головой. — Я не желал бы слышать подобные фразы из уст своего будущего советника. Граф Герцберг рекомендовал мне тебя, а граф — великий дипломат, верный слуга, который так же храбро боролся за наши права пером, как я — шпагой. Граф был твоим начальником; понятно, что ты любишь и почитаешь графа, но я требую, чтобы с того момента, как ты займёшь свой пост, для тебя ни один человек не имел никакого значения. Ты не должен никого слушать, ни с кем считаться, никому ничего не говорить и не выслушивать ничьих советов. Ты должен жить лишь моими мыслями.
— Я прекрасно понимаю вас, ваше величество, — заметил Менкен, — и даю вам слово честного человека, что сочту для себя самой величайшей честью служить верой и правдой вашему величеству до тех пор, пока вы сами этого пожелаете.
— Ну, если ты понимаешь меня, то это очень хорошо, — приветливо проговорил король, — а если ты сдержишь своё слово, то это будет ещё лучше как для меня, так и для тебя. Я уже говорил, что ты должен быть машиной, но машиной мыслящей. Мои кабинетные советники по внутренним делам обязаны знать лишь ту отрасль дела, над которой в данный момент работают. Они знают лишь то, что я им приказываю, не входя в рассмотрение сути дела; от них требуется лишь точность, исполнительность и здравый смысл. Должность советника по иностранным делам гораздо сложнее; он должен быть человеком образованным, понимать законы истории. Он должен знать, что международные отношения — очень трудная область, в особенности для такого государства, как Пруссия, занявшая, несмотря на тяжёлые условия, такое положение, которому многие завидуют...
— И которая стремится подняться ещё выше, — оживлённо подхватил Менкен. — Пруссия должна идти всё вперёд и вперёд, чтобы не спуститься с той высоты, на которую её поднял великий король.
— Да, да, ты прав, — согласился король, приветливо кивнув головой, — но только для этого нужны спокойствие и осторожность. Эти два качества приобретаются только с годами, и ты овладеешь ими лишь тогда, когда твои волосы станут седыми. С императором Иосифом я нахожусь в довольно хороших отношениях, но он не принадлежит к числу тех людей, на которых можно положиться. К тому же он мне не может простить Силезию. Несмотря на любезные письма, которые он мне посылает, я убеждён, что если меня пристукнет беда, то в Австрии у нас окажется открытый враг.
— Совершенно верно, ваше величество, — воскликнул Менкен. — Хотя императорская корона находится в руках дома Габсбургов, но он уже не имеет никаких прав на господство в Германии. Наш прусский король является ему достойным соперником, и такое положение вещей не может долго продолжаться. Никто не в состоянии служить двум богам, и Германия меньше всего; Германии предназначено управлять всем миром, чего она и достигнет, когда соединятся вместе все немецкие княжества. В Пруссии живёт германский дух, и вы, ваше величество, соединили воедино весь германский народ. Императорская корона, потерявшая теперь своё значение и существующая лишь по традиции, будет скоро низвергнута. Германский народ создаст новую корону и поднесёт её прусскому королю, который признается первым в Германии и составляет национальную гордость.
Фридрих почти с грустью взглянул на оживлённое лицо молодого человека и слегка ударил его рукой по плечу.
— Ты ещё молод, ещё очень молод, — проговорил король, — то, что ты говоришь здесь, никто не должен слышать. Мировая история измеряет своё движение столетиями, а мы, воображающие в молодости, что делаем историю, через десятки лет превращаемся в прах.
— Тем не менее, ваше величество, — возразил Менкен, — во время нашего короткого существования мы вносим известный вклад в историю и по тому, что происходит в настоящем и было в прошедшем, мы можем нарисовать картину будущего. Мы в состоянии видеть зияющую пропасть или высоту положения, ожидающие будущие поколения людей. Я вижу во Франции, ваше величество, пропасть, в которую провалится всё блестящее государство; что же касается Пруссии, то мне ясно видна могучая, гордая германская империя, скипетр и корона которой предназначены Провидением августейшему дому Гогенцоллернов.
— Я не так храбр, как ты, и не решаюсь вмешиваться в будущие планы Провидения, — с благосклонной улыбкой заметил король, — но считаю своей обязанностью пред своим народом и страной сделать всё возможное, чтобы занять первенствующее место в Германии, когда для этого наступит надлежащий момент. Если нечто подобное свершится в истории, то твой внук окажется верным слугой моего наследника в великом деле объединения германских народов. Ты должен будешь озаботиться, чтобы в твоей семье сохранились твои взгляды на предстоящую задачу германской империи. А в настоящее время ты будешь служить мне и постараешься очистить вместе со мной широкое поле деятельности для наших потомков. Я вижу, что ты понимаешь меня, и это очень приятно мне; если ты будешь служить лишь мне, не озираясь направо и налево, то я буду доволен тобою. Только советую тебе очень остерегаться, — прибавил король с повелительным жестом руки, — советую тебе остерегаться чужеземных дипломатов, которые, может быть, станут обращаться к тебе.
— Ваше величество, прошу вас верить, что я знаю свои обязанности и намереваюсь исполнять их добросовестно, — сказал Менкен. — Пока я сам был дипломатом, я, конечно, не мог не иметь общений с членами других посольств...
— Знаю, знаю — ласково перебил его король. — Мне известно, что ты очень ловко узнавал от них всё то, что нам полезно было знать; ты понимаешь, как это делается, и не проговоришься сам пред посторонними. Сидя в Стокгольме, ты следил так же внимательно за моей внешней политикой, как горячо мечтал о будущем величии германской империи. Тебе известно, что наше внимание обращено на Восток. Центр тяжести составляет Россия, на которую мы и должны опереться. Императрица Екатерина не любит меня, — прибавил Фридрих с саркастической улыбкой, — но она — умная женщина и понимает, откуда может получить поддержку. Она не сделает такой глупости, какую сделала императрица Елизавета, и не соединится с моими врагами, хотя император Иосиф употребляет все силы к тому, чтобы расположить русскую императрицу в свою пользу. Екатерина хочет пробраться в Константинополь и понимает, что ей этого не достичь без моего согласия. Обстоятельства так складываются, что мы должны быть с ней добрыми друзьями, но такими друзьями, которым не следует класть пальца в рот. А тут ещё эта несчастная Польша, находящаяся между
