– Какой решительный господин!
– Теперь у нас есть печатный официальный документ, которым сами господа большевики подтверждают свой грабеж. Когда, наконец, японские войска прорвутся к нам из Забайкалья, – нетрудно будет установить настоящего хозяина какого-либо кораблика и ввести его во владение при помощи этого бесспорного документа, подписанного большевистскими деятелями…
– Да, это лучше, чем тайные списки… Молодцы, молодцы!
– Ну а теперь вы расскажите, как идут дела в Новониколаевске?
– У нас? Плохо, – вздохнул старик. – Очень плохо. Провал за провалом. Чекачи всюду насовали своих людей: большевистская агентура вскрывается нами в самых неожиданных случаях.
– Ликвидируете?
– Что толку? Участок-то все равно провален. Надо перебазировать точку, а это – сложно. Снова и снова приходится работать ощупью.
– Ничего, – успокоительно заметил гость. – В драке не без плюх. А с колыванцами как? Скандально, говорят…
– С колыванцами? Как и следовало ожидать, полный разгром!.. Вы помните Рагозина, которого Иркутск в конце зимы нам презентовал вместо «девятого»?
– Помню. Он ведь с вдовой поручика Ратиборского приехал?… Ну и что же с ними?
– Чека еще летом, во время мятежа, захватила Рагозина с одним дураком из повстанческого комитета, да обоих в тот же день и шлепнули.
– Черт! Неприятная история… Иркутяне обидятся, что мы не уберегли Рагозина!
– Да он и не Рагозин вовсе, а Галаган. Был в колчаковщину начальником милиции, скрыл от иркутян и от вас, а мы его разоблачили.
– Вот как?! Скрыл от организации, говорите?…
– Да. Жаль, времени у вас нет, а то я бы устроил вам рандеву с врачом Николаевым. Он у нас занимался этим самым Галаганом-Рагозиным…
– Та-ак. А что о вдовушке известно?
– Филатова задумываться начала. Отец у нее погиб. Я прихворнул тогда. Боевка сама распорядилась, и для акции капитанишку назначила. Филатову сейчас почтовики с милицией разыскивают, а капитана Губкомтруддез объявил дезертиром, – тоже ищут. Я сперва сам думал: что-то чекачами подстроено, а только нет – мать Филатовой приходила на телеграф, плакала, передала записку; в ней Филатова пишет, что подалась с любимым человеком в далекие края. Записку я проверил, ее почерк.
Гость возмутился:
– Черт знает что! Какая-то романтическая фантасмагория! Да, ничего доброго и по вашей губернии мы в Центр сообщить не можем…
Помолчав, томич поднялся.
– Куда вы? Переночуйте. У меня спокойно.
Гость отрицательно покачал головой.
– Нет уж… благодарствую. Переночую на вокзале, а может быть, уговорю железнодорожников с какой-либо бригадой меня отправить. Я ведь член Томского Совдепа.
– Вот это работа! – с завистью сказал старик, приоткрыв дверь коридора: – Савелий! Проводи…
Во дворе хромой предупредил гостя:
– Погодьте на крылечке… Собак запру. – Возвратясь, в кромешной тьме проговорил: – Ступайте за мной. Держитесь за опояску, не споткнитесь. Через соседские дворы пойдем.
– А там нет собак?
– На прошлой неделе всех соседских псов я стрихнином накормил. Сюда, сюда. Здесь ямка, не оступитесь…
Савелий возвращался на свой двор другим, еще более кружным путем. Услышав злобное рычание и тоскливое подскуливание, вспомнил про своих закрытых собак. Надо выпустить.
Но у собачьей будки кто-то тихо сказал:
– Не тронь псов, хромой черт! Шагай в дом да молчи!
В грудь Кузьмича уперся холодный ствол нагана:
– Молчи, гад!
– Не сумлевайтесь… Что делать-то?
– Веди в дом.
Савелий нерешительно открыл дверь в кухню.
– Проводил? – спросил «царь Иван», да так и застыл с открытым ртом.
Из-за спины хромого вышел Лысов с наганом.
