— Дай своим лошадям крылья, если хочешь доставить своего царя в Трою живым и невредимым. Стоит о его присутствии в лагере узнать Агамемнону, вам конец. И как только вы решились явиться сюда!
Я поблагодарил его кивком и, не нуждаясь в дальнейших поощрениях, погнал лошадей.
Вновь колеса нашей квадриги загремели по длинной аллее греческого лагеря. Но при первой возможности я свернул в поле, помня о предупреждении Автомедонта держаться подальше от шатра Агамемнона. Снова мы промчались по каменистому, изрезанному колеями полю сражения, пересекли равнину и проехали мимо гробницы Ила. Я не позволял лошадям замедлять скорость, пока мы не достигли городских ворот.
Но дальше ехать оказалось невозможно. Горожане, издалека заметив наше приближение, столпились, чтобы приветствовать нас, а когда стало известно, что мы добились успеха, они устремились к нам, чтобы взглянуть на останки их героя. Но Приам не позволил им этого.
— Назад, трусливые рабы! — вскричал он, сверкая глазами. — Вы не следовали за ним, когда он был жив, а теперь мешаете привезти домой его тело. Прочь!
Услышав властный голос царя, толпа расступилась, дав нам дорогу, и я вновь погнал лошадей, которые неслись по улицам, словно сыновья Ксанфа[96]].
У дворца нас ожидала еще одна толпа женщин и детей, царей и воинов. Они почтительно отступили при нашем приближении, пока я не обратился к ним за помощью.
Кто-то помог Приаму сойти на землю, другие сняли с колесницы тело и понесли его вслед за престарелым царем. Со всех сторон слышались горестные вопли и стенания. В тот день вся Троя впервые облачилась в черное. Одежды других цветов нигде не было видно.
Мой подвиг был у всех на устах. Меня проводили в мои покои, как великого героя; воины соперничали друг с другом за право подать мне вино и печенье.
Мне это нравилось, но на сердце моем лежал тяжкий груз. Мой план потерпел неудачу — я молча глотал оскорбления, которые Ахилл бросал мне в лицо, и, что хуже всего, видел близкую гибель Трои, ибо в городе не осталось никого, кто мог бы противостоять могучему греку.
Я поклялся отомстить, но то же сделали все мужчины в Трое, а клятвы не убивают.
Единственной радостью было услышать от царя Приама, что Гектору, по крайней мере, будут обеспечены достойные похороны. Ахилл, по просьбе Приама, согласился на двенадцатидневное перемирие, обещав, что греки не покинут лагерь в течение этого периода.
Однако по совету Энея на стенах выставили стражу, чтобы она дежурила днем и ночью на случай внезапного нападения.
К тому времени мы уже знали коварство греков.
На следующее утро началось сооружение погребального костра. Рабов с телегами отправили в лес на западе города за дровами и хворостом. Они работали девять дней, пока не воздвигли штабель высотой в двадцать человек. К утру десятого дня все было готово.
При первой же возможности я доложил Елене о провале нашего замысла. Она выразила свое сожаление, принесла жертву Афродите и вскоре забыла обо всем, хотя публично заявляла над телом Гектора, что он был ей дороже собственного мужа.
Некоторые приняли это за признание в тайной близости между ними — постыдная клевета на мертвого героя! Гектор слишком любил Андромаху, чтобы принять объятия другой женщины, даже Елены Аргивской.
Но я должен защитить и имя Елены в память о ее доброте ко мне. Она не забыла о своем обещании присутствовать на нашем бракосочетании в храме Гефеста. Оно состоялось на третий день после возвращения тела Гектора и прошло торжественно, ибо мой подвиг в качестве возницы Приама прославил меня на всю Трою.
Помимо Елены, на церемонии присутствовали сыновья Приама Парис, Гелен и Деифоб, его дочери Поликсена и Кассандра, Эвен, Эней, Антенор и многие другие. Но радость царила лишь в наших с Гекамедой сердцах. Наше счастье изгнало из наших голов мысли об общем горе.
Но в последующие дни мне пришлось часто оставлять жену в связи с подготовкой к похоронам Гектора.
Поэтому я был рад, что Поликсена, по-видимому сильно привязавшись к Гекамеде, проводила много времени в наших покоях или гуляла с ней по дворцовой территории.
Между ними завязалась тесная дружба, о чем я скорее догадывался, нежели знал, ибо Гекамеда ничего мне об этом не рассказывала.
