ли не на руках, едва остались нагие стены… оборванные, почерневшие, перепачканные. К ним только прилипли тоска и грусть, радость, что тут жила, убежала. Веяло пустошью и могильной гнилью. Радостные крики как-то странно отбивались от его стен. Он схватился за голову руками… и невольно пришло ему на ум, что был монахом, который бросил монастырь и нарушил данный пану обет. Почему именно в эту минуту это воспоминание кольнуло его в сердце? Ему не дали почувствовать сожаление. Старый Гневош, который уже считал себя там одновременно воеводой и княжеским маршалком, проталкивался к нему.
Землевладельцы Сикора, Злазлый, Дзигель, Зараза, Шашор окружали его с поклонами и приветствиями. Все просто выражали, как были счастливы, что он к ним вернулся. Князь, возгордясь от этого успеха, уже думал только, как им воспользоваться.
– Гневош, – сказал он, – не надо тратить времени. Прежде чем пойдёт обо мне слух, нужно занять что только сможем. Лучше захватить больше, чем слишком мало. Он должен дать мне удел, какой подобает Пясту. Я привёл с собой людей из Влоцлавка; пока есть время, нужно ехать как можно быстрей в Злоторыю.
– Э, милостивый князь, – поспешно отозвался Шашор, – с Ромликом будет очень тяжело. Я его знаю, он так легко замок не отпустит. Хоть бы и королевские письма видел, не послушает. Это камень, не человек, а зарос там перьями. Хо! Хо!
– Есть один способ против Ромлика, – прервал Сикора.
– Какой? – подхватили вместе Гневош и князь.
– Ромлик на праздник отправился к брату, к Подгорки, – сказал Сикора. – Нечего думать, надо его ещё ночью схватить, а когда прижмём его, Золоторыя должна нам сдаться.
Князь хлопнул в ладоши.
– Шишора и Сикора, немедленно возьмите людей и в Подгорки… доставить мне сюда связанного Ромлика. Побережём кровь и усилия.
– Этого мало, – ответил Шишор, который хорошо знал местность, – даже если бы мы имели вдое больше людей, так просто Золоторыю не возьмём. Замок сильный, две реки его обливают. Ни Вислы, ни Дрвенцы мы не отвернём от него, нужно бы осадить, да и осадив, нелегко получить.
– И как раз поэтому нам необходимо её взять, – воскликнул князь. – Кто знает, что может случиться. Иметь в руках такой замок…
Князь не договорил, чтобы не выдавать себя, но в этом объяснении не нуждались Шашора и Сикор. Оба были люди молодые и падкие на приключения. Старосту Ромлика оба давно ненавидели, потому что он высоко задирал голову и однажды угрожал Шашоре, а тот как землевладелец и принадлежащий к старому роду – простить ему этого не мог. Сам бы для мести на поединок его не вызвал, но за ним был князь и он с радостью бы унизил старосту. Сикоре после долгого отдыха тоже была по вкусу ночная экспедиция, нападение на двор, битва; поэтому князя приняли с признаками радости и тут же побежали за людьми и лошадьми.
Насилие было так в обычаях того века, что никто против него и не думал выступать. Гневош находил его справедливым, а Ласота, хоть, возможно, считал его слишком смелым, против князя высказаться не смел. Неуверенный и несмелый князь до неузнаваемости изменился, и хотя, когда обходил свой старый дом, покинутый и дряхлый, несколько раз нахмурился и в его глазах появились слёзы, мужество возвращалось, смелость не уменьшалась.
Она была слишком сильной, слишком лихорадочной, чтобы продлиться долго, но никто состояние князя глубоко не изучал, и даже Бусько под впечатлением старых воспоминаний опьянел так же, как господин.
Господствующий и охраняющий окрестности замок в Золоторые, который положение и заново возведённые стены делали сильным и укреплённым, был сдан старосте Ромлику не без причины. Человек и замок соответствовали друг к другу.
Старый вояка, он с пелёнок служил рыцарем, никогда доспехов не снимал, а, соседствуя с крестоносцами, многому от них научился и воспользовался этим; он был создан на такого командира пограничной твердыне. Суровый к своим людям, но заботливый об их хлебе, неумолимый, когда речь шла о дисциплине и послушании, чуткий и бдительный, принимающий во внимание мельчайшие детали, он мучил себя и подчинённых, постоянно суетясь возле своего замка.
Этот труд был его жизнью; когда ему не хватало работы, он становился злым, сварливым и невоносимым.
Возраст сделал его сварливым, подозрительным, не в меру болтливым, и хотя в сущности он имел доброе сердце, по обязанности притворялся жестоким и неумолимым. Люди, которые дольше с ним жили и лучше его знали, привязывались к нему, любили старика и не поменяли бы на внешне мягкого.
У чужаков сложилось о нём то убеждение, что был суровым тираном, так как постоянно угрожал, разбрасывался колкими словами и ругался с утра до ночи. Свои этому улыбались, зная, что эти бури всегда оканчивались тёплым дождиком.
Никогда Золоторыя не была так хорошо снабжена и укреплена; и хотя никакого нападения не опасались, хватало всякого снаряжения для обороны, а стража денно и нощно ходила вокруг. На стенах камней, лестниц, крючков, зубастых кольев, балок с гвоздями, бочек со смолой лежали целые кучи. Валы и огорождение с рек и с суши находились в наилучшем состоянии, крепостная решётка не поднималась, кроме тех случаев, когда была обязательно необходима.
Солдат из гарнизона не мог тайно выйти в город, ибо с него не спускали глаз.
Воспитанник старого Ромлика, его заместитель и правая рука, молодой Лукаш Гоздавчик, во всём ему подражал. Ему Ромлик сдал замок на приближающуюся Пасху; его же брат пригласил в Подгорек, отдалённый от Золоторыи не более чем на полутора мили.
Староста когда-то был женат, но жену потерял в молодости, детей не было, и очень любил семью брата, которая заменяла ему собственную. Сказать по правде, в такой поездке в деревню он скучал по стенам замка, по своим людям и повседневным занятиям, но бездельничать у брата не мог, его хозяйство брал под свои приказы и старался привить батракам воинскую дисциплину.
Он утверждал, что в деревнях не иначе всё должно было идти, только так, как в лагере и крепости. Брат Янко предоставил ему там распоряжаться, как хотел. У него был более послушный характер, он больше предпочитал весёлое общество и шляхетскую болтовню за кубками, чем чрезмерную суету по хозяйству.
Сказать по правде, в деревнях тогда особенно было нечего делать. Поля очень мало засеивали, крестьяне давали с ланов готовый оброк зерна для двора, землевладелец торговал конями, разводил скот, овец держал для ткани, в конце концов извлекал выгоду из бортей и охоты.
Не многие из менее богатых, но предприимчивых принимались за землю
