Немец посасывал крошечную фарфоровую трубочку — новейшую диковину европейскую. Видать, заботился о здоровье, боялся грудную простуду схватить или от мокротного кашля в чужих краях помереть.
— И стал я примечать: что-то слишком много раковин в литье получается. Слишком. Ты ведаешь ли, что такое раковина в пушке?
— Я сызмала в боях — видал, как стволы рвутся! — сказал Ермак. — Такая пушка урону своим больше приносит, чем врагу.
— Так вот, у меня в литейке пошли раковины да трещины! А я мастер старый! У меня этого быть не может.
— А есть способы эти шкоды нарочно чинить? — спросил атаман.
— Есть, и очень возможно. И даже большого умения не нужно...
— Ну, и на кого грешишь?
— Да есть тут несколько.
— Имена?
— Первейший — Жигмонт. И хитер, ох как хитер... Как почуял, что я его соследил, — сразу к тиунам подладился. Нонеча в амбаре счет припасам ведет. Так мне его поймать и не удалось.
— А еще кто?
Рыжий литейщик назвал несколько имен. Пять совпали с теми, которые называл Урусов.
— Спасибо тебе! — от души поблагодарил атаман.
— За что спасибо? — вздохнул немец. — Сие есть донос! Грех.
— Сие есть война и оборона! — ответил атаман. — Войну зажмуркой не ведут.
— Надо все стволы и все пушки испытать! — сказал немец. — Без испытания не брать — подведут.
Ермак собрал атаманов и уговорил их учинить смотр всем казакам. А после смотра устраивать ежедневные стрельбы из всех стволов — и старых, с Дону, с Яика несенных, и новых. Особливо тех, что Строгановы для службы в своих литейках лили. Порох у купцов был свой, дешевый, и Ермак выпросил его много.
Загрохотали, окутались дымом широкие луговины около городской острожной стены.
Теперь с утра до ночи слышалось:
— Сыпь порох! Фитиль раздуй, прикладывайся, целься, пали!
Пушки ядрами каменными и литыми калеными разносили в щепки специально поставленные и набитые землей срубы.
Строганов Максим Яковлевич любовался из высокого терема своего на казачье учение. На клубы дыма, на огонь, из стволов изрыгаемый.
— Сила! Важно палят.
Дивился скорости, с какой казаки пищали да пушки заряжают, как, стоя в три ряда, палят залпами.
Смотрел и учение на стругах, где казаки палили с борта. То с одного, то с другого, не останавливаясь для стрельбы, но проплывая мимо мишеней. Как норовят попасть в цель, специально раскачивая струги.
— Резвецы! — похваливал людей воинских. И улыбался своим замыслам. Везде, в любом учении видел он кряжистую фигуру Ермака. И понимал, что хоть и кричат атаманы, хоть и командуют умело к конном, пешем строю, а главный здесь — Ермак. Который и не кричит, и не бегает, и саблей не машет.
А раз схватился с широкоплечим заполошным атаманом Кольцом бороться, так мигом его через себя наземь кинул.
Стал с двумя бороться — и тоже на лопатки швырнул. И с тремя... Вот тебе и старый!
Заметил Максим Яковлевич, что казаки, которые с ним пришли, особняком держатся. Не бражничают.
А ежели борются, то как-то особенно, вроде бы не по-русски...
Заметил он, что немногословный кряжистый Ермак приветлив со всеми, а есть садится только со своими, коих всего человек десять, — теми, что зовут его на татарский манер: «Ата».
Дивился Максим Яковлевич и примечал, что все атаманы к нему уже приходили: то одно попросят, то другое... И только Ермак словно про Строгановых позабыл. А уж как хотелось Максиму Яковлевичу с ним о Сибири-городе потолковать. О вотчинах, что за Камнем были Строгановым отписаны. Но ждал, когда атаман сам придет. Не хотел, хоть и был чуть не вдвое Ермака моложе, перед ним себя в положение просителя ставить. Кто он такой? Атаман этот? Не то татарин крещеный, не то вовсе разбойник!
Не хотел Строганов Ермаку кланяться, а пришлось!
.
Напоровшись на казаков, Алей разобрал, что перед ним не стрельцы и не строгановская челядь и, правильно оценив то, что он конно идет, а казаки — на стругах, даже убитых подбирать не стал, а прямо от Чусовой повернул на Север. След его был потерян мгновенно. Пешие казаки не только не могли его преследовать, но даже не могли узнать, куда он делся, пока не прискакал из Соли Камской окровавленный человек, не повалился с седла, прохрипев:
— Алей Соль Камскую разорил!
— Омойте его! — спокойно сказал Ермак. — Отдышится, пущай сказывает, как дело было.
Алей взял Соль Камскую изгоном, внезапно ворвавшись в посад. С визгом пролетая на злых, как собаки, конях, которые зубами рвали бегущих, татары рубили всех, кто попадался на их пути, не разбирая, старик это, женщина или ребенок...