На девятый день приготовления были завершены, и рано утром десятого дня вся Троя собралась у погребального костра на Дореонской площади. Тело Гектора привезли из дворца в его боевой колеснице, запряженной четверкой белых лошадей, за которой следовали в колесницах или пешком те, кому позволили принять участие в процессии. Все были одеты в черное, ножны воинов были пусты, длинные покрывала женщин доходили до пят.
Эней, Деифоб, Агав и Парис поднялись с телом по узкой лестнице и возложили его на костер. Потом они спустились, и к костру приблизились Эвен и Паммон с факелами. Они ходили вокруг, касаясь факелом каждой вязанки, и вскоре пламя устремилось вверх.
Когда огненные языки охватили тело, десять тысяч глоток слились в едином крике горя и отчаяния. Затем толпа начала расходиться.
Костер горел весь день и всю ночь — стражники охраняли его. На следующее утро толпа вновь собралась на площади, а из дворца прибыла процессия, возглавляемая Приамом. По его приказу сотни рабов приблизились с сосудами красного вина, чтобы погасить огонь.
Когда это было сделано, четверо мужчин, которые вчера несли тело, подошли к каменной плите, сняли с нее обгорелые кости и положили их в стоящую рядом золотую урну. Затем, поставив урну в боевую колесницу Гектора, они направились к дворцовым воротам и к месту позади дворца, где уже была вырыта могила.
Никому, кроме родственников и членов царского дома, не позволили присутствовать при последней церемонии. Урну опустили в яму на кожаных ремнях, прикрепленных к ее ручкам, после чего все отошли, пропуская Андромаху с первым камнем. Ее лицо было залито слезами, из горла вырывались тихие стоны. Камень выпал из ее пальцев, ударившись о стоящую в яме урну.
Вместе с камнем Андромаха упала без чувств на землю.
Служанки устремились к ней, покуда остальные бросали камни в могилу. Затем женщины и старики вернулись во дворец, а мы начали воздвигать гробницу. Приама и Гекубу, которые не могли идти, унесли рабы.
Гробница, увенчанная башней из белоснежного мрамора, выглядела великолепно. Мы были довольны своей работой, хотя и очень устали.
Вторую половину дня я провел с Гекамедой в наших покоях, но, когда стемнело, мы собрались посетить трапезу, завершающую похоронные ритуалы. Живя во дворце, мы не должны были одеваться для выхода на улицу и вошли в красный зал, когда гости уже собрались и все было готово.
Нашим глазам предстала блистательная сцена. В зале собралось более шестисот знатных и видных жителей Трои. Приам и Гекуба с одной стороны и Андромаха с другой сидели во главе огромного стола, покрытого белоснежным полотном и освещенного тысячей светильников. Высокие стены и колонны из яшмы и черного мрамора сверкали, словно гробница Ила на солнце; роскошные ковры поблескивали золотым шитьем.
Гекамеда села между Эвеном и Паммоном, а я — между Поликсеной и Еленой. По другую сторону от Елены сидел Эней, и, так как он умел вести увлекательную беседу, она уделяла все внимание ему, и мне осталось перенести свое внимание на Поликсену.
Трапеза была сытной и обильной, но к концу она стала утомительной. Половина мужчин хотела произнести речь, и многие преуспели в этом желании. Самую длинную речь произнес Эней, хотя Деифоб не намного от него отстал. Я испугался, видя, что Эвен также намерен испытать терпение публики, не сомневаясь, что он отберет пальму первенства у Энея, и подал знак Гекамеде усадить его на скамью, что она и сделала, вызвав всеобщий смех.
Но все стали серьезными, когда пришло время выпить за душу Гектора, и краткая, но красноречивая молитва Приама вызвала у многих слезы на глазах. В глубоком молчании мы поднялись и осушили наши кубки.
После этого Эней предложил оригинальный тост.
— Жители Трои, — сказал он, — мы выпили за мертвого — теперь давайте выпьем за живых, но с другой молитвой. Мы все желаем, чтобы душа Гектора радостно резвилась в полях Элизия, но разве не хотим мы, чтобы те, кто сразил его, испытывали муки царства Аида?
Рабы, наполните кубки! Пусть гнев богов обрушится на Ахилла, пусть сбудется пророчество о его гибели, пусть душа его испытает все страдания, которых избежит душа Гектора!
Все разразились аплодисментами. Кубки быстро наполнили, мы снова поднялись и дружно выпили за гибель врага.
Я обратился к Поликсене и, не получив ответа, повторил вопрос, но она меня не услышала. Ее взгляд был устремлен вперед с отсутствующим выражением, какое бывает у людей, чьи мысли витают где-то далеко. Посмотрев на стол, я увидел, что она поставила свой кубок, не сделав и глотка.[97]]
