розы и занималась благотворительностью, в то время как ее мутти мыла в доме Бауэрманов полы и стирала им одежду. Исаак двенадцать лет посещал школу и теперь учился в университете, предполагая стать врачом или юристом, он еще не решил. Сама Кристина в свое время с удовольствием ходила в школу и хорошо успевала, если только их класс не отправляли собирать поздний урожай с фермерских полей или не бросали на борьбу с колорадским жуком.
Оглядываясь назад, девушка вспоминала, как старательно училась, и усматривала в этом насмешку судьбы. Она лелеяла глупую надежду стать учительницей или медсестрой. Лишь в двенадцать лет девочка поняла, что ей не удастся даже закончить полный школьный курс. Ее родители, подобно большинству жителей города, не имели лишних десяти марок в месяц, чтобы платить за среднюю школу, а тем более — двадцати, не считая стоимости учебников, для оплаты обучения в старших классах. И она оставила мечты стать чем-то большим, чем хорошая мать и работящая жена. «Всяк сверчок знай свой шесток», — частенько говорила ома [9]. Но Кристина уродилась любознательным сверчком, и на своем шестке ей было тесно.
Пока она стояла за гладильной доской и крахмалила рубашки господина Бауэрмана, Исаак рассказывал ей о классической музыке, культуре и политике. Когда она работала в саду, он делился с ней впечатлениями от поездки в Берлин, где посещал оперный или драматический театр. Он описывал Африку, Китай, Америку так, словно видел их своими глазами, в красках рисовал картины природы и внешний вид местных жителей. Он бегло говорил по-английски и научил ее нескольким словам, прочел все книги в семейной библиотеке, некоторые даже дважды.
Еще одно препятствие на их пути состояло в том, что Бауэрманы были евреями.
Отец Исаака Абрахам был чистокровным евреем, мать — лишь наполовину еврейкой, выросшей в лютеранской семье. Никого не заботило, что они не придерживались иудейских обычаев. Горожане видели в них лишь евреев. И любой, кто принадлежал к нацистской партии — хотя иногда было сложно сказать, кто принадлежал, а кто нет, — относился к ним как к людям второго сорта. Исаак объяснял: отец хотел бы, чтобы дети приняли его религию, но мать не привыкла следовать чьим бы то ни было правилам. Она чувствовала себя настолько же еврейкой, насколько и лютеранкой и потому считала, что сын и дочь должны самостоятельно выбрать вероисповедание, когда достаточно повзрослеют. Но нацисты презирали всех евреев поголовно, и Кристина понимала, что их с Исааком принадлежность к разным религиям станет в городе предметом сплетен.
— Почему ты загрустила? — спросил Исаак.
— Вовсе я не грущу, — откликнулась Кристина, пытаясь улыбнуться.
Тогда он приблизил свои губы к ее губам и поцеловал ее, и у Кристины перехватило дыхание.
Спустя несколько блаженных мгновений он отстранился, часто дыша.
— Говорю тебе, — убеждал он, — Луиза знает, что я к ней равнодушен. Мы с ней посмеиваемся над усилиями родителей поженить нас. Она знает о моих чувствах к тебе и желает мне счастья. Я должен признаться: на самом деле я пришел к тебе сегодня, потому что отец разрешил мне привести на праздник девушку. И я буду выглядеть дураком, если ты откажешь.
Кристина не отрываясь смотрела на него широко распахнутыми глазами, сердце скакало в груди, как испуганные овцы, прыгавшие рядом по траве.
Декабрьский праздник у Бауэрманов был значительным событием. В этот день в их доме собирались представители местных властей, уважаемые люди города, юристы, а также влиятельные лица из соседних городов. Кристина не была знакома ни с кем из гостей — в ее круг общения входили заводские рабочие, фермеры, мясники и каменщики.
Но в прошлом году мутти позволила ей помогать на кухне, раскладывать дорогой сыр на тарелки со свежими овощами и черную икру — на узорное печенье. Относя блюда с закусками в зал, где официанты накрывали стол, Кристина была очарована красочным зрелищем, напоминавшим иллюстрации к волшебным сказкам. Звучала скрипичная музыка, искрящееся шампанское переливалось через края хрустальных бокалов. Мужчины в смокингах и женщины в длинных платьях с блестящим отливом вальсировали, словно паря над мраморным полом, как будто цветы вырвались из земли холодного зимнего сада и перенеслись в тепло ярко освещенного роскошного дома. Множество крошечных лампочек мерцали на балюстрадах и лепных украшениях, сияющие канделябры освещали богато убранные комнаты. В вестибюле возвышалась огромная, до самого потолка, ель, украшенная серебряными и золотыми шарами. Мутти приходилось неустанно напоминать дочери, что она пришла сюда работать, а не зевать по сторонам, — нечего таращить глаза, как очарованная глупышка-школьница.
И вот теперь Исаак предлагал ей стать его спутницей на самом большом празднике в городе — не сервировать бутерброды и напитки на серебряных подносах, но прийти в гости наравне со всеми этими женщинами в элегантных платьях. Его вопрос повис в воздухе, и Кристина не находила, что ему ответить. Словно подчеркивая ее замешательство, из долины внизу доносился мерный стук топора. Наконец пронзительный свисток поезда, прибывающего на станцию, вывел девушку из оцепенения.
— Ты ответишь что-нибудь? — спросил Исаак.
— Обычно мы смотрели с противоположной стороны улицы, — улыбаясь, проговорила Кристина.
— О чем ты?
— Мы наблюдали за вами. Я, моя сестра Мария и подруга Кати. Любовались, как богатые люди в красивой одежде выходят из своих автомобилей и идут на праздник, устроенный твоими родителями. Видели, как ты вместе с младшей сестрой встречал их у дверей.
— Да уж, — он закатил глаза, — я это ненавидел. Дамы вечно лезли обниматься, а мужчины трепали меня по голове, как собаку. Даже сейчас, когда я выше большинства из них, они норовят похлопать меня по плечу и приговаривают: «Молодец, хороший мальчик» или «Весь в отца, весь в отца».
— Но ты был неотразим в смокинге. Кати и Мария тоже так считали. А маленькая Габриелла — один в один твоя мама: такие же каштановые волосы и черные глаза.
— Но нынче меня избавили от этой обязанности. К тому же Габриелла с радостью станет встречать приезжающих одна. Она любит быть в центре внимания, — к удивлению Кристины, его лицо внезапно омрачилось. — Боюсь, однако, на сей раз гостей будет меньше, чем обычно.
— Почему же? — поинтересовалась девушка, вдруг испугавшись, что именно поэтому он пригласил ее.
— Многие евреи уехали за границу, — объяснил Исаак. — Их приглашения вернулись
