Проснувшиеся и оставшиеся в живых рейтары и служители бросились во внутренние апартаменты замка, где сладким сном покоились непобедимые рыцари.
— Вставайте! Пожар! — кричали они им.
— Где? — спрашивали, лениво потягиваясь, рыцари.
— На западной части башни!
— О, до нас еще далеко, — беспечно решили они и перевернулись на другой бок.
— Да ведь русские в замке!
— В чьем?
— В нашем, в нашем! Уж там дерутся — чу, какой гам!
— Как! — воскликнули они испуганно, и полусонные начали метаться по комнатам.
— Благородный рыцарь, господин повелитель мой, владетельный рыцарь Роберт Бернгард послал меня успокоить вас. Русские вчера обманули стражу нашу и вошли в замок в нашей одежде. Их немного, всего одиннадцать человек. Господин мой с рейтарами уже окружил их гораздо большим числом и просит вас не препятствовать ему в битве, хотя они упорно защищаются, но он один надеется управиться с ними, — сказал рыцарям вошедший оруженосец.
— Пусть за ними будет эта слава! — вскричали обрадованные рыцари.
— Да мы с малым числом и драться не захотим, — добавил другой, зевая во весь рот.
Доннершварц, как короткий приятель дома фон-Ферзе-на, находился с ним вместе в отдаленной от пожара и битвы комнате замка.
Старик, опечаленный, усталый от нескольких проведенных ночей, выпивший накануне лишнее, спал как убитый, не ведая, что около него спит самый злейший его враг, — похититель его дочери.
Ввиду известия, принесенного оруженосцами Бернгарда, что русских немного, что рыцарь Бернгард окружил их, хозяина не стали и беспокоить, чтобы он запас более сил к утру, на храбрость же Доннершварца плохо надеялись.
Доннершварц между тем с своими рейтарами, среди общей паники, наступившей в замке при вести о нахождении в нем русских, среди воплей отчаяния и мольбы о помощи, руководимый Павлом, настиг русских дружинников, убивавших поодиночке наповал каждого из попадавшихся им рейтаров.
Русские пробрались к стене, искали какого-нибудь выхода из замка, чтобы соединиться с своими, когда на них было сделано нападение. Они сомкнулись друг с другом крепко-накрепко, уперлись спинами к стене и, оградившись щитами, устроили стену, решась, видимо, дорого продать свою жизнь.
Заметнее всех среди сражавшихся мелькали меч Бернгарда, да угловатый кистень Пропалого.
Но бой был не равен.
Русские падали без подкрепления, тогда как редевшие ряды воинов Бернгарда заменялись новыми.
— Булат! булат! — кричали русские, в надежде, что их услышат товарищи, но тщетно.
Скоро расходившееся все более и более пламя зажженного ими замка осветило их трупы.
Огненный флаг, обещанный Иваном Пропалым, был выкинут им с башни замка Гельмст.
Его скоро заметили находившиеся в засаде в лесу, невдалеке от замка, русские дружинники, предводительствуемые Чурчилой и Димитрием.
— Сдержал свое слово Пропалый. Вот уж прямо по-молодецки! Славно светит он нам дорогу к замку! Ну, братцы, разом! Промните коней, да и у самих, чай, кровь застоялась! — разнеслись по встрепенувшейся дружине восклицания.
Все было забыто — сон, усталость, самая родина.
Мигом вскочили все на коней и пустились туда, где виднелось громадное зарево. Через рвы и канавы началась скачка: приманками служили слава, золото, раны и смерть.
Подъемный мост был поднят, но русские даже не взглянули на него. Они спешились, спустились в ров и туда же свели своих лошадей. Вода во рве замерзла.
Если бы рыцари заметили движение русских и захотели воспрепятствовать им в переправе, то могли бы очень легко это сделать, так как соскочить в ров было делом нетрудным, а подняться на крутизну его сопряжено было с большим трудом.
Но из замка их не заметил никто, и они все благополучно выбрались на ровное место.
— Братцы! — воскликнул Чурчило. — Рубите и жгите мост! Во-первых, мы ответим Пропалому на его же язык, на язык огня, во-вторых, без моста никто из нас не подумает возвратиться назад.
Сказано — сделано. Мост запылал, русская дружина мчалась между двух огней.
— Кто это там на стенах? Переговоры, что ли, вести с нами хочет? — сказал один из дружинников, показывая рукою на стены замка.
Все поглядели по указанному направлению и, подъехавши ближе и всмотревшись, увидали ужасное зрелище. Иван Пропалый с товарищами висели мертвыми на зубцах стен. Головы их были раздроблены, тела изуродованы, свежая кровь шла из их ран.
