Ознакомительная версия.
– Покажешь или догадаться?
– Попробуй. Пока не скажу. Но учти, не все в наличии. Сахар закончился у меня, и посыльного отправили в магазин.
– Решили подсластить?
– Именно.
В комнате уже говорили вразнобой. Чембарисов объяснял, как воевал Наполеон.
– Он не столько нападал. Он занимал удобную позицию. Противник – не дурак, отойдёт. А не сообразит – ему же хуже. Ещё Наполеон считал, что лучше отражать нападение, чем нападать самому.
«Он?» – показала глазами Наташа.
Они ходили, слушали, не вмешиваясь, переглядывались, и Инге было смешно. «Выбирай сама, – пожала она плечами, – а я молчу».
Говорили о Маэстро.
– Отчего он до сих пор не защитился? – спрашивал Аркадий Взоров.
– А от кого защищаться, если не нападают.
– Я серьезно.
– И я серьезно, – сказал Вадим. – Защита – неудачное слово, не от кого защищаться. Из всего зала, кроме оппонентов понимает пара человек. И защита всего лишь критерием честности, отношения к окружающим и окружающих к нему.
– Очень сложно загнул.
– Защита – неудачное слово, – сказал Вадим. – Скорее нападение, экспансия, захват новых земель.
– Нет, ты по делу скажи: чего он не защитился? Лентяй или ищет великую задачу?
– И то, и то.
– А Тумаков наживался. Маэстро считает, рвёт и выбрасывает в мешок, а Тумаков вынимает, разглаживает, собирает. Наутро Юра спохватывается, роется в мешке, и Тумаков продает ему обрывки по пятаку за клочок.
– Нет, ты ответь, отчего он не защитился?
– Критерии слишком высоки.
– Он просто – ленив, как чёрт.
– Наоборот, высоко стоит, далеко видит. Любая тема смотрится ему с высоты горошиной.
– Да, лень ему.
– Нет. У него высокие критерии, – сказал Чембарисов. – Решает на высоком уровне, рассекает гордиевы узлы. И бескорыстен.
– Кто бескорыстен? – спросил Аркадий Взоров.
– Тот, кто, сделав дело, ушёл в кусты. Вот ты – всем известно, пенкосниматель.
– Наполеон говорил, – сказал Чембарисов.
– Боже мой, Наполеон.
– Не слушай их. Продолжай, Чембарисов. О чем тебе говорил Наполеон?
– Наполеон о многом говорил, – стушевался Чембарисов.
– А стоит разобрать Юру, провести неофициальный разбор полёта.
– А чего разбирать? Гнать нужно за такие штучки. Ему просто повезло.
Вышло, а могло и не выйти. И на всех появилось бы чёрное пятно.
– В пиратских кругах ему предложили бы чёрную метку.
Славка смотрел на Ингу и думал: «Всё-таки изменилась». Он взял её под руку, но она руку высвободила. У них просто нет контакта. А отчего зависит контакт? Никто этого не знает, и остается только констатировать. Как она сказала?
«Ты – славный, Славочка. Ты без обмана». Но, может, именно нужен обман? А Наташа моложе, однако не волнует. А Инга волнует всем: движением, взглядом. А Наташа… Только Игунин уже выступает чуточку для неё.
– Давно хочу спросить, – приставал Чембарисов к Игунину. – с глазу на глаз.
– Замётано, – обрадовался Игунин, – наливаем рюмочки и садимся за этот столик. Нам можно за этот столик?
– Они впали в детство, – сказал Вадим. – Им обязательно требуется детский столик.
– Не детский, а тет-а-тетовый столик. Столик откровений.
– Обрадовались, столик сломают.
– Ничего, мальчики, – сказала Инга, – хорошо, если сломаете. Димка вырос, а выбрасывать жалко.
– Это вы правильно придумали, – заметил Славка. – Только прежде вас сядем за него мы с хозяйкой.
– Пожалуйста, – сказал Чембарисов, – всегда, пожалуйста.
– Отчего ты позвонила тогда?
– Когда?
– Не прикидывайся. Пригласила в гости.
– Славочка, глупенький, а ты подумал. Да? Я же в Мокашова была уже по уши влюблена, и не с кем посоветоваться. Не обижайся. И ты правильно сделал, что не пришёл. Очень правильно.
– Знаешь?
– Знаю, Славочка. Но всё всегда проходит. Было, да прошло. Давным-давно прошло.
«Слова и чего-то не хватает. И потому они пусты и невесомы. И прямо-таки, – думал Славка, – антураж космический: невесомость и пустота».
«Что же делать?» Маэстро был в недоумении. Кто-то посоветовал: поезжайте в центр. Он поехал в метро, и этот нелепый день частями вспоминался ему. Неловко вышло и с Мстиславом Всеволодовичем. Он небось подумал, что он из тех молодых жучков, которых масса вокруг. Что липнут липучкой и прогрызают собственные ходы. Короеды. И набираясь минутной отвагой, он отыскал записанный телефон и позвонил. Ответил ласковый женский голос.