Острог затворить не успели и не смогли... Теперь уже было не догадаться, поскольку не стало ни посада, ни острога — все погибло в огне.
Атаманы молча выслушали едва живого вестника.
— Дознаться можно! — сказал Кольцо. — Тутошние инородцы татарам ворота открывали. Алей ведь не один идет, а с князем Пелымским.
— Откуда знаешь? — спросил Мещеряк.
— Казачки к поганым за мясом ходили, с тамошними женками гулеванили — потому ни одного мужика у них в деревнях нет — все с Алеем грабить убежали.
— Во как! — Мещеряк даже присвистнул. — Ну так по шкоде и мука! Сейчас все деревни их пожечь!
— И что будет? — усмехнулся Ермак. — Так и будете дружка за дружкой летать да курени жечь? Быстро же у вас все в скудность придет. Глядишь, скоро и жечь нечего станет.
— Куды ж он дале пойдет? — вслух подумал Пан. — Где его перенять?
— Куды? — Мещеряк разложил на столе чертеж. — Куды ему: либо на Кай-городок, либо на Чердынь. На Чердынь, знамо!
— К Чердыни надо идти, там его перевстренуть! Там перенять! — заговорили атаманы.
— Давайте порядком думать! — призвал Мещеряк. — Чего зря галдеть.
— Верно! — сказал Кольцо.
Атаманы встали, перекрестились:
— Господи, вразуми.
Говорить, как самый младший, первым начал Черкас.
— Надо идти скорейча на Чердынь. На Чердынь Алей пойдет!
— Пойдет! Пойдет! — подтвердили все в один голос.
— И тамо завязнет, — сказал Ермак. — В Чердыни и гарнизон хороший, и воевода храбрый.
— Идти под Чердынь и побить Алейку! — загорячился Черкас.
— Побить погоди! — сказал Мещеряк. — У Алей-ки войско конное, а мы на стругах, в бою пеши... Нас — четыре сотни, ну, со стрельцами и охотниками сот шесть будет. А у него одних конных за тысячу, да остяков, да вогуличей, да ему местные инородцы потрафляют и помощь шлют...
— Там все головы и сложим! — проворчал Брязга.
— И проку в тех головах много не будет, — подытожил Ермак. — Не в Чердынь идти надо, а за Камень...
Атаманы насторожились.
— Через чего ж Камень? Нас оборонять вотчины наняли, — вякнул было слабо Черкас, — а мы за Камень пойдем. Алейка все тута разорит!
— А он и так разорит, — сказал Ермак. — Нам за ним не поспеть! У него свои отборные да опытные, а мы тут как щенки слепые. Мужики работные у нас, да они на цепи у солеварен да промыслов сидят, ничего вокруг не ведают, а вогуличи да остяки тут дома. Они ночью как при ясном солнышке по всем тропкам тайным ходят. А для них Алейка — отец родной.
— Мудрено, — вздохнул Черкас. — Остяки да вогуличи из-за Камня к нам бегут — «спасите». А тутошние Алею служат.
— Тутошние строгановской жизни попробовали, а Алейка с ними жартуется. Конешное дело, ему волю дай, он их с ярмом на шее мигом в Бухару наладит, так ведь у него тут воли-то нет. Вот он шаманов да князьков и манит хорошей жизнью...
— Это мы очинно хорошо понимаем, — вздохнули воровские.
— Чего вздыхать! — цыкнул Кольцо. — Наше дело биться, а не турусы на колесах разводить! Надо думать, где Алея перенять!
Атаманы начали предлагать, где устроить засаду, как напасть на Алеево войско...
Ермак не перебивал, давал высказаться всем. Он молчал, сидя под иконами в углу, скрестив руки на груди и насупившись, как сыч, переводя зоркие глаза из-под уже по-стариковски кудрявых бровей с одного атамана на другого.
Когда перебрали все возможности и сами убедились, что ни в строгановских вотчинах, ни рядом Алея не перенять, и выговорились, то притихли...
Мещеряк сказал:
— Батька, подай голос. Ты что-то про Камень гутарил?
— А то! — сказал Ермак. — Все согласные, что тут нам не одолеть Алея?
— Все! — неохотно признали атаманы.
— А вот теперь пораскиньте умом сами: Алей все лучшие рати из-за Камня вывел. Потому не за царевичем гоняться нужно, а берлогу ихнюю зорить! Да поспешно! И уж тогда пущай он за нами гоняется. Покудова он спохватится да за Камень кинется, мы уж и назад будем...
— Ой ли? — насмешливо сказал Кольцо. — Как сядем на горах, на переволоке, он тута нас руками и возьмет.
— Ан вот не сядем! Мы малыми стругами пойдем. Не строгановскими, а своими, на коих сюда пришли!
