Ярыш опять получил передышку, но от окатывания водой отказался и дышал с трудом. Свенельду это не понравилось:
— Он сбил Ярышу дыхание.
— Это очень скверно?
— Если он не найдет возможности нанести свой удар в этот раз, боюсь, что немой его добьет.
— Я не допущу этого!
— Надо победить, великая княгиня, а не просто спасти Ярыша от гибели. Победить!…
В очередной раз прозвучал удар била, и противники вновь появились на площадке перед помостом великого князя. И на сей раз Ярыш вышел вторым, даже чуточку запоздав, что очень не понравилось Свенельду.
— Он не вернул себе дыхания, — с огорчением сказал воевода княгине.
— Я повелю лучникам…
— Подожди! — Свенельда вдруг точно осенило. — Или он прикидывается. Уверен, он прикидывается!…
— Зачем?
— Чтобы поверил бронзовый истукан. Конечно, Ярыш хочет, чтобы немой поверил, будто победа рядом, совсем рядом, великая княгиня!… Он точно оценил силу и молодость противника и продумал весь бой от первого до последнего удара. Ах, старая лиса! Твой удар и будет последним, побратим. Твой!…
Ярыш вел бой вяло, не пытаясь наступать, сдерживая обмазанного маслом силача лишь не очень яркой обороной. Но при всей внешней вялости бронзовому сопернику никак не удавалось нанести мощного решающего удара, который поверг бы противника наземь. Его кулаки неизменно встречали кулаки Яры-ша, который, правда, покачивался от каждого удара, но никак не падал. Левантиец, казалось бы, совершенно лишенный нервов, начал тем не менее явно выходить из себя.
Поняв, что ему никак не пробиться к сердцу Яры-ша, он правой рукой нанес противнику сильнейший удар в голову. Однако Ярыш был очень опытным воином. Он отвел голову от кулака, а поскольку левантиец, нанося удар, невольно развернулся корпусом, немедля рубанул ладонью своей правой руки от левого плеча к правому бедру. Именно этим ударом он рассекал мечом врагов от плеча до пояса, а потому и не промахнулся. Бронзовый истукан покачнулся и рухнул на землю.
Великий князь вскочил с кресла, все на мгновение замерли, а потом княжеская стража бросилась к Яры-шу. Но дружинники чуть раздвинули щиты, и Ярыш скрылся за спинами воинов, тут же сдвинувших щиты перед стражниками князя Игоря.
А великий князь Игорь, самостоятельно спрыгнув с помоста, упал на колени перед телом своего любимца с проломленным виском. Говорили потом, что взвыл он, но площадь вдруг разразилась таким торжествующим воплем, что все в нем утонуло. Кто-то уже ринулся с дубинами на стражников, кто-то вытаскивал и мечи, когда княгиня Ольга, встав на стременах, сняла с себя позолоченный шлем и вьющиеся волосы ее, упав на золоченую кольчугу, словно растаяли в ее позолоте.
— Молчать!…
Ольга крикнула так, что вся площадь вдруг примолкла. И все повернулись к ней.
— Я, великая княгиня Ольга, повелеваю вам вложить мечи в ножны и разойтись по домам своим1
Примолкшая площадь стала медленно и неохотно расходиться. Выдохлась ярость, и мечи вернулись в ножны свои.
Неожиданно возле князя появился Кисан. Что-то говорил ему, поднимая с колен.
— Гридни, помогите великому князю' — приказала Ольга.
— Это был порыв, великая княгиня, — с неудовольствием сказал Свенельд. — Они убрали бы Игоря навсегда без нашего вмешательства. И ты завтра же была бы провозглашена правительницей Киевского Великого княжения.
Ольга отрешенно посмотрела на него, надела шлем. Сказала вдруг очень серьезно:
— А если родится девочка?…
ГЛАВА 12
1
Великая княгиня тут же поехала к себе, не заботясь более, что может произойти в Киеве после смерти любимца князя Игоря. Дома она переоделась в парадное платье и объявила, что немедленно едет к великому князю.
— Зачем, моя королева? — Асмус не скрывал своего удивления. — Кисан отдал его нам, расплатившись рассказами о способе боя его бронзового левантий-ца. Великий князь Игорь выбит из седла, зачем же спешить?
