Но где она теперь? Куда занесла ее нелегкая судьба? Ему так хотелось увидеть ее или хотя бы услышать о ней. Не только оттого лишь, что он любит ее. А потому еще, что она единственная, кто знает до последних дней жизнь его погибшего аула…
Все ближе белый шатер. Больше знати, теснее ряды сарбазов. Вон там, кажется, стоят ханы, каждый в окружении своей свиты — султанов, богачей и сородичей.
Кенжебатыр огляделся. По пятьдесят в ширину, медленно, стремя в стремя, как течение великой свинцовой Сырдарьи, двигалась конница вслед за ним. Берега этой реки были составлены из плотной людской массы — конной и пешей…
Случайно Кенжебатыр задержал взгляд на опаленном ветром лице степняка. Старая худая кляча под ним, худое седло, рваный чапан, а вид, как у ободранного, но задиристого петуха, сверкает топор у луки седла. Рядом такой же бедняк. У него секира, у третьего соил из корней яблони. Трое затесались в среду знати. Но вокруг таких много. Тысячи. Они заполнили все террасы, холмы и равнины. Топор, секира, вилы, косы, дубины — чуть ли не у каждого из тысяч и тысяч людей, собравшихся сюда. Он видел этих людей и раньше. Вчера и позавчера. Деревянные пики с железными наконечниками есть у всех, кто не смог раздобыть себе лучшего оружия, хорошего коня, крепкую кольчугу и достойно встать в строй сарбазов. Видно, что все они жаждут боя, рвутся все в битву с джунгарами. «Но что им защищать, что терять?.. — вдруг подумалось Кенжебатыру. — И зачем здесь столько стариков, зачем женщины и дети? Ведь война не их удел…»
Прямо перед собой он увидел жигита на саврасом коне, в дорогом воинском одеянии.
— Остановитесь здесь! Дальше нельзя… — поднял он руку.
Кенжебатыр натянул поводья. Войско победителей встало лицом к белому шатру. С запада, востока и юга подошла конница ханов трех жузов. И если бы в этот момент можно было, подобно орлам, парящим сейчас в небе, подняться ввысь и бросить оттуда взгляд вниз, то взору предстала бы неповторимая по своей величавости картина.
От белого шатра на все четыре стороны, подобно широким рекам, сверкая в лучах солнца шлемами, тянулись плотные ряды четырех армий. Солнце играло на отточенных остриях пик, окаймленных пучками волос и конского хвоста, сверкание переливалось на начищенных до блеска кольчугах, на лезвиях секир и выпуклостях щитов. Конница, появившись откуда-то из густых зарослей трав, плотным упругим строем подходила к самому шатру. А широкое пространство между отрядами было заполнено народом.
Орлы, взмыв до самых небес, кружили там чуть ли не стаями, не обращая внимания на вспугнутых уток и гусей, тучами поднимавшихся с рек, на дроф в степи, на зверей, убегавших прочь от этого людского моря; на куланов и сайгаков, уводивших своих еще не окрепших детей подальше от шума, в безлюдные края.
Наступили торжественные минуты ожидания. Постепенно умолк гул. Слышался лишь перестук копыт да тонкий лязг сабель и мечей. Взоры всех — и воинов и простого люда — обратились к белому шатру.
Справа от его входа собрались прославленные батыры и предводители ханских конниц. Впереди, в центре спокойно стоит могучий Богенбай. Рядом Тайлак, и Санырак, и Есет-батыр, молодой, но уже известный в народе своими подвигами, он стоит в толпе других — сыновей киргизов и узбеков, каракалпаков, туркмен и таджиков. Даже ойраты здесь, они с берегов Едиля, Никто из батыров не принадлежит к знатному роду, но все они любимцы народа, и потому сейчас они заняли места, достойные их славы. Словно герои легенд и сказаний о великих сражениях, стоят они в ожидании выхода верховных вождей этой необъятной земли. Открытые лица, веселая улыбка у одних, суровый взгляд у других. Но все они под стать друг другу. Стоят, как братья, как дети одного отца, тихо переговариваясь между собой и бросая время от времени взгляды на своих сарбазов, застывших в отдалении.
Слева от шатра — верховные служители аллаха — имамы, ходжи и те, кто наделен высшей властью повелевать над сборщиками пожертвований и податей, взимать налоги во имя пророка Мухаммеда и в честь всех священных мусульманских празднеств.
Кто знает, о чем сейчас их мысли? Наделенные неограниченной властью над бедными людьми, над всем, что есть и чего нет у них, эти имамы и ходжи, всегда вселяют в душу и сердце бедного степняка смутную тревогу за будущее. Ведь без их молитв нет покоя не только на этом, но и на том свете… Но аллах с ними, с ходжами. Кенжебатыру нет дела до них. Как и его друзья, он весь в ожидании.
