Он теперь думал лишь об одном — о предстоящем визите в Версаль в день Успения. Де Роган снова надеялся на лучшее. Сейчас, в эту минуту, Жанна уединилась с королевой. Она рассказала ей о безумии Бёмера, обрисовала срочность дела и уговорила Марию-Антуанетту принять Сен-Джеймса. Наконец со всеми беспокойствами будет покончено, и скоро в его руках окажутся плоды, которые будут ещё слаще из-за непредвиденной задержки. Нет, больше он никогда не впутается в такое дело, ни за что! Такие вещи уже ему не под силу. Он слишком стар для подобного безумства, для подобной романтики. Только благодаря счастливому сочетанию любви и амбиций он пошёл на это и пока чувствует себя более или менее сносно. А этот презренный Бёмер! Но может, его последняя вспышка пойдёт на пользу? Заставит королеву образумиться. Без этого она могла бы и впредь колебаться, проявлять нерешительность, тянуть время, по-прежнему отказываться от встречи с Сен-Джеймсом. Что он предложит графине, когда всё это кончится? Он станет министром двора и сможет подыскать тёплое местечко её мужу. Ну а ей? Что он сделает для неё? Что-нибудь особое, милое, необычное. Нужно будет отблагодарить и этого глупого старика Бёмера, если только он будет теперь вести себя должным образом.
Де Роган поехал в Версаль за день до праздника Успения. Он надеялся встретить Жанну в пути и поэтому строго наказал слугам следить за её каретой. Нигде нет, но это ничего, хотя, конечно, он надеялся встретить её до возвращения в Париж. Ведь Жанна его предупреждала: «Если не услышите от меня никаких вестей, то это уже добрая весть. Продолжайте действовать так, как я вам советовала». Он повиновался во всём. Она знала, что у королевы на уме. А ему откуда это известно?
Так размышлял кардинал, ни о чём не тревожась, а в это время мир вокруг него с треском рушился. Мадам Кампан взяла краткосрочный отпуск и сейчас королеве не прислуживала. Обычно отпуск длится неделю. Но тут в тот же день, когда состоялась встреча с Бёмером, мадам уже была в будуаре королевы. Правда, не по своей воле. Фрейлина, которая её замещала, внезапно заболела. Мадам Кампан приехала, но нервы её настолько расстроились, что бедная женщина вся дрожала, была на грани истерического припадка. Королева сразу это заметила.
— Да что с вами, милая Кампан? Кажется, вы тоже больны?
— Да я здорова, совершенно здорова, — отвечала та, дрожа. — Просто я ужасно переживала и надеюсь, ваше величество меня простит. Через полчаса я приду в себя. Всё будет хорошо.
— А что произошло, прошу вас, скажите. Какой-нибудь инцидент по дороге? Что-то с лошадьми?
— Нет, ваше величество. — Большего добиться было нельзя. Королева, отложив книгу, глядела на фрейлину с испугом.
— Прошу вас, расскажите мне, в чём дело! Но прежде объясните, почему вы направили ко мне Бёмера? Он прислал мне записку, в которой сообщил, что встречался с вами и вы посоветовали ему просить у меня аудиенции.
— Ваше величество, в этом причина моих волнений. Он привёл меня в ужас.
— Я же говорила вам, что он спятил. Разве я была неправа? Значит, он всё выдумал, и вы не посылали его ко мне?
— Нет, я посоветовала ему обратиться к вам.
Королева поняла, что дело неладно и ей предстоит узнать нечто ужасное. Она побледнела, напряглась. Сколько же ей пришлось перенести за последние месяцы!
— Прошу вас объяснить.
— Ваше величество, я прошу у вас прощения, понимаю, что это доставит вам ещё больше мучений, но вы должны всё знать. Сейчас я вам расскажу. Бёмер приехал ко мне в Креспи и сообщил, что вы купили у него бриллиантовое ожерелье через подставное лицо и должны выплатить ему сумму в четыреста тысяч ливров.
Улыбка тронула губы королевы.
— Я же говорила вам, что он сумасшедший. Кто в здравом уме способен придумать такую историю? Этого несчастного старика нужно отправить в больницу. Это всё? Надеюсь, вы посмеялись над ним, не так ли?
— Я не могла смеяться, это было выше моих сил. Он этому верит, он утверждал, что у него есть подписанные вами бумаги, и он показывал их каким-то банкирам, чтобы отсрочить выплаты, которые он должен внести за бриллианты.
Кровь отлила от лица королевы, она стала смертельно бледной. Боже, сколько же ей приходилось слышать разной клеветы, сколько пережить мук, и вот теперь ещё один заговор, масштабы которого даже трудно себе представить. Но она собралась с духом.