– Мстислава Всеволодовича нет. Он на торжественном заседании. А кто его спрашивает?
– Это Зайцев. Вы меня не знаете.
И что может дать фамилия?
– Зайцев? Минуточку, погодите… Он оставил телефон.
Его с кем-то путают. И что? Он позвонит и извинится. Отчего ему не позвонить?
К телефону долго не подходили. Затем спросили:
– Кого?
Затем:
– Кто спрашивает?
И опять долгая пауза: академика вызывают из президиума.
– Алло. Это Зайцев, Мстислав Всеволодович.
И поскрипывающий голос академика:
– С наступающим вас праздником. Я просил позвонить вот почему: отложили присуждение премии Ломоносова. Премия престижная, и из-за неё у нас здесь все перессорились. Выходит, лучше бы её не было. Мы тут подумали и решили кардинальным образом: Академии Наук её в этом году не присуждать, а дать её промышленности за научный вклад. И у вас в этом смысле здоровый шанс. Потребуется выполнить формальности: опубликованные статьи и характеристики. Но я попросил вас позвонить по иному поводу. Вам где, кстати, передали мой телефон, в гостинице? Я разослал его в разные адреса. Мне вот что в голову пришло. Ваш случай можно развить таким образом… может получиться получится интересное продолжение…
– Мстислав Всеволодович, – перебил его Маэстро, – я тоже думал об этом.
– Ах, так…
Сколько раз он клял себя за несдержанность. Но ничего поделать не мог.
Его простота – хуже воровства.
– Значит, вы поняли. Именно это я и хотел вам сказать. Ну, желаю успеха.
Ничего себе. Он мог хотя бы вежливо выслушать, а он вдруг спросил:
– Мстислав Всеволодович, вы не подскажите, где сейчас можно сахара купить?
– Я вот что вам подскажу. Вы где сейчас? В центре? Очень хорошо. Поезжайте, у вас есть на чём адрес записать? Анастасия Дмитриевна очень запасливая женщина, и будет рада услужить.
– Спасибо, Мстислав Всеволодович. До свидания.
– Куда это Зайцев пропал? Не в вытрезвители ли?
– А начальство на торжественном заседании. Несправедливо.
– Ишь чего? Справедливости захотел.
– Работаешь, работаешь, а начальство всё время только за спиною крутится.
– Ну, нет. Начальство наше – восьмое чудо света. Работает больше всех.
– А устроим своё торжественное заседание, свой торжественный день.
– Юрьев день. Потому что если говорят «Космос и Юра», все думают Юрий Гагарин. А у нас много Юр.
– Попрошу не примазываться. Выпьем за Зайцева.
– Ещё чего?
– Юра глубок, как Марианская впадина, 10 тысяч 836 метров глубины.
– Юра высок, как Джомолунгма, 8 тысяч 848 метров высоты.
– Пьем или нет?
– А все умные уже давно выпили. Не будем сегодня Юру ругать, устроим разгрузочный день.
– Я постоянно готов его хвалить, и предлагаю даже назвать его именем какой-нибудь кратер Луны.
– Неплохая идея, и за нее можно даже проголосовать.
– Не проголосовать, а выпить и куда пропал с бутылкой Чембарисов?
В кухне курили, и Чембарисов объяснял соседу Паше, как относился к женщинам Наполеон.
– Он вызывал жен своих маршалов записками и не отстегивал сабли. И это их обижало…
Сосед кивал и то и дело порывался:
– Вы меня извините…
Но Чембарисов не давал ему договорить.
– Поражаюсь тебе, Чембарисов, – сказал вошедший в кухню Вадим.
Прожил уже четверть века, а туп, как… Чего не несёшь вино? А с тобою всё решено, – кивнул он Инге. – Увозим тебя с собой. Погостила в столице и хватит, пора и честь знать.
– Приедешь в Красноград, – улыбалась Инга, – ни одного знакомого лица. – Не в этом дело, – сказал Вадим. – Просто есть устойчивые и как вы. Мы устойчивые.
– Скажите проще, Вадим Палыч, – вмешался Чембарисов. – Мы – настоящие советские люди.
– Насчет тебя, Чембарисов, я бы обождал говорить. Захвати пирожки.
– Есть такая немецкая поговорка, – сказал Чембарисов, – «Вот тебе и пирожок» вроде нашего: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день».
– А чем славен Юрьев день? Помнишь?
– В этот день разрешались переходы.
– Но почему именно юрьев?
– Разрешались Юрам, – радовался Чембарисов, – ведь есть и Татьянин день.
– Татьянам разрешалось иное.
– Вы хотите сказать, не возбранялось.
– Согласен.
– Слушай, а здесь и карт нет. И куда, ты, Сусанин, нас завёл? – донимал Вадим Славку.
Между тем ребята нашли какую-то настольную игру из димкиных, расстелили её на тахте и стали с азартом играть, а Вадим комментировал ходы:
Ознакомительная версия.
