сказать ей: не убийца ее отец! Да и еще много чего хотел бы он сказать девушке, которая снилась ему едва ли не каждую ночь! И всё это давило, беспокоило Андрея. Ранняя морщина, словно шрам, легла между его бровей.
Паровоз дал длинный гудок и медленно притормозил. Вагон, в котором ехал Андрей, оказался прямо против водокачки. Унтер-офицер Малыгин, рыжий, веснушчатый, курносый, спрыгнув на землю, окликнул обходчика, обстукивающего молотком буксы:
— Папаша! Энто куда нас завезли?
— Нижнеудинск.
— Ну да? — рассмеялся Малыгин и рявкнул в открытую дверь вагона: — А ну вылезай! Рыбу удить будем. Верно, папаша? Знать, есть у вас что удить, если город так назвали…
— Река так именуется, — буркнул обходчик. — Уда…
И перешел к другому вагону.
Солдаты высыпали из теплушек. Кто бросился к водокачке, кто боролся, разминая отекшее за дорогу тело, а кто сразу пристроился по нужде, не очень заботясь, что другие могут наблюдать этот процесс.
Малыгин преувеличенно грозно прикрикнул:
— На колеса не ссыте! Устроили! Проржавеют, как дальше-то поедем?!
В ответ раздалось веселое ржание.
Люди, уставшие от тяжелых дум, которые вбивал в головы монотонный и дробный стук колес, преследующий их от самого Томска, ощутив под собой твердую, попахивающую мазутом землю, смеялись, пусть ненадолго, но забыв о том, кто они и куда их везут.
— Хрен с имя, хоть бы вообще путя размыло! — прервав смех, с неожиданной злобой в голосе бросил Георгий Кузнецов, цыганистый, с узкими черными усиками на смуглом лице, ефрейтор.
Этот верткий, белозубый солдат последнего года службы был родом из Кирзы, почти земляк Кунгурову, и Андрей как- то сразу выделил его из всей роты. Может быть, потому, что тот без лишних предисловий в первый же день, еще в казармах, когда Андрею было особенно тяжко, подсел к нему и заговорил о деревне, да и потом все время помогал советами.
— Кто энто там язык распущат? — высунулся из соседнего вагона добродушный на вид, но пакостный нравом, широколицый фельдфебель Свитко.
Малыгин сразу принял суровый вид, не очень вязавшийся с озорным блеском его глаз, прикрикнул:
— Чего разговорились? Оправляться, и пулей в вагон!
Неизвестно откуда появился среди солдат парнишка в черной тужурке, в ношеных-переношеных сапогах. Вскочив на каменный фундамент водокачки, он вдруг сорвал с головы картуз:
— Солдаты!
Вроде совсем молодой, а голос оказался громок, заставил всех обернуться. Которые еще не успели выбраться из теплушек, с любопытством полезли наружу.
— Солдаты! — так же громко повторил парнишка. Да какой, собственно, парнишка, парень, конечно. — Вас везут на убой. Там, в Маньчжурии, уже гибнут ваши братья. За что? Кому нужна эта война?
Восьмая рота в мгновение ока окружила парня. Тот бесстрашно взмахнул картузом, зажатым в кулаке:
— Ни нам, рабочим, ни вам эта война не нужна. Вы едете гибнуть за царя. Вы трясетесь в скотских теплушках, а ваше офицерье едет в голове состава со всеми удобствами! Вас обирают воры-поставщики и всякие интенданты, а ваши семьи дома пухнут от голоду. Все ваши сбережения слопала эта война, она и вас съест!
— Верно говорит… В точку бьет… — прошелестело в толпе.
— А вот я сейчас покажу, как в точку бить, — протиснулся сквозь толпу фельдфебель Свитко и ловко, одним ударом, сбил с ног парнишку. — Ишь ты. Смутьян! Морда мазутная!
Унтеры и два-три солдата из тех, что вечно крутились вокруг Свитко в надежде на новые портянки или на кусок пожирнее, с руганью набросились на повалившегося парня.
