— Повторите, я ничего не слышу.
— Белый флаг! — крикнул Уркварт.
Юленшерна усмехнулся синими губами, поднял пистолет, выстрелил снизу вверх в толстое лицо капитана «Короны». Уркварт упал навзничь, медная каска покатилась по палубе…
Вокруг еще палили из пистолетов, искали русского лоцмана, словно это могло хоть чему-нибудь помочь. Юленшерна сделал несколько шагов по настилу юта, ткнул дулом разряженного пистолета в челюсть трясущегося Пломгрэна, ударил артиллериста ногой, крикнул, срывая голос:
— Грязный трус! Стоять прямо, когда с тобой говорит адмирал!
Пломгрэн вытаращил глаза, вытянулся. Шаутбенахт смотрел на него с гадливостью, — сам он ничем не изменился, ярл Юленшерна: такое же спокойное желтое лицо, такие же хрящеватые уши, такие же кофейные глаза.
— Палача ко мне!
— Палача к ярлу шаутбенахту!
— Палача, и поскорее!
Сванте Багге отыскался тотчас же.
— Дюжину ребят себе в помощники! — приказал Юленшерна.
Двенадцать молодчиков выстроились за спиною Багге.
— Трусов и предателей убивать на месте! — пожевав губами, велел Юленшерна. — Мы должны выиграть сражение. Московиты не могут победить эскадру его величества короля шведов, вандалов и готов. У нас есть пушки, есть ядра, есть артиллеристы…
И шаутбенахт позвал своим сиплым, старческим, но совершенно спокойным голосом:
— Лейтенант Пломгрэн!
— Лейтенант Пломгрэн здесь, гере шаутбенахт!
Юленшерна, все еще жуя губами, огляделся, подумал и приказал попрежнему спокойно и внятно:
— Пушки правого борта к бою! Пушки левого борта к бою! Горнисты, «Слава королю!»
Двое оставшихся в живых горнистов, едва держась на накренившейся палубе, приложили горны к губам. Матросы, подгоняемые плетями боцманов, уже скатывали тлеющую палубу, ломом разбивали подожженные ядром бимсы грот-мачты, заливали свистящее пламя на юте. Абордажные солдаты уже качали рукоятки помпы…
На опер-деке вразнобой загрохотали легкие пушки, на гон-деке грянула одна — тяжелая. Весь корпус корабля содрогался: теперь били орудия и левого и правого бортов — по крепости и по батарее Маркова острова. Русские ядра с воем влетали в пушечные порты, одно ударило в пирамиду пороховых картузов, белое пламя опалило сразу нескольких артиллеристов, другое ядро врезалось в пушечную прислугу, навалившуюся на станок. Несмотря на усилия пожарных матросов, непрестанно — то там, то здесь — вспыхивало пламя.
Лейтенант Пломгрэн, держа шпагу в левой руке, метался по пушечным палубам, кричал в уши оглохшим дечным офицерам:
— Картечь! По валам — картечь! Всюду — картечь! Убью!.. Приготовиться!
Дечные офицеры с испугом поглядывали на своего лейтенанта — не сошел ли с ума…
Юленшерна, неподвижно стоя на юте, приказал:
— К высадке!
Горнисты подняли горны, барабанщик испуганно ударил дробь. Абордажный лейтенант с повязкой на лбу бегом поднялся на ют, подбежал к шаутбенахту. Юленшерна, указывая на Марков остров, велел:
— Вы высадитесь на берег и во что бы то ни стало заставите замолчать пушки.
Лейтенант не понял, Юленшерна повторил. Рядом грохнули два мушкетных выстрела: молодчики Сванте Багге застрелили спрятавшегося матроса. Сванте Багге сам привел офицера связи, шаутбенахт приказал ему передать на другие корабли неудовольствие флагмана: флагман желает видеть пальбу из всех пушек, а не одиночные выстрелы…
Приказывая офицеру связи, он смотрел туда, откуда молодчики Сванте Багге провожали солдат абордажной команды на остров. Каждого, кто замедлял шаг, они оттаскивали от трапа и приканчивали либо ударом ножа, либо выстрелом.
Постепенно все приходило в порядок, хоть ядра русских пушек и продолжали громить корабли. Теперь эскадра повела огонь. И на «Короне» и на других фрегатах и яхтах было еще немало орудий и умелых артиллеристов. Вначале шведские ядра попадали либо в Двину, либо во двор крепости, но позже, когда шведы пристрелялись, ядра все чаще сеяли смерть и разрушение на валах и на боевых башнях цитадели. Уже дважды в русской крепости занимались пожары, и черный жирный дым поднимался к небу, но русские, видимо, тушили огонь. Уже тяжело прогрохотал взрыв в цитадели — наверное, ядро угодило в пороховой погреб. Уже несколько убитых русских пушкарей упали со стены в серые двинские воды. И на Марковом острове загремели наконец мушкетные и ружейные выстрелы — десант, видимо, делал свое дело. Пора было готовить десант в крепость, и Юленшерна уже хотел отдать приказ об этом, как вдруг Сванте Багге приволок к нему на ют солдата из тех, кто побывал на Марковом острове. Зубы солдата стучали, по лицу текла кровь; сбиваясь, он рассказал, что на острове, кроме пушкарей, много бородатых московитов-мужиков с топорами и кольями. Едва десант ступил на берег острова, как эти мужики выскочили из своих ям и ударили по солдатам с такой силой, что они могли дать только два залпа и были смяты. Многие упали на колени, сдались, многие были убиты, некоторые пытались спастись бегством, но московиты их настигали и безжалостно убивали…
— Трус! — сказал Юленшерна и отвернулся.
