— Даже если ему суждено выиграть, — спокойно ответила она, — я все же не думаю, что разумно участвовать в процессе. Отец, не сходишь ли ты к президенту Полку и не попросишь ли его отменить суд?
Отец долго и пристально смотрел на нее, затем сказал:
— Я не могу этого сделать, Джесси, но если так хочет твой муж — это другое дело. Из услышанного от полковника Фремонта я не думаю, что что-то может удержать его от открытого разбора дела.
— Может быть, я смогу убедить его, — ответила она. — Разве нет никого, кто мог бы вмешаться и отменить военно-полевой суд, не потеряв при этом лица?
— Есть, генерал Кирни. Он — единственный. Если он отзовет свои обвинения…
— В таком случае извини меня, отец, я немедленно переоденусь и поеду к нему. Кто-то должен положить конец этой ужасной ссоре.
Джесси пошла в контору, которую занимал генерал Кирни в военном департаменте во время своих наездов в Вашингтон. Ее настроение было таким же подавленным и серым, как грязновато-серое кубическое здание, куда она вошла. Первый же взгляд на генерала, на его болезненное, постаревшее лицо убедил ее, что и он остро переживает. Генерал встал со стула словно деревянный, не показывая на своем изможденном лице с маленькими мутными глазами даже признаков того, что узнает ее. Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ручке, за которую все еще держалась.
— Генерал Кирни, независимо от того, что случилось и еще может случиться, я хочу, чтобы вы знали: я глубоко сожалею по поводу всего этого.
Он не ответил. Она понимала, что он хотел бы знать ее намерения и не сделает первого шага, пока не уверен, каким он должен быть.
— Были допущены ошибки, — напряженно продолжала она. — Я пришла к вам просить не умножать их и не превращать в нашу общую беду.
После мучительной паузы он сказал:
— В таком случае вы видите, что полковник Фремонт серьезно ошибался.
— Не исключаю этого, генерал. В жизни не делает ошибок тот, кто ничего не делает.
— Должен ли я понимать это так, что полковник Фремонт готов публично принести извинения?
Джесси вздрогнула. Она неуверенно подошла к жесткому деревянному стулу и присела на его краешек.
— Не знаю, генерал Кирни, я пришла к вам, не поставив его в известность.
— Зачем же вы тогда пришли?
— Просить вас прекратить этот конфликт. Кроме бед для всех нас, он ничего другого не принесет.
— Для меня не будет бед, мисс Джесси. Я командующий, приказы которого были нарушены. Ваш муж создал для меня неслыханные трудности в Калифорнии. Теперь его очередь страдать.
Она поднялась с края стула, подошла ближе к генералу:
— Он уже страдал, больше, чем вы можете себе представить. Этот военно-полевой суд будет для него трагедией, но он будет также трагедией для вас и каждого, имеющего к нему отношение.
— В этом вы ошибаетесь. Мне нечего скрывать, ничто не сможет опорочить меня.
— Простите меня, генерал, что дерзнула возразить вам. Я понимаю характер обвинений, которые будут брошены вами против моего мужа и моим мужем против вас.
Несмотря на искренность тона Джесси, генерал Кирни оскорбился:
— Если вы так уверены, что он прав, то зачем же явились ко мне?
— Потому что убеждена, что в подобном деле, даже если все могут быть правы и никто не прав, все только потеряют и никто не выиграет.
— Видели ли вы дело полковника Фремонта? Знаете ли вы, что мы можем буквально раздавить его? Или же вы слушали только версию вашего мужа?
— Я выслушала версию моего мужа. У меня предубеждение в его пользу, но это предубеждение не ослепляет меня. Я знаю, насколько вы правы и, простите меня, насколько не правы, нет, не не правы, а нетерпимы. Я также знаю, как был не прав полковник Фремонт, нет, не не прав, а поспешен и импульсивен. Но он молодой человек, вы годились бы ему в отцы. Сенатор Бентон и я ожидали таких действий с вашей стороны.
— Мои обязательства перед армией превыше всего, миссис Фремонт. У нас нет фаворитов, и мы не позволяем вмешательство во имя дружбы.
— Но, разумеется, вы преувеличиваете роль полковника Фремонта и его поступков.
— Я знаю, что ваш отец негодует на меня, мисс Джесси, и, пожалуйста, верьте мне, что я любил вас почти как свою дочь. Я глубоко огорчен, что причинил вам такую боль. Но полковник Фремонт оскорбил меня в присутствии других офицеров. Он отказался выполнять мои приказы и ссорился с моими представителями. Бунт — это настрой ума полковника Фремонта. Если я позволю этому бунтарству остаться безнаказанным, то подорву свою собственную позицию в такой степени, что никогда не смогу командовать. Я должен наказать такое поведение ради себя самого и моей долгой карьеры. Нельзя допустить, чтобы полковнику Фремонту безнаказанно сошел этот второй бунт, поскольку он станет прецедентом, подрывающим моральный дух армии…
— Второй бунт? А какой был первым?..
