Заремба отыскал хлеб, съел кусок и заснул. Но это был беспокойный аон, прерывистый, полный сновидений. Взглянув по направлению к окошку, полузаросшему травой, догадался, что наступает ночь.
Шум все усиливался, сон пропал. Прямо перед ним на полу виднелась полоска света, но вдруг и она исчезла.
Заремба поднял голову, окошко оказалось закрытым чем-то. Послышался тихий голос, по которому пленник узнал верного Налэнча.
Встал поскорее, чтобы подойти к нему, но, даже вытянув руки, оказался не в состоянии коснуться окошка. Отверстие было в трубе, выходившей в потолок.
— Михно! — кричали сверху.
— Я здесь!.. Подкупи сторожей… они меня и обобрали, мерзну… Пробуй все, меня живым не пустят.
— Стража у дверей сильна… людям пригрозили.
— Пока идет свадьба, до тех пор я жив… Спаси, Павлик… не то придется погибнуть!
Налэнч что-то прошептал, в окошке появился свет, — товарищ ушел.
Только на третий день каштелян сообщил князю, что Заремба схвачен и сидит в тюрьме. Князь кратко ответил:
— Явный изменник… присудить его к достойному наказанию.
— Я бы уже отдал его под топор, — добавил каштелян, — но во время свадьбы не годится проливать кровь.
Пшемыслав ничего не ответил.
Всего третий день в замке гостила молодая княгиня, но едва можно было узнать, что она нездешняя. Ее обращение со всеми было настолько решительное, что никто не смел ей противоречить.
Как раз каштелян собирался уходить со смертным приговором Зарембе, когда портьера отодвинулась и вошла молодая княгиня. Она вошла, как пани, с веселым выражением лица, с гордым взглядом, расфранченная, решительная, почти дерзкая.
Увидев ее, Пшемыслав смутился и подошел к ней.
Она, заметив каштеляна, обратилась к нему на ломаном немецком языке, сама смеясь своему выговору, и спросила, в чем дело. Предложила разобрать дело вместо мужа.
Каштелян взглянул на князя, но тот молчал, опустив голову. Только несколько погодя он посмотрел на жену и сказал:
— Схватили изменника! Что бы ты с ним сделала?
Рыкса нахмурила брови.
— У нас изменников либо вешают, либо отсекают им голову, — ответила, — а у вас?
— Тоже казнят.
— Кого же он предал?
Каштелян вмешался в разговор:
— Сносился с врагами, бунтовал людей против князя.
Рыкса задумалась, но на лице ее не просвечивало снисхождение.
Она равнодушно играла рукавом платья.
— Велите его казнить? — спросила. — Но ведь наш свадебный пир еще продолжается. Поливать его кровью не следует.
Пшемыслав искал на ее лице жалости, но ее не было, виднелась лишь холодная задумчивость.
— Кровь на свадьбе, — добавила, — плохая примета.
— Отложим казнь? — сказал полувопросительно каштелян.
Рыкса не вступалась больше; повернувшись к мужу, стала спрашивать о пустяках и смеяться.
Эти первые дни прошли во взаимном испытывании друг друга.
Архиепископ Свинка нарочно повременил с отъездом, чтобы посмотреть на начало новой жизни Пшемыслава. Счастья, какого он ждал, не было видно. Рыкса свободно держала себя с мужем, но в князе ее близость пробуждала какой-то страх. Он бледнел, вращал испуганно глазами, старался казаться веселым, но только обнаруживал свое беспокойство.
Это не портило веселого настроения молодой княгини, не влияло на нее; Рыкса сновала всюду с детским любопытством. Бродила по всем углам, расспрашивала, как умела, людей, рассматривала вещи. Постоянно распоряжалась, а когда ее не вполне понимали, хохотала. Голос ее звучал так, что неповиновение было немыслимо. Люди, помнившие Люкерду, говорили:
— Похожи они как две капли воды, но если бы та вела себя так, как эта, то не кончила бы так жизнь.
Знала ли Рыкса, отправляясь сюда, о судьбе своей предшественницы? Угадывали, но не могли отгадать. Предполагали, что трагическую смерть Люкерды скрыли от королевны.
Свадебные дни кончались, землевладельцы понемногу разъехались; архиепископ, благословив молодых, вернулся в Гнезно, а князь с женой остались в замке одни.
Пшемыслав, словно избегал жены, проявлял большую деятельность, ездил на охоту, участвовал в заседаниях совета, велел читать громко ксендзу Теодорику.
С женой приходилось нелегко. Не спрашивала разрешения, когда приходила к нему, постоянно его разыскивала, часто даже, когда он искал повода уйти, давала как раз противоположные приказания. Пшемыславу приходилось подчиняться.
