И Федор отправился в Рязань. Для вида нагрузил целую подводу пушнины, которая у него залежалась и которую якобы обещали у него купить тамошние купцы. Пушнину он действительно сбыл почти за бесценок, но, главное, сумел повидаться с князем Глебом. Осторожно и издали начал свой разговор Федор, знал, что в случае чего может поплатиться головой. Сначала рассказал о настроениях суздальского боярства, потом перешел на стремление Андрея стать самовластцем Руси, править, не считаясь ни с чьим мнением, ни со сложившимися обычаями в стране.
– Исстари народ выражал свои взгляды на вече, – говорил он, вглядываясь в непроницаемое лицо Глеба. – Собирались народные собрания часто, по первому требованию. А теперь люди стали забывать, что это такое – вече. Да и Боярскую думу стал Андрей обходить вниманием. Не помню, когда мы сходились в последний раз.
– А как бояре – выражают свое недовольство или больше по углам шепчутся?
Понял Федор смысл этого вопроса: сорганизовались ли бояре, чтобы столкнуть Андрея с власти, или только в мыслях держат намерения?
– Брюзжат кое-где, на этом пока все и кончается.
– Что ж, – заключил князь, – когда дело прояснится, приезжай ко мне. Мне интересно узнать, чем живет и дышит соседнее княжество.
Вдохновленный уезжал Федор из Рязани. Еще один сильный человек поддерживает его замыслы! Главное, начать, а там, смотришь, и до серьезного дела дойдет!
В 1173 году умер посаженный Андреем в Киеве князь Глеб. Тотчас началась борьба за свободный стол. В нее активно включились Ростиславичи – сыновья бывшего смоленского князя Ростислава Мстиславича, ярого врага Юрия Долгорукого и его, Андрея. Эти Ростиславичи посадили на княжение своего дядю, Владимира Дорогобужского, однако Андрей вмешался в спор и приказал уступить Киев Роману Ростиславичу, князю кроткого и покорного нрава. «Вы называли меня своим отцом, – передавал Андрей через своего гонца Ростиславичам, – хочу вам добра и даю Роману, брату вашему, Киев».
Однако скоро Андрей передумал. Как видно, боялся, что Ростиславичи будут влиять на послушного Романа и начнут натравливать против него. В Киев было направлено новое грозное повеление: «Если вы живете по моей воле, то ты, Рюрик, ступай вон из Киева, а ты, Давид, ступай из Вышгорода, а ты, Мстислав, из Белагорода; остается вам Смоленск: там себе делитесь как знаете».
Это был окрик великого князя Руси, который считал Киев второстепенным княжеством и распоряжался им как хотел. Роман тотчас уехал в Смоленск, в Киеве стал княжить Михаил, брат Андрея Боголюбского.
Однако Ростиславичи заартачились. Они вошли в Киев и заставили Михаила отказаться от власти. Киевским князем стал Рюрик Ростиславич.
Новый поступок Ростиславичей вызвал гнев Андрея. Он вызвал к себе боярина Михну и приказал:
– Я подготовил грамоту заносчивым Ростиславичам. Может, она вселит в них рассудок. Коли и далее будут проявлять непослушание, двину войска свои, и тогда не поможет никакое раскаяние!
Дородный, толстопузый, с длинной окладистой бородой, Михна был в летах и потому отправился в красочном возке в сопровождении десятка дружинников. Подъезжая к Киеву, он выслал вперед слугу, чтобы предупредить князя Рюрика о своем приезде. Приближаясь к княжескому дворцу, боярин собирался увидеть князя со своим окружением, с хлебом-солью, но крыльцо было пусто. Крякнув, тяжело слез он с возка и не спеша направился во дворец.
– Где князь? – спросил он подвернувшегося человека, страшно тараща на него глаза.
– У себя в горнице, поди, почивает, – скороговоркой ответил тот и скрылся с глаз долой.
Отдышавшись после многих ступенек крыльца, двинулся дальше боярин по деревянной лестнице на второй ярус. Шумно открыл одну дверь. Никого. Вторую – то же самое. Наконец за третьей увидел богато одетых людей, среди которых узнал Рюрика, его он когда-то встречал на приеме у Андрея во Владимире. Люди зашевелились и уставились на него вопрошающими взглядами.
Боярин кашлянул, произнес:
– Прибыл я к вам, князья, по поручению великого князя Андрея с его повелением. Сейчас его вам высказать или потом выслушаете?
– Валяй, читай, – развязно произнес Мстислав Ростиславич, будучи навеселе.
