Ознакомительная версия.
— А мы уж за тобой собирались, не оставили бы на опушке.
— У тебя, сынок, я вижу, шуйца ушиблена? — прищурилась голова Серьги. — Значит, лука тебе не натянуть теперь. Придется научить тебя, сынок, хитростям огненной стрельбы. Вот дай только голову снова на плечи приспособить. Уж не думаете ли вы, что я так и буду теперь ходить с собственной головою в руках?
Змей и Зелёнка дружно покачали головами. Домашний дедушка фыркнул по-кошачьи, а Сопун просто глядел на своего батю во все глаза.
— Так, может быть, ее рыбьим клеем… того… приклеить… — пробормотал Змей.
Шея живого мертвеца сдвинулась влево, затем вправо, а голова сказала:
— Смердит он больно, твой рыбий клей, — и обиженно: — Про меня же и так говорят, что сильно воняю. Всего лучше бы пришить.
— А разве такое пришивают? — ахнула Зелёнка.
— Лучше не придумать… А нет ли у тебя, зеленая девица, иголки с ниткой?
— А зачем они мне, дяденька-мертвец? — удивилась русалка и себя гордо взглядом окинула. — На мне рубашка самородная, не рвется, не тлеет, не грязнится. И скажи, попробуй, что покрой устарел!
— У меня есть иголка, костяная, и нитку из тряпки высучить сумел бы, — заявил колдун. — Да только иголка моя в лесной избушке, возвращаться придется долго. И боюсь, сломается она сразу. Для твоей шеи, батя, иголка стальная нужна, а такие мастера только в Немецкой земле водятся, чтобы такую иголку сумели выковать.
— Быстро же вы, мужики, баб своих позабывали, — вздохнул домовой. — У твоей женки, Сопун, у голубушки моей Марфы, была одна на весь дом заветная железная иголочка, она ее никому не давала — ни дочерям, ни племянницам…
— Да не язви ты, Дедушка, нам с батей душу! — вскинулся Сопун и за голову схватился. — Нельзя нам сейчас баб и детей своих вспоминать — мстить надо! Отомстим, убийц ихних в землю вгоним — вот тогда и вспомним, и помянем, и (хрен уж с ними, с попами) панихиду закажем!
— Други, я вспомнил! — Это Змей воскликнул, а когда все к нему обернулись, и голова на согнутой руке Серьги глазами его нашла, даже покраснел от смущения. — Как-то пролетал я над польским военным лагерем и увидел, как один служивый, сидя у костра и скинувши с себя кафтан, снимает и шапку с головы и начинает в ней, в шапке, колупаться. Любопытно мне стало, чего он там ищет? «Не вшей ли?» — думаю. Завис я в небе над тем местом, невысоко, и давай присматриваться…
— Фи! — сморщила носик Зелёнка. Вот уж от кого не ожидала такого, так от тебя, друг любезный…
— О чем ты, любовь моя? Мне потому и любопытно было увидеть вошь, что дотоле в глаза их не видел. А меня частенько ими пугали…
— Это которая же сучка тебя вшами пугала, любезнейший мой?
Небесный летун замялся, русалка подбоченилась, сверля его своими зелеными глазищами, однако ссору прекратил Сопун:
— Потом, голубки, с этим разберетесь, кто кого и чем пугал! Ты давай дальше, друг Змей! Иноземец, говоришь, в шапке колупался?
— Именно! И достал из нее, из шапки, иголку с намотанною на нее ниткой! Вот что я вспомнил, други. А мы ведь с убитых иноземцев шапки поснимали.
Здоровой правой рукой колдун стащил с себя шапку с пером и внимательно осмотрел ее внутри. Покачал головою. И Домашний дедушка не нашел иголки в своей, явно ему большой, казацкой папахе. Однако Зелёнка, согнав домового с лежавших в телеге одежек, нашла в соломе шляпу безногого теперь и безрукого немца, а в ней, за кожаной полосою, чтобы фетр от пота предохранить, и железную иголку с изрядной длины суровой ниткой.
— Запасливый был немчик, — протянул Сопун, протягивая руку за драгоценной находкой.
— Прижимисты они, немцы, скуповаты, — это уже Домашний дедушка вставил свои рубль двадцать, внимательно следя, как колдун разматывает нитку. — Наверное, очень этот наш переживал, когда увидел, что его штаны теперь годятся разве что на тряпки.
Неизвестно, поняла ли Серьгина голова, что ей зубы заговаривают, но промолчала. И почти безмолвно позволила уложить тело Серьги на высохшую траву, так, чтобы шея опиралась на кочку. Сопун взглянул было вопросительно на Зелёнку, однако та отшатнулась, он вздохнул и начал сам прикидывать размер стежка, чтобы покрепче и чтобы достало нитки.
Когда закончил Сопун свою нелегкую работу, едва ли не впервые в жизни увидел он на лице отца выражение неуверенности и сомнения. Не решаясь поднять голову с кочки, живой мертвец пробормотал:
— Боюсь, что скатится голова с плеч, а нитка кожу порвет… Ненадежно как-то… И щекотно…
Тогда приступил к нему Медведь и тщательно облизал шов со всех сторон. Серьга сердечно его поблагодарил, уверяя, что теперь чешется уже не в пример меньше, и предположил, что ему помогла бы чудесная мазь сына-колдуна.