– Спокойно, папаша, не волнуйтесь! Поднимите руки, пожалуйста…
Гошка был изысканно вежлив, но тут один из красноармейцев, передав винтовку другому, сказал:
– Дозвольте мне, товарищ комиссар, я тоже привычный. – И скомандовал старику: – Становитесь мордой к стенке! Рук не отпущай! Ага – ружье носишь!
– Посади его на табурет, – начал было Гошка, но в этот момент дверь отворилась, и в комнату вошли Новицкий, Митя Матвеев и Юлия.
– Со свиданьицем, Гошенька, – подмигнул Матвеев.
– Без происшествий, Лысов? – спросил Новицкий. – Понимаешь, Ломбак перепутал, – тебе мой ордер попал. На этот дом – ордер мой.
– Не все ли равно? – пожал плечами Лысов.
– Нет, не все равно! Гражданин Владиславский? – Новицкий посмотрел на старика. – Бывший начальник почтово-телеграфной конторы Иван Адольфович Владиславский? Он же Грозный царь Иван Четвертый, он же талантливый автор листовок за подписью «Дядя Ваня»?… Разрешите представиться: вампред Губчека Новицкий. – Он галантно поклонился и кухарке. – Бонжур! Если не ошибаюсь, госпожа Апраксина? Присядьте, пожалуйста, Лысов! Стульчик!
– Обыскивать будем? – справился Гошка.
– После, когда рассветает. Где ход, Филатова?
Юлия Михайловна указала на кухонный шкаф.
– Отодвиньте.
Перед изумленным взором Лысова шкаф легко откатился в сторону, открылась в стене дверца, и Юлия Михайловна спустилась по трапику в подпол, потом снова показалась. В руках у нее была железная шкатулка.
Подобрали ключи из связки, изъятой у Дядя Вани, достали из шкатулки пять браунингов и кожаный мешочек.
– Патроны! – обрадовался Гошка, вечно испытывавший недостаток в боевых припасах.
Но из мешочка посыпались не патроны, а сверленые рубли с ликом царей Романовых – первого и последнего.
– Вот где они, родименькие, прячутся! – возликовал Матвеев. – Ах вы, милые, дорогие, мои царята!
Старичок, глядя на это ликование, вдруг запрыгал на своей табуретке, как на насесте, захлопал себя по бокам сухонькими ручками и визгливо запел петухом…
– Ну, зачем?… – поморщился Новицкий. – Безвкусица же!.. Вы же умный человек… Кто поверит?…
Тогда «Иван Грозный», оценив обстановку должным образом, обратился к Юлии Михайловне:
– Это ты, Юлочка, за папашу своего? Или… за что?
Юлия Михайловна не ответила.
– Понятно, деточка… Ты же – рабочий человек. Я в корень не заглянул…
– Ну, разбирайте свое барахло, граждане арестованные, – скомандовал Матвеев, сваливая посреди кухни охапку теплой одежды. – Поедем. Уже светает.
Викжель – Всероссийский исполком ж.-д. профсоюза.
Так звали в народе колчаковские денежные «обязательства».
Партийные и комсомольские отряды, несшие спецслужбу в ВОХРе в Новониколаевске, были переименованы в Территориальные коммунистические Части Особого Назначения только спустя год после описываемых событий, но автор применяет термин «ЧОН» в понести для удобства повествования и надеется, что читатель не осудит его за эту вольность.
В ознаменование трехсотлетия дома Романовых в 1913 году министерство финансов царского правительства выпустило серебряные монеты достоинством в один рубль, с профилями первого Романова – Михаила и последнего – Николая Второго. В 1916 году эти монеты были изъяты из обращения и сданы в валютный фонд государства. Таким образом они стали нумизматической редкостью. Во время белогвардейского переворота в 1918 году, при захвате валютного фонда России в Казани белочехами, несколько ящиков юбилейных рублей загадочно исчезли из казначейства «верховного правителя».
Гос. архив НСО, ф. 1284, оп. 1, д. 16, л. 26. Приводится в сокращении.
Политбойцами назывались видные коммунисты, вступавшие в бой плечом к плечу с рядовыми солдатами.