Насилу узнали их земляки.
В их сердцах и взорах закипела месть.
Прикрывшись щитами, с гиком ярости бросились они на замок, откуда слышались им смешанные громкие голоса, галоп лошадей и звук оружия.
Задрожали тяжелые ворота под первым натиском русских. Рыцари повыглянули на осаждающих из окон и говорили себе в утешение, что врагов малая кучка, что муха крылом покроет всю шайку, — так ободряли они своих рейтаров, но сами не трогались с места.
Русские кричали им, осыпая окна градом стрел.
— Ну-ка, выходите сюда, железные люди! Что вы головы-то высовываете, как лягушки из воды! Выходите смелей, мы раскупорим вашу скорлупу!
Бернгард, раненный в схватке с дружиною Пропалого, отдыхал в замке, фон-Ферзен бросался во все стороны, отдавал приказания одно нелепее другого, так что никто не понимал его и слушавшие только пожимали плечами, глядя на помутившегося умом старика. Доннершварц, празднуя победу над Пропалым и помянув его полной чарой, расхрабрился и выехал на двор, но когда ропот ужаса при новом нападении русских достиг до него, он совершенно обезумел от страха и кричал, что под замком есть надежное убежище в подземелье, куда он и советовал ретироваться. Страх вышиб у него всю память, он забыл об Эмме, Павле и Гримме. Весь замок кружился в глазах его. В эту минуту фон-Ферзен схватил за поводья коня его и потащил за собою.
Мимо них пронесся в битву не усидевший на стенах замка Бернгард. Рейтары понеслись за ним, многие спешились и полезли на стены замка защищаться.
Смертный час несчастной Эммы был близок. Это нежное слабое созданье, напуганное столькими ужасами, убитое столькими горестями, лишилось совершенно ума и в отчаянии бегало по саду, призывая своего Гритлиха. Только шум битвы вызвал ее оттуда. Не чувствуя холода, побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но, не страшась пламени, ползла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на стенах. Легкое покрывало окутывало ее голову, рыцари не узнали ее, да и им не до нее было.
— Кто за мной! — слышался голос Бернгарда, с отвагой кидавшегося отражать русских от разбитых уже ими ворот, но число его рейтаров редело, и один оглушительный удар русского меча сшиб с него шлем и оторвал половину уха; рассыпавшиеся волосы его оросились кровью.
Бледный месяц выплыл из-за облаков и уныло глядел на кровавое зрелище.
Волны огня бушевали все сильнее и сильнее и ярко освещали битву, отбрасывая от себя далеко зарево. Со стен замка сыпалась смерть.
Невзирая на это, русские приставляли к ним лестницы и, отражая удары, смело лезли по ним, весело перекликаясь друг с другом.
— Чокайтесь, братцы, со смертью!.. Лезь прямо на нее!.. Ну, лицом к лицу… Вот так!
И действительно, иной, пораженный на верхней ступени, летел мертвым на землю.
Эмма стояла на стене, недалеко от клокочущего пламени, машинально распростерши руку и обводя всех диким взглядом, наблюдая за каждым взмахом меча, как бы ожидая, что один из них наконец поразит и ее.
Григорий, заметивший на щитах некоторых рейтаров девиз Доннершварца, до того времени не участвовавшего в битве, ринулся на них, и скоро меч его прочистил ему дорогу к их начальнику.
Доннершварц, весь залитый железом, подобно другим рыцарям, стоял среди своих телохранителей.
Григорий, наехав на него, поднял наличник своего шишака.
— А, ты захотел проститься со мной, щенок! — заревел Доннершварц. — Прощай, кланяйся чертям! — Он поднял свое тяжелое копье.
— Прощай, вот тебе посылка на тот свет! — возразил Григорий и, предупредив удар, нанес свой.
Копье вонзилось в бок железного рыцаря; Григорий, переломив копье, оставил острие его в ране. Доннершварц зашатался, тихо вымолвил свою любимую поговорку и, свалившись с лошади, рухнул на землю.
Григорий тихо отъехал от сраженного им врага, поднял взор свой к небу, и вдруг сердце его наполнилось неописанною радостью.
Его Эмма стояла на стене, молча, сложа руки, и глядела на него пристально, но холодным, безжизненным взглядом.
Он, поняв этот взгляд и молчание за ненависть к себе, горько улыбнулся и тихо и нежно назвал ее по имени.
Она встрепенулась, быстро и внимательно посмотрела на него и, вскрикнув, покатилась со стены.