Солдат завыл, Сванте Багге велел своим молодцам покончить с ним.
Молчан сбросил армяк, сел на пень, жадно, долго пил воду. Мужики переговаривались усталыми голосами, один — здоровенный, сердитый — качал головою, крутил в руках топор: какой добрый топор был; а теперь на жале щербина — попортился на шведском панцыре.
— Два мушкета заместо топора, а ему все мало! — сказал Молчан.
Мужик огрызнулся:
— На кой мне ляд мушкеты? Тесать ими стану, что ли? Бери вот оба, дай за них топор…
Другие работные люди засмеялись: хитрый экой — дай ему за мушкеты топор. Стали говорить, почем нынче на торге топоры, почем мушкеты, почем ножи. Выходило так, что мушкет ни к чему не годная вещь: поймают с мушкетом — отберут, да еще настегают кнутом.
За деревьями, за сваленными лесинами стонали раненые шведы. Дождь хоть еще и моросил, но небо кое-где голубело. Попрежнему с Двины тянуло сыростью, кислым пороховым запахом. Тяжело, часто, раскатисто ухали крепостные пушки, шведы непрестанно били со всех кораблей. Батарея на Марковом острове молчала, пушкари банили стволы, остужали накалившуюся медь, полдничали.
— Кашу трескают! — завистливо сказал мужик с бельмом на глазу. — Наваристая каша, мясная, да еще с маслом, ей-богу так…
— Кто?
— Пушкари. До отвала, ей-богу!
Молчан зачерпнул из бочки ведром, подал молодому парню, приказал:
— Сходи, снеси шведам напиться.
Парень не брал ведро, лицо его сделалось упрямым.
— Тебе говорю, али кому? — спросил Молчан.
Парень поднялся, нехотя взял дужку ведра большой рукой. Из-за леса, из-за деревьев староста землекопов старичок Никандр вывел кого-то — тонкого, слабого, — помахал рукой, крикнул:
— Эй, помогите, что ли…
Молчан пошел навстречу, подхватил Митеньку с другой стороны, поглядел в его синее лицо, спросил:
— Из воды?
— Побитый он! — сказал староста. — Никак ногами идти не может. И голова вишь как… Не держится…
Всмотревшись в Митеньку, Молчан вспомнил Соломбальскую верфь, Рябова, черноглазого хроменького юношу, которого опекал кормщик.
— Толмач он, — сказал Молчан, — с кормщиком, с Рябовым на иноземные корабли хаживал. Как же оно сделалось, что нынче из воды вынулся пораненный?
И, пораженный догадкой, вспомнив вдруг, как головной шведский корабль сел на мель, крикнул:
— Слышь, Митрий? Ты с ним был, с кормщиком? На воровском корабле? Да говори ты, для ради бога, не молчи! Кормщик где?
Митенька молчал, валился набок, лицо его совсем посинело.
— Помирает! — сказал мужик с бельмом на глазу. — Клади его сюда, на соломку, — помирать мягче…
Молчан бережно опустил Митеньку на солому, сел рядом с ним, вместе со старостой Никандром стал снимать с него кургузый кафтанчик, рубаху — все тяжелое, мокрое. Староста со вздохом покрутил головой — ну, досталось вьюноше!
— Весь побитый! — сказал тот мужик, что давеча ругался за топор. — Ты смотри, до чего пораненный. И как еще живет…
— Были бы кости, мясо нарастет! — сказал другой мужик, разрывая зубами ветошь на перевязки.
Опять на батарее Маркова острова загрохотали пушки. Митенька вдруг открыл глаза, стрельчатые его ресницы дрогнули, он часто задышал, спросил:
— Где бьют? Чьи пушки?
— Наши, милок, наши, — ласково, шепотом ответил Молчан, — наши, батарея палит…
— А дядечка, дядечка где? — испуганно, порываясь подняться, спросил Митенька. — Дядечка где, Иван Савватеевич?
— Он корабль на мель посадил? — вопросом же ответил Молчан.
— Он… Мы с ним в воду, в Двину повалились! — с трудом шевеля губами, говорил Митенька. — А здесь-то нету его?.. Я поплыл еще, а его нет и нет…
