— Очевидно, об этом вы хотели поведать президенту Бенешу?
— Вероятно… Но мистер Бенеш не счел возможным выслушать меня. Как вы, видимо, знаете, он не принял меня.
— По-видимому, ему не понравились ваши статьи о Чехословакии. Это можно понять.
— Извините… Я прибыл сюда не для того, чтобы выполнять чьи-то поручения. Мне лишь хотелось принести пользу вашей несчастной стране.
— Благодарю, — усмехнулся Ян.
— Ничего смешного тут нет, — нахмурился мистер Уильям Айс.
— Меня просто поражают ваши неожиданные симпатии.
— Как журналист, я борюсь за справедливость. Но я не люблю войну, понимаете?
Ян чувствовал, что мистер Уильям Айс хочет о чем-то рассказать, но не знает, как к этому приступить.
— Пойдемте в другое место, — предложил Ян.
— Зачем? Тут хорошо…
— Там более интересная обстановка.
Поужинав, Ян повел мистера Уильяма Айса в «Каскад».
С давних времен пражские бары производили на англосаксов волшебное впечатление: они так буйно гуляли, что в припадке веселья распевали фальшивыми голосами песни, обнимали первую скрипку в цыганском оркестре или же признавались в любви дамам из бара. Теряли свою воспитанность, стихийно и необузданно предавались радости.
В противоположность этому мистер Уильям Айс впал в мрачную меланхолию. Он пил упорно и безрадостно, то и дело поднимая вновь наполненную рюмку и опрокидывая ее за здоровье Яна. Каждый раз он повторял, что ему по-настоящему жаль чехов. Какой это образованный, мужественный, здоровый, трудолюбивый и остроумный народ! И такой народ вбил себе в голову, что он может воспротивиться фюреру и его великой миссии!
— Вы уподобляетесь самураям. Добровольно бросаете себя на верную смерть. Вы что — народ самоубийц? Как вам не совестно! Вы что, совсем потеряли рассудок? Сопротивляться Адольфу Гитлеру!
— Но ведь нам Гитлер ничего плохого не сделает, — усмехнулся Ян. — 11 марта на балу у авиаторов Геринг дал чехословацкому послу честное слово от себя и от имени Гитлера, что присоединение Австрии к Германии не повлечет за собой отрицательных последствий для германо-чехословацких отношений…
Мистер Айс расхохотался:
— Вы не знаете, что такое нордическое коварство. Давайте оставим этот разговор. Скажите лучше, могу ли я пригласить к столу одну из девушек?
— Пожалуйста…
— Нет! Пусть девчонки остаются в покое. Скажу вам, как мужчина мужчине… — Он наклонился через стол и зашептал: — Я пересяду лучше к вам, чтобы слышали только вы. В подобных барах бывают люди Штрассера. Этот Штрассер для вас просто горе! Фюрер никогда вам не простит того, что вы прячете у себя Штрассера.
— Право убежища, — ответил Ян.
Мистер Айс подсел к Яну и обвил его шею рукой:
— Можно называть вас Джоном? Ол райт, дорогой Джон. У Гитлера в голове не все в порядке. Это говорю вам я, его друг! Гитлер — сумасшедший человек! Но он объединит всех немцев в едином государстве! И весьма скоро, дорогой Джон! Но сам долго не сможет прожить. Самое большее — еще десять лет. Гитлер — это комок пылающих нервов. И, сгорая, он все равно добьется того, что является смыслом его появления на свет! Гитлер — это германский мессия. Сумасшедший, как и все мессии, и тем не менее — мессия.
Бар почти опустел. В безлюдном уголке задремала яркая блондинка, выглядевшая во сне невинным существом. Мистер Айс громко продолжал:
— Приближается самый тяжелый момент в вашей истории, дорогой Джон! Имеются две возможности: или вы договоритесь с фюрером, или начнете войну и призовете на помощь большевиков! Новы не имеете права их звать! Это было бы концом Европы, а тем самым и концом чешского народа и всех его благородных традиций. Мировой пожар! Вы что, хотите стать поджигателями? Ведь и Европа вам этого не позволит сделать! Если вы думаете, что в войне с Гитлером к вам на помощь придет Франция или даже Англия, то вы глубоко ошибаетесь! Англия не начнет из-за вас войны! Никогда! — Тут он ударил кулаком по столу, вытаращив глаза. — У вас остается единственный выход: кто-то из ваших влиятельных деятелей — я не знаю, кого вы уполномочите на это и с кем фюрер захочет разговаривать, — должен лететь в Берлин. Там его встретят со всеми почестями, в том числе с почетным караулом. Представ перед Адольфом Гитлером, он должен заявить: «Мой фюрер, я выражаю глубокое сожаление по поводу того, что мы притесняли судетских немцев. Однако мы готовы исправить несправедливость. Мы передаем вам все территории, на которых сейчас в Чехословакии проживают немцы. Берите их и управляйте ими!»