Боярин насупил брови, стараясь скрыть свое недовольство таким приемом, вынул пергамент и стал читать:
– «Я, князь Андрей, объявляю вам, Ростиславичам: вы не поступаете по моей воле; за это ты, Рюрик, ступай в Смоленск к брату в свою отчину, и ты, Давид, ступай в Берлад, не велю тебе быть в Русской земле, а Мстиславу скажи так: ты всему зачинщик, я не велю тебе быть в Русской земле».
Братья Ростиславичи весело переглянулись между собой, а потом Рюрик спросил:
– А кто такой он, Андрей, чтобы приказывать нам?
– Великий князь всея Руси, – с достоинством ответил боярин Михна.
Ростиславичи заржали, а Мстислав сквозь слезы проговорил:
– Это он у вас там, в Суздальской земле, великий князь. А у нас свой великий князь – вот он! – И указал на Рюрика.
– Негоже так непочтительно говорить о хозяине земли Русской… – начал было Михна, но тут вскочил Мстислав и прокричал прямо в лицо боярину:
– Ах, непочтительно? А вот мы сейчас докажем ему наше уважение и учтивость! Эй, слуги, сюда!
Пишет летопись, что от юности своей Мстислав Ростиславич не привык никого бояться, кроме единого Бога, поступал вопреки чужому мнению и грубой силе. Красивый лицом и сильный телом, показывал храбрость и в бою, и в обыденной жизни. И сейчас, когда на его зов прибежали с десяток слуг, приказал:
– Отрежьте боярину бороду и волосы на голове!
Боярин со страху заверещал и стал отбиваться руками и ногами. Но дюжие мужики обхватили его со всех сторон, а один из них длинными ножницами откромсал то, что он почитал своей красой.
После этого Мстислав сказал вконец расстроенному и растерявшемуся боярину:
– Ступай к своему князю и передай от нас вот что: мы тебя до сих пор считали отцом и любили, ты же прислал к нам такие речи, что считаешь меня не князем, подручником и простым человеком; делай, что замыслил. Бог всему судья!
Плакал боярин всю дорогу, ощупывая то, что осталось от роскошной бороды и гривы волос, боялся, что засмеют его теперь во Владимире. Но при его появлении никто не пошутил и не посмеялся – все понимали, что наступают трудные времена и похода на юг не избежать.
И точно: не мог стерпеть такого унижения князь Андрей Боголюбский. По его приказу в 1173 году стали собираться войска суздальские, переяславские, ростовские, муромские и рязанские. Вести полки Андрей поручил своему сыну Юрию и воеводе Борису Жидиславичу. К ним потом присоединились смоляне, новгородцы, черниговцы и дружины Полоцкого княжества. Ополчение двигалось на Вышгород, где засел непокорный Мстислав; военачальники помнили наказ Андрея:
– Изгоните Рюрика и Давида из моей отчины, а Мстислава возьмите; ничего ему не делайте и привезите ко мне.
Федор на этот раз сам напросился в поход. Ему надо было почувствовать и понять настроение боярства, какие речи оно будет вести. А бояре из уст в уста передавали новости из Галича. Там правил князь Ярослав Осмомысл, его прозвище означало не что иное, как «восемь греховных помыслов». Он был женат на дочери Юрия Долгорукого, Ольге, всячески унижал и оскорблял ее и открыто сожительствовал с наложницей, некой Настаськой, влияние которой на дела княжества вызывало возмущение горожан. Законная супруга вместе с сыном Владимиром покинула Галич и бежала в Польшу. Это привело к восстанию в городе. Ярослава схватили и некоторое время держали в темнице, а ненавистную Настаську сожгли на костре.
Перешептывались, многозначительно переглядывались бояре:
– Вишь ты, народ какой решительный…
– Не дают князю садиться на шею боярскую.
– Кое-кому этот пример неплохо перенять…
Ни шатко ни валко войско подошло к Вышгороду, расположенному от Киева верстах в двадцати. Обложили со всех сторон. Юрий гарцевал на коне, подгонял воинов, распекал бояр, но выполнялись его приказания как-то вяло, неохотно. Наконец изготовили лестницы, тараны, назначили день приступа. Юрий рассчитывал взять город единым порывом всех полков, но воины лезли на лестницы неохотно, подолгу толпились под стенами, чуть что, бежали назад. Зато много было крику, шуму, трескотни, барабанного боя, бесполезной беготни… Юрий видел, что люди не хотели воевать, что военачальники не проявляют должного рвения, что все рушится на глазах. Тогда он дал приказ об отступлении. «Пришедши же к Вышегороду с силою многою, стояша около города 4 недель. И не успе ничтоже, возвратишася вспять», – с сожалением писал владимирский летописец.
Федор торжествовал. Теперь не отдельные люди, а чуть ли не все ругали поход, проклинали жизнь, к месту и не к месту приговаривали:
– И сколько же будут над нами издеваться?..
Имен не называли, но и без того было ясно, о ком шла речь.