— Какая отвратительная ложь! Кто этот человек, через которого я якобы приобрела это треклятое ожерелье?
— Ваше величество, этот человек — кардинал де Роган.
От этих слов королеве стало легче.
— Нужно быть на самом деле сумасшедшим, чтобы этому поверить, — гордо сказала она. — Всему миру известно, что ему запрещено появляться в моём присутствии или в присутствии короля. Я даже прогнала швейцара в Трианоне за то, что тот пустил его в сад, когда там собралась толпа на празднике. Если это всё, то мне нечего беспокоиться. Немедленно пошлите за Бёмером. Нужно положить конец всем грязным инсинуациям в мой адрес...
Бёмера по приезде сразу же проводили к королеве. Кроме неё там находилась только мадам Кампан. В выражении лица Марии-Антуанетты сквозила надменная холодность. Бёмер в свою очередь весь кипел от гнева.
Она приказала ему всё рассказать. То, что она услыхала, она не могла расценить иначе, как оскорбления её величества. Этот гадкий старик был уверен в её виновности.
— Я с большой охотой мог бы поберечь ваши чувства, но мои кредиторы с меня не слезают.
— Какое мне дело до ваших кредиторов? — возмутилась королева.
Бёмер рассказывал дальше. Все эти оскорбительные сплетни только распаляли её гнев, который вот-вот был готов обрушиться на бедную голову старика. Мария-Антуанетта теперь была похожа на раненную разъярённую тигрицу. Щёки её вспыхнули, глаза засверкали.
— Да как вы смели предположить, что я могу вступить в доверительные отношения с таким человеком, как кардинал? Неужели вы на самом деле считаете, что я могла через него вести переговоры, чтобы купить вещь, от которой неоднократно отказывалась?
Но упрямый старик с жалким видом повторял одно и то же:
— Ваше величество, для чего все эти бесполезные препирательства? Соблаговолите признаться, что моё ожерелье у вас, и помогите мне получить за него деньги, или же моё банкротство выведет всё на свет Божий. Об этом деле узнает вся Франция.
— Выведет на свет Божий? — воскликнула королева. — Именно это я намерена сделать. Больше я ничего не желаю. А вы со своей стороны должны признаться, что являетесь участником позорного заговора. Кто эта женщина по фамилии Ламотт? Я никогда о ней не слышала и никогда не видела. — Она повернулась к мадам Кампан. — А вы?
— Никогда в жизни, — пожала та плечами. — Никогда не слышала о её существовании.
— Для чего отрицать то, что известно всем, всему миру? — гнул своё Бёмер. — Она — одна из ваших самых близких подруг. Уверен, что находится сейчас, в эту минуту она где-то в вашем дворце. Она сказала мне, что едет от кардинала прямо в Версаль, и я видел, как она туда поехала в своём экипаже.
Королеве казалось, что она угодила в ловушку, что она связана по рукам и ногам невидимыми, прочными путами. Тот факт, что Бёмер мог поверить в её тайные отношения с де Роганом и Ламотт, был самым тяжёлым ударом: это уязвляло королеву и оскорбляло женщину. Мария-Антуанетта уже не могла выговорить ни слова. Мадам Кампан дерзнула вмешаться, хоть и дрожала от страха.
— Ваше величество, позвольте дать вам совет. Мне кажется, это дело зашло слишком далеко, и его расследование должен взять в свои руки энергичный, умный мужчина. Отправьте месье Бёмера к графу де Бретейлю. Он — его начальник, министр двора её величества. После поговорите с ним самим. Нужно срочно принять все неотложные меры, чтобы положить конец и не доводить дело до громкого скандала.
Королева посмотрела на неё невидящими глазами. Собравшись с силами, приказала Бёмеру:
— Ступайте прочь!
Тот вышел и, гордо вскинув голову, направился к де Бретейлю.
Мария-Антуанетта поднялась и пошла к себе в заднюю комнату. Ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы держаться прямо. Обычная её грациозность пропала, теперь королева семенила мелкими шажками, словно древняя старуха. У двери она обернулась:
— Разве я не говорила вам, что яд не понадобится? Они убьют меня своей клеветой!
Когда Бёмер вошёл в кабинет Бретейля, он понятия не имел, что ему предстоит перевернуть ужасную страницу истории, не подозревал, какой страшный омут таится под внешне спокойной гладью воды. Приведи его судьба к кому-нибудь другому, скажем, к министру иностранных дел графу де Верженн, а не Бретейлю, то мотивы этого дела так бы и не всплыли на поверхность. Но де Бретейль был недалёким и злым человеком, лишённым способности заглядывать далеко вперёд.