— Потому что выбит из седла, — резко ответила Ольга и велела готовиться к поездке с малой охраной.
— Ты… — Асмус запнулся. — Ты жалеешь его, моя повелительница?
— Он — несчастный, — Ольга помолчала. — Не знаю, как объяснить тебе свое чувство, я и сама-то его не понимаю. Может быть, мне просто жалко его, как всякой женщине жалко несчастного, глубоко страдающего человека.
— Тебя заточат в темницу, моя повелительница.
— Носилки! — крикнула великая княгиня, не обращая более внимания на уговоры очень взволнованного дворянина
Он напрасно тратил свое красноречие. Ольга, как и ее отец, Великий Киевский князь Олег, редко отменяла свои импульсивные решения. Вещий Олег считал их волей верховных сил неба и земли, а Ольга была прежде всего женщиной, верящей в свои чувства. Особенно если чувства эти были добрыми.
Однако при этом она, в отличие от большинства женщин, не теряла способности взвешивать возможные последствия своих внезапных решений. Почему и мелькнула вдруг мысль о носилках. Хотя княгиня не смогла бы внятно объяснить своего повеления, если бы кто-нибудь спросил, почему вдруг она распорядилась о носилках, когда превосходно управлялась с лошадью. Но никто не спросил, и великая княгиня уехала с почетной стражей в богато изукрашенном паланкине, когда-то подаренном Византией ее отцу.
Киевляне еще шумели на площади и внизу, на Подоле. Еще дрались стенка на стенку, но расступались с почтением перед ее паданкином.
Ворота дворца Великого Киевского князя тотчас же, как только трубач протрубил сигнал, распахнулись перед нею, стража, склонив головы, примкнула правые ладони к ножнам мечей. Паланкин остановился перед входом, и как только княгиня Ольга вышла из него, на парадном крыльце с низким поклоном ее встретил первый боярин Кисан.
— Да благословят боги твое благородное сердце, великая княгиня!
Ольга прошла мимо него молча. Кисан следовал за нею в шаге, держась за правым плечом, а когда шли по длинному переходу, ведущему в личные покои великого князя, шепнул:
— Но более всего преклоняюсь перед твоим умом…
Ольга и в этот раз промолчала, продолжая широко шагать по переходу. Стоявшие в нем воины безмолвно пропускали ее, но возле закрытых дверей покоев решительно скрестили копья. Великая княгиня остановилась, испытывая скорее гнев, нежели растерянность.
— Расступитесь, — тихо сказал Кисан.
— Великий князь повелел никого к нему не пускать, великий боярин, — твердо ответил старший.
— Расступитесь, — не повышая голоса, повторил Кисан.
Воины молча расступились, и старший распахнул двери.
Великий князь ничком лежал на ковре, спрятав лицо. Ольга подошла, опустилась на колени, бережно приподняла его голову.
— Я понимаю, сколь велика твоя утрата. Я понимаю твою скорбь.
Игорь глянул на нее мельком и без всякого выражения. Испятнанное засохшими слезами лицо его было искажено до неузнаваемости, подбородок странно выдвинулся вперед, оскаленные зубы застыли в страшной гримасе отвращения то ли к самому себе, то ли ко всему живому. Ольга помогла ему подняться, усадила на низкое ложе, села рядом.
— Ты сейчас успокоишь свое сердце, супруг мой, — она говорила завораживающе мягко, как с маленьким. — Я принесла тебе новость, которая вдохнет в тебя новые силы и новые желания, мой великий супруг. Дай мне свою руку.
Взяв его вялую руку, великая княгиня бережно положила ладонь князя Игоря на свой живот. И замерла. А великий князь впервые поднял на нее глаза.
— Слушай… — почти беззвучно, но с неким торжеством сказала она.
— Что?… — хрипло спросил князь Игорь.
— Слушай, как бьется сердце нашего дитя… Считанные мгновения казалось, что князь и впрямь пытается уловить, как бьется сердце младенца в утробе его матери. Но вдруг он вскочил, отбежал к маленькому оконцу, уставил дрожащий перст на княгиню и закричал:
— Хильберт?… Хильберт?… Хильберт?…
— Опомнись, великий князь, — не то тихо сказал, не то тихо вздохнул Кисан.
