурд держал детей тайно, поскольку совсем не был уверен, что Владимир одобрит такую трату, да и само воспитание чужого наследника могло попросту поссорить новгородского князя с Харальдом Серая Шкура. Но шила в мешке не утаишь. Олаву было двенадцать, когда на новгородском торгу он встретил вооруженного эста. Неудивительно, но приглядевшись, мальчик вдруг понял, что за оружие перед ним. Эст держал в руках боевой топор Торольва! Олав, с трудом проглотив комок в горле, пошел следом за мужчиной.
Тот спокойно торговался, выбирая нужные ему товары, ни от кого не скрываясь. Эст надолго застрял у лотка со свежими калачиками, которыми торговала пухленькая вдовушка, так и стрелявшая глазками по сторонам. Казалось, для нее главным было не получение дохода от продажи товара, а привлечение внимания к собственным прелестям. Мужчина заигрывал с вдовушкой, и не без успеха, дело явно близилось к уходу с торга по обоюдному согласию, рука эста уже с вожделением поглаживала крутое бедро вдовушки, норовя забраться подальше, а губы под жесткими усами нашептывали в ушко что-то крамольное, отчего женщина хихикала и заливалась краской, но охальника не гнала, видно, нравилось… Олав подобрался ближе, не сводя глаз с топора, теперь у него не было сомнений, что это оружие кормильца. Мальчик уже справился с сильным волнением и теперь желал только одного — узнать, как попал в руки эста этот топор. Заметив интерес Олава к своему оружию, эст усмехнулся:
— Ну, чего таращишься, нравится?
Тот кивнул.
— Хороший топор, — довольно погладил рукоять оружия эст.
— Откуда он у тебя?
Эст подивился вопросу:
— Чего это? — но не удержался и принялся похваляться, как захватил Торольва и зарубил его собственным же топором, потому что тот был слишком стар для раба.
— Ты Клеркон? — голос Олава снова предательски дрогнул, произнося имя убийцы своего кормильца.
— Ну-у!.. — Эст не мог понять, чем вызван такой интерес мальчишки к оружию и к нему самому. Еще немного — и он просто ушел бы, отмахнувшись от Олава или наоборот, кликнул своих, и тогда мальчику пришлось бы туго. Но Олав вдруг протянул руку к топору:
— Дай посмотреть? — В ответ на резкое движение эста, защищающее топор, почти просительно добавил: — Хорошее оружие…
Ознакомительная версия.