Это окровавленное лицо… Смятый, отброшенный под ноги картуз…
Андрей Кунгуров сам не понял, что на него такое нашло, но бросился на унтеров. Не люди, что ли? Затопчите же парня! Хорошо, Кузнецов, оказавшийся рядом, успел схватить, отшвырнуть Андрея в сторону, шепнул яростно:
— Сбесился?! Куда полез? — и с силой ткнул застывшего рядом Малыгина: — Чё как гусь стоишь, распустил крылья? Забьют же парнишку насмерть. Останови их!
Унтер Малыгин сбросил с себя оцепенение, закружился перед Свитко, мешая наносить удары:
— Ваше благородие, не марайтесь! Хватит с него! Пущай полиция разбирается! Офицеры вон уже бегут! Не марайтесь!
Фельдфебель, свирепо вращая глазами и распаленно дыша, пытался оттолкнуть унтера, но тот каждый раз, когда кулак Свитко зависал для удара, как назло оказывался на пути.
— Смирно! — тонко и заливисто заорал ефрейтор Кузнецов, увидев подбегающего командира взвода подпоручика Брошевского.
Все нижние чины роты, вымуштрованные, привыкшие при виде офицера вытягиваться во фрунт, застыли. Фельдфебель, оставив распластанного на земле агитатора, сделал несколько широких шагов навстречу Брошевскому, козырнул:
— Осмелюсь доложить, господин подпоручик! Сицилиста задержали. Речи супротив царя говорил!
Взглянув на разбитое лицо парня, с трудом поднявшегося на четвереньки, Брошевский поморщился:
— Кто приказывал бить?
— Виноват-с, — кашлянул Свитко. — От избытка верноподданнических чувств.
Брошевский, глядя в выпученные глаза фельдфебеля, процедил:
— Свои чувства проявите в бою…
К подпоручику подскочил унтер Малыгин:
— Ваше благородие, дозвольте доставить смутьяна куда следует!
— Веди, — Брошевский вяло махнул рукой, затянутой в лайковую перчатку.
Малыгин пошарил глазами по замершим солдатам.
— Кузнецов, Кунгуров! — скомандовал он.
Ефрейтор Кузнецов грубо подхватил парня-агитатора под руку, Андрей под вторую. Рывком подняли с земли.
— Сам пойду, — кривясь от боли, пошатнулся парень, но устоял и даже сделал самостоятельно несколько шагов.
Малыгин возглавил процессию. Они прошли вдоль всего состава, миновали офицерский вагон, прошли еще саженей сто. До здания станции, перед которым по перрону прохаживался величавый городовой, оставалось совсем немного. Вдруг Малыгин, оглянувшись и убедившись, что из эшелона их никто не видит, бросил негромко:
— Давай галопом отседова…
Агитатор непонимающе поднял заплывшее лицо. Поморщившись, унтер-офицер раздраженно повторил:
— Ну? Тебя упрашивать надо?.. Проваливай, чтобы духу твоего не было!
Кузнецов подтолкнул парня:
— Топай, да больше не попадайся.
— Спасибо, — с трудом улыбнулся парень разбитыми губами.
— Он еще антимонии разводит! — не на шутку обозлился Малыгин. — Бегом!
Парень, прихрамывая, кинулся к ближайшим пакгаузам.
Малыгин испытующе глянул на Андрея.
— Чё я, не понимаю? — обиженно ответил Кунгуров на его немой вопрос.
— Ну, раз понимаешь, — усмехнулся унтер-офицер, — зубы на крючок!
Паровоз дал сигнал к отправке. Солдаты бегом бросились по вагонам.
— Ну сволочь этот Свитко, — на бегу бросил Малыгин.
— Погоди, — хмыкнул Кузнецов. — Я с этим хряком рассчитаюсь… В первом же бою…
Андрей бежал следом за ними, и служба уже не казалась ему такой беспросветной.
7
Вернувшись с работы, Пётр послонялся по комнате, попытался читать, но и чтение на ум не шло. Помаявшись, он подался в хозяйскую часть дома.
— Николай-то не вернулся еще?
Илюхин-старший перекрестился озабоченно:
— До сих пор нет… А в городе сегодня шумели, демонстрация, говорят, прошла, полиция кой-кого похватала…
Он был полон беспокойства, поглядывал