— Когда он отплыл от причала Коу, получив приказ вернуться в Вашингтон.
Джесси побледнела, ей стало дурно.
— Но это сделала я, генерал Кирни. Мой муж не знал, что был отправлен приказ, он узнал только после возвращения, когда я ему рассказала.
— Простите меня за грубость, — ответил генерал Кирни с прямолинейной откровенностью, подобной песчаной буре в пустыне, — но я вам не верю. Убежден, что он получил приказ и выдумал вместе с вами, как избежать последствий приказа.
Она снова села на стул:
— Как вы можете говорить мне такое после сорока лет дружбы с семьей Бентон, ведь вы меня знали со дня рождения?
— Именно потому я и говорю это. Бентоны были всегда страстными борцами, ставящими дело, цель выше правды. Я знаю, что вы станете лгать, Джесси, защищая мужа. Я знаю, что вы пойдете на все, чтобы защитить его. Я не порицаю, когда говорю, что вы лжете; это своего рода комплимент: каждая жена должна лгать, защищая мужа. Но это не причина, чтобы я обманывался. Ваш муж — законченный бунтарь. Чем быстрее мы выставим его из армии, тем лучше.
— Ну, хорошо, — сказала Джесси с оттенком металла в голосе, который она даже не заметила. — Я глупая, а мой муж — законченный бунтарь. Но даже в таком случае должен ли весь мир слышать наши обвинения и контробвинения? Это нанесет ущерб администрации президента, навредит нашему правительству, очернит нашу армию.
— Я буду настаивать на военно-полевом суде, — хрипло ответил генерал, — потому, что никому не позволю поступить так со мной в конце моей карьеры.
— Тогда я отвечу вам равноценной правдой: вы сами не должны наносить удар самому себе в конце вашей карьеры! Горечь процесса, обвинения создадут вокруг вас врагов и умалят ваши деяния для своей страны.
— Я рискну, — ответил он. — Я буду считать, что не выполнил свой долг, если не возбужу дело.
Наступила неловкая тишина. Наконец Джесси взмолилась:
— Почему вы должны мстить ему из-за меня? Я ответственна за то, что полковник Фремонт вышел в поход с вашей пушкой вопреки приказу. Если бы не эта неприятность, вы никогда не подумали бы о нем как о бунтаре. Вы были бы более терпимы и добры к нему в Калифорнии, простили бы ему поспешность и скрыли бы его ослушание. Но из-за того, что сделала я в Сент-Луисе, вы склонны считать его мятежником. Я одна ответственна за состояние вашего мышления. И если моего мужа уволят из армии с позором, то по моей вине. Сделаете ли вы меня ответственной за подрыв карьеры собственного мужа? Я не могу поверить, что вы можете это сделать. Представьте ваш доклад военному департаменту, пусть военный департамент примет дисциплинарные меры, какие считает нужными, но не превращайте это в публичный скандал. Дайте мне время урезонить полковника Фремонта, и я обещаю, что рано или поздно он осознает свои ошибки и придет к вам с извинениями.
Генерал Кирни отвернулся от Джесси и уставился на пустую серую стену. Когда он повернулся вновь, его глаза были такими же пустыми и серыми, как стена, которую он разглядывал.
— Я приказал полковнику Фремонту явиться в Монтерей и привезти его архивы. Это после четырех месяцев, когда он продолжал командовать в Южной Калифорнии вопреки моим прямым и четким приказам. Он приехал в мою штаб-квартиру в Монтерей неряшливый и нечесаный после четырехсотмильной скачки на коне и в нарушение моего приказа не привез свои записи. Со мной был полковник Мэзон. Ваш муж потребовал, чтобы я отпустил полковника Мэзона и чтобы мы говорили с глазу на глаз. Когда я отказался, он закричал: «Вы привезли его шпионить за мной?» Верьте мне, миссис Фремонт, я не знаю ничего, подобного этой сцене, во всей истории армии. Позже, когда я послал полковника Мэзона в Лос-Анджелес, чтобы он принял командование от полковника Фремонта, ваш муж имел наглость вызвать своего командующего на дуэль! Он вел себя настолько вызывающе и высокомерно, что отказался возвратить мне две гаубицы, которые я перетащил из Санта-Фе через пустыню и которые мексиканцы передали ему при своей капитуляции. Это беспорядок, миссис Фремонт. Можете ли вы понять это? Что мне оставалось делать, как не посадить его под арест?