Никогда еще не видали его таким покладистым, хотя надо было отнести это не за счет любви, а за счет какого-то страха. Сама не зная об этом, Рыкса была привидением, мстителем.
Однажды, когда князь отправился на охоту, Рыкса осталась в замке одна.
Деятельная и любопытная княгиня пошла осмотреть замок. Ей хотелось так его устроить, чтобы напоминал родной шведский город. Жаловалась, что здесь не было озер.
Взяв с собой старую фрейлину, приехавшую с ней из Швеции, Рыкса отправилась, пользуясь отсутствием мужа, осмотреть разные потайные уголки.
Проходя под стенами, она услыхала голос, доносившийся словно из-под земли. Остановилась.
Ее любопытные глаза заметили отверстие, закрытое решеткой. Она наклонилась.
Это было тюремное окно. Внутри кто-то пел жалобным, печальным голосом.
Рыкса не понимала слов, но ее тронул напев. Она стала спрашивать по-немецки, кто там сидит и за что.
— А кто спрашивает?
— Тот, кто мог бы тебя спасти, если стоит.
— Кто?
— Княгиня, жена твоего пана.
Заремба насмешливо захохотал. Не верил. Рыкса повторила:
— Это я! Клянусь!
— А я тот, — ответил Заремба, — кто защищал первую жену Пшемыслава и не сумел ее спасти. Берегись, чтоб и тебя не постигла такая же судьба!
Рыкса возмутилась:
— Ты лжешь!
— Клянусь Господом Богом, не лгу! — донесся голос из подземелья. — Я был свидетелем, как много лет ее мучили, отдав в жертву прислуге. Наконец велели служанкам удавить ее! Не веришь мне — спроси других! Я как раз пел ту печальную балладу о ней, которую весь народ напевает.
Рыкса быстро отошла от окошка, не желая больше слушать; она покраснела, в глазах показались слезы. Позвала свою спутницу, и они вернулись в комнаты.
Это не была слабая, плачущая и пугливая Люкерда. Успокоившись, дочь севера стала опять храброй.
Ей рассказывали о смерти первой княгини, но иначе. Она пожелала узнать всю правду, но пока спросит об этом мужа, надо справиться, не являлся ли пленник клеветником.
С пылающими щеками стала ходить по комнатам, раздумывая, к кому бы обратиться, чтобы у него узнать истину.
Старая Юта, сопровождавшая ее в дороге из Швеции, наполовину немка, наполовину шведка, и служившая ей переводчиком, уже завязала много знакомств как в замке, так и в городе. К ней относились предупредительно, зная, что она пользуется вниманием барыни и может при случае оказаться посредницей.
Среди других и старая Крывиха, тоже наполовину немка, когда-то хозяйка Мины, пробралась уже в замок.
Княгиня, желая узнать правду, послала Юту привести тайком одну из местных женщин. Ей хотелось допросить ее лично.
Юта привела Крывиху, которую знала больше других. Крывиха поклонилась в ноги и осыпала княгиню благословениями.
Юта служила переводчиком. Она знала уже, хотя и не говорила Рыксе, различные версии о смерти Люкерды. История первой жены пугала ее, но она скрывала страх.
Увидев свою барыню взволнованной после таинственного разговора у тюремного окошка, Юта о чем-то догадывалась, но не подозревала, что речь идет о Люкерде.
Только когда ей велели расспросить Крывиху об умершей княгине, она поняла беспокойство Рыксы. Ей хотелось шепнуть Крывихе, чтобы она не передавала слухи, ходившие между людьми, но княгиня, заметив это, строго приказала говорить всю правду.
— Пусть говорит, что знает! Я хочу знать все! Не испугаюсь! Пусть скажет, была ли она виновата и что с ней случилось? Почему велели ее убить?
Услышав это, Юта в испуге закрыла глаза.
Княгиня все настойчивее требовала сведений, повторяя, что она должна знать правду и сумеет ее выспросить.
Теперь Крывиха в сущности была уже не нужна, так как Юта не раз слыхала эту историю и по дороге в Гданьск, и здесь в замке.
Она старалась расспрашивать всех, так как заботилась о своей госпоже, а чем князь был покладистее, тем больше опасалась его хитрости и скрытого бессердечия.
Теперь уже скрывать от княгини не было смысла. Поэтому Юта стала, плача, рассказывать; отчасти ее дополняла Крывиха, радуясь, что может подмазаться.
Долго, подробно описывали свадьбу Люкерды, ее въезд, пребывание в замке, преследование Мины. Наконец, Крывиха с жаром рассказала историю странной ночи в том виде, как это ей передала умирающая Бертоха.