Это должен сказать ваш влиятельный представитель. Фюрер примет предложение и даст гарантию неприкосновенности вашего маленького государства, в котором останутся лишь территории, заселенные чешским народом. Словаки отделятся от вас сами… — Мистер Уильям Айс вздохнул: — Если вы не поступите так, как я изложил, то последствия трудно себе представить. Неизвестно, кто из вас и ваших детей останется в живых. Вы будете сметены с лица земли грандиозным ударом авиационной армады Геринга. Прага будет превращена и руины. Мне вас весьма жаль.
Ян спокойно спросил:
— А вы, случайно, не знаете день, когда наступят эти ужасы?
Гость взглянул на Яна с укоризной, но, изобразив из себя пророка, с пафосом изрек:
— После оккупации Австрии нужно отсчитать десять недель!
— И это вы хотели сказать президенту Бенешу?
В обезлюдевший, пропахший винами бар пришло утро. Девушка проснулась, протерла глаза, допила остатки шампанского на соседнем столике и вышла на улицу.
Подошел официант и поинтересовался, не желают ли господа платить.
— Платить… да… и попросите вызвать такси…
— Нет-нет! — вскричал мистер Айс, услышав слово «такси». — Я пойду пешком!
Он поднялся и вышел.
А Ян направился домой, написав обо всем, что ему говорил ночью мистер Айс, и направил доктору Регеру информацию для доклада президенту.
Владимир Иванов зашел в редакцию к Яну и сообщил:
— У нас интересный гость — Елена Николаевна Наумова, библиотекарша из Омска. Ей хочется посмотреть библиотеку в Тепле. Ты мог бы забрать Еничека и поехать с нами в машине. Нашлось бы место и для Тани. Заедем за ней в Стршибро.
Выехали в воскресенье утром. Аллеи слив за городом Пльзень были в цвету, деревни встречали тишиной, и только огромные плакаты судетонемецкой партии с буквами «SDP»[25], составленными в виде свастики, свидетельствовали о том, что под крышами домов и за окошками с фуксиями что-то происходит. Перед трактирами стояли молодые люди в черных кожаных пальто и сапогах. В Стршибро на площади с величавой ратушей они проехали мимо кучки людей в праздничной одежде. Стоя на грузовой машине возле красного флага, к людям обращался с речью бледный рабочий, одетый в голубую блузу. Из толпы по его адресу неслись реплики на немецком и чешском языках. Рабочий говорил о непрекращающейся нужде, о пособиях по безработице, о фабрикантах, несущих людям голод и помогающих Генлейну.
— Долой Генлейна! — слышались голоса.
За городом в машину села Таня. Она поцеловала Еничека, поздоровалась с Яном и с Ивановым и с радостью познакомилась с землячкой из Омска. Машина ехала вдоль аллей из цветущих яблонь и мимо молодых лесков.
В Плане четники посоветовали не выезжать на площадь, так как там шел митинг судетонемецкой партии, и участникам его не нравилось, если мимо проходила машина с пражским номером.
— Но мы ведь в Чехии, — удивленно сказала Елена Николаевна.
Тем не менее четники попросили объехать площадь стороной. Оттуда доносился протяжный рев. «Хайль, хайль, хайль!» — изрыгали тысячи глоток. Потом послышались звуки песни, в которой говорилось, что германская отчизна может быть спокойна, так как на Рейне верно и твердо стоят посты.
Машина уже давно выехала на дорогу, ведущую к Марианске-Лазне, а по тропкам и дорожкам между цветущими лугами все шли и шли мужчины и женщины в белых гольфах и со значками судетонемецкой партии. Они торопились на митинг в Плану. Проходили и группы строем, по четыре человека в ряд. Впереди шли барабанщики.
В Марианске-Лазне они увидели обычную для воскресенья картину: много автомашин из Лейпцига, Веймара, Амберга и Дрездена, а также из Праги. По колоннаде прогуливались разодетые гости. Официанты в ресторанах говорили только по-немецки. Развевались знамена судетонемецкой партии. Над входом в Курортный дом висел флаг Чехословацкой республики.
В парке на низеньком каменном кресле сидел бронзовый Гете, держа в левой руке рукопись элегии о юной Ульрике — своей поздней любви.
Таня рассказала:
— Вы в Праге, наверное, об этом еще не слыхали. Позавчера на дороге в Карловы Вары задержали дочь английского лорда Юнити Митфорд. У нее не оказалось чехословацкой визы. Четники осмотрели ее багаж и в чемодане нашли стихи на английском языке, сочиненные Юнити в честь фюрера. Там же лежал изящный кинжал с гравировкой: «Верный навеки Адольф Гитлер…» Четники запросили Прагу, как поступить с барышней. Поступил приказ: никаких вещей у дамы не трогать, а ее саму вместе с машиной сопроводить до границы у Хеба. Она не желала ехать. Кричала, ругалась, плевалась. Якобы ей нужно встретиться с Франком. Но ей не пришлось с ним поговорить.