Вот наконец раскрылись двери. Один за другим на зеленое поле перед шатром степенно вышли три убеленных сединами старца, три великих бия, чьи имена были известны каждому степняку: три человека, которые, дожив до глубокой старости, не потеряли ясности ума, смелости и трезвости мысли; три человека, о мудрости и справедливости которых уже давно слагались легенды, сказки и песни в степи. Трое, те, кто не подчиняется ни ханам, ни султанам; трое, те, кто еще пятнадцать лет назад, еще при жизни Тауке-хана, были объявлены совестью народа. И перед ними, как перед судом совести, тогда кровно поклялись все ханы и султаны Казахии, поклялись действовать в согласии — покончить братоубийственную междоусобицу и быть едиными перед джунгарами и цинями, никогда не дававшими покоя казахской степи.
Кенжебатыр знал, что они, эти трое старцев, жизнью и делами своими доказали свое бескорыстие и справедливость. Они служили одному богу — Истине. Перед их судом всегда были равны все — богач и бедный, хан и пастух. Неподкупность давала им силу перед владыками степи и власть над умами людей, приносила им любовь народа.
Три старца с посохами стояли во весь рост перед народом. Три хана сели в стороне на походные троны, вынесенные слугами из шатра. Казахских ханов, свергнутых с трона Хивы и Шоша, не видно среди них. Но в этот миг никто не вспомнил об этом. Все взгляды были обращены на старцев.
Тихий говор, как ветерок, прокатился по людскому морю от вершин Безымянной горы до самых равнин: «Вот тот, что с левого края, это сын Алибека Толе-бий, в центре бий Казыбек, сын Келдибека, а справа Айтеке-бий, сын Сейткула…»
Толе-бий вышел вперед. Поднял свой посох, левой ладонью провел по длинной белой бороде.
Притих народ, напрягая слух.
— Это я, Толе-бий, обращаюсь к вам! Вы слышите меня, дети Великого жуза? — Голос старца прозвучал неожиданно твердо и звонко.
— Слышим!.. — прокатилось волной. — Говори, Толе-бий!
— Здесь, рядом со мной, стоят два седых льва степи, два зорких орла, два мудрых оратора, не знающих себе равных в искусстве слова; два человека, познавших Истину жизни и способных умом и прозорливостью своей всегда защитить справедливость от железной паутины зла!
Вот они, достойные Казыбек-бий и Айтеке-бий, осененные доверием народов Среднего и Младшего жузов! Мы все перед вами. Мы сыны и рабы ваши, и потому сегодня на этой священной горе, которую отныне потомки назовут Ордабасы[75], наше слово будет единым! Готовы ли вы выслушать нас?
— Говори! Говори, Толе-бий! — покатилось по степи. — Говори, Толе-бий! Мы исполним вашу волю! Мы верим вам! Мы верим вам!
— Дети мои, вглядитесь в небо… Сколько птиц летает над нами?! Орлы и стаи уток, коршуны и быстрокрылые соколы… Что их привело в эти края? Обилие воды, обилие пищи, щедрость нашей земли, — произнес старец. — Здесь их родина. Здесь их гнезда. Но пройдет лето, наступит зима. Птицы улетят в теплые края и долетят туда, если будут вместе, если будут в стае… Они вернутся назад, в родные гнезда свои, если будут вместе. Без стаи нет птицы, она погибнет в пути, станет добычей любого зверька!.. Не только птица, но и волк сильнее в своей стае! Ручеек бессилен, слаб, но когда из ручьев сливаются реки, то поток разрушает скалы! Народ мой! Как ручьи стекались сюда, на Ордабасы, наши караваны. Зачем они шли сюда? — голос старца стал еще тверже и громче. — Ответьте, люди, ваше слово!
— Единство! Единство! Единство! — покатилось волной над людским морем.
Старец поднял посох. Подождал, пока утихнут голоса.
— Нас сюда привело одно желание: подтвердить свое братство! Сила народа всегда была в согласии и единстве. Но разве мы не клялись в своем единстве двенадцать лет назад на горе Улытау?! Разве мы не скрепляли тогда кровью свою клятву?! Разве тогда не братались наши султаны, ханы и батыры, торе[76] и кара?[77] Так какого же единства вы хотите, люди?! Клятву дважды не повторяют!
…Мертвая тишина охватила Ордабасы с вершин до низовий. Молчал народ, молчали воины. Побледнели лица надменных ханов, переглянулись султаны, потупил свой взгляд Богенбай. Задумчиво глядели великие бии: «Куда клонит Толе?»
— Сегодня не клятва нужна, а битва, если мы хотим остаться народом! Нужен вожак для стонущей стаи, если мы хотим быть едины в бою. Сегодня мы должны избрать сардара и довериться ему, если хотим победы. Готовы ли вы принять такое решение?!