— Нет ее у меня с собою, батя, — развел руками Сопун сокрушенно. — И боюсь, тебе моя мазь не помогла бы сейчас. Помнишь, как в сказке Серый Волк оживляет царевича мертвой и живой водой? Сперва собирает разрубленные и разбросанные его члены, соединяет и сбрызгивает мертвой водой, а когда члены царевича прирастают друг к другу, тогда брызгает живой водой — и готово! Моя мазь вроде той живой воды — она живое тело лечит, а мертвой воды у меня нету, батя, ты уж извини.
— На нет и суда нет, сынок, — развел руками живой мертвец, по-прежнему на земле лежа. — Тогда надо сверху шею крепко тряпкой обмотать, а еще лучше бы сделать мне на шею широкий и тугой кожаный воротник.
— А дышать не помешает, батя?
— Да разве я дышу, сынок? Видимость одна…
Поскольку не нашлось в походном хозяйстве потребного куска кожи, пришлось сшить воротник из остатков немецких штанов, даже и пуговица пригодилась. Теперь уже Серьга решился встать на ноги и тотчас же попросил Медведя взять на телеге топор и вырубить для него в лесу новое косовище.
— А мы пока посовещаемся, Михайло, верный ты наш помощник.
Совещание показалось Сопуну начинанием слишком долгим. Все ведь понимают, что иноземцы выломились уже на Бакаев шлях, уходят сейчас в сторону Семи и Путивля. Надо было ехать за ними, едва ли сейчас возможно иное решение.
— А что, если нам, батя, поехать сразу же, а посовещаться уже в пути, времени не теряя?
— Мы-то поедем, у нас другого выхода нет, а вот что скажут Домашний дедушка, Зелёнка и Летающий Змей?.. Прости, друже, призабыл я твое татарское отчество. Вот они захотят ли и дальше мстить вместе с нами?
— Из рода я Симарглова, однако едва ли сие татарский род, — скромно заметил летун. — Знаю только, что с Востока мои предки. А я с радостью поеду, чтобы добрым людям помочь. Дела мои подождут, никуда не денутся. Вот если б еще и Зелёнка с нами.
— И как это тебе в голову пришло, любезный друг, что я тебя одного отпущу? Чуть я домой, к своему дубу с качелями, как ты полетишь, известно куда — на свои похабные дела с девицами да с молодицами! Нет уж, я с тобою, голубчик мой!
Выслушал Домашний дедушка Зелёнку, махнул ручонкой, как у десятилетнего ребенка, заметил грустно:
— И почему это все девки такие дуры, даже если им и по триста лет?
— Ты на кого это, дед, намекаешь? — окрысилась русалка.
— На ту дуру, что нам тут про свои года рассказывала, на какую же еще, — кротко пояснил маленький старичок.
— Так не для того она вам рассказывала, чтобы вы при любезном ее друге повторяли! — прикрикнула Зелёнка и босой зеленой ножкой топнула.
— О ком это вы? — осведомился рассеянно Летающий Змей и оглянулся. — Неужели, пока я на разведку летал, к нам сюда Баба-яга заглядывала?
— Да я к слову только, — Домашний дедушка хихикнул, от Зелёнки отвернувшись. — Я о том, что Зелёнка с нами отлучится из своего леса, да к тому же без разрешения Лесного хозяина, и еще неизвестно, как ее встретят лешие других лесных угодий. Вот я о чем. Мне же самому некуда возвращаться, а в пути я хоть с лошадками позабавлюсь.
— Остался Медведь. Если он и захочет с нами, то мы должны его у Лесного хозяина попросить, — заметил Сопун. — Однако я надежен, что мы нашего друга лешего на дороге встретим. Что-то гарью несет с Бакаева шляху, и дым еще не рассеялся, а Лесной хозяин пожаров не жалует.
— А пока наш мохнатый плотник Михайло тюкает топориком, давайте разберемся с тем добром, что нам перепало. Вот, наши лошадки запряжены в телегу, а в телеге что для нас было припасено?
Когда все подсчитали, оказалось, что у мстителей имеются: телега, запряженная Гривкой, коренной, да Савраской и Гнедком, пристяжными, пегий конь с седлом, рыцарский конь без седла; одно седло казацкое; большая пищаль с сошкой, разряженная, казацкий самопал, разряженный; две пороховницы и две натруски; перевязь немца-пищальника для принадлежностей; кусок большой кости с дырками в ней, чтобы пули выливать; свинца доброго два куска; мешочек с готовыми пулями на перевязи; три мотка мушкетного фитиля; два шомпола разной длины; три сабли в ножнах; лук поломанный в налучье, колчан полупустой; два плотницких топора; сабля у Змея да нож у Сомуна; коса у Серьги, для которой Медведь косовище выстругивает. Еще лопата, три капкана на крупного зверя, лук на ложе и веревки для самострела. В кошельках вражеских найдено десять злотых польских и три гроша литовских, в узелке тряпичном огрызок окорока и два сухаря.
Ознакомительная версия.
