Поэтому каждый раз, проходя мимо буфета с сертификатами, фюрер с нескрываемым благоговением смотрел на вещественное доказательство своей принадлежности к немецкому народу и своего законного права на немецкий трон.
В гостиной Бергхофа все соответствовало вкусам великого и вместе с тем скромного, в меру консервативного человека.
Монументальную классическую горку венчали массивные часы с бронзовым, довольно свирепого вида, орлом. Прямо перед широченным венецианским окном, как грозный редут, вытянулся шестиметровый стол, за которым Гитлер работал с документами и военными картами.
Здесь все, по мнению Гитлера, располагало к комфортному и вполне пристойному отдыху, без современных кунштюков: кресла с красной обивкой в глубине комнаты у камина и диваны с креслами у круглого стола недалеко от окна. Стол по требованию фюрера был покрыт толстым стеклом для защиты лакированной столешницы: хозяин берег мебель, купленную, по крайней мере так было известно всем, на деньги от продажи «Майн кампф».
Окошки кинопроекторской прикрывал гобелен. После начала войны Гитлер «из солидарности с солдатами, которые терпят лишения на фронте», отменил вечерние киносеансы. И развлечения ограничивались прогоном пластинок, распитием дешевого трофейного шампанского – лучшие сорта, как правило, прибирались к рукам Герингом и его маршалами, – и, конечно, непринужденной беседой.
Внимание гостей привлекал и тяжеловесный комод со встроенными в него динамиками, внушительных размеров бронзовый бюст Рихарда Вагнера работы Арно Брекера и, безусловно, большие написанные маслом картины. Из уважения к фюреру даму с обнаженной грудью приписывали ученику Тициана Бордоне, а другую, совсем уже обнаженную даму – самому учителю.
Так как в конце сорок второго в программе вечера киносеансы отсутствовали, гости сразу же расселись вокруг гигантского камина на необычайно длинной и иезуитски неудобной софе.
Сам же Гитлер, как всегда, по праву сильного занял одно из уютных кресел между Евой и отмеченной его вниманием дамой.
Заиграл патефон. Выбор пластинок из огромной коллекции целиком и полностью соответствовал вкусу хозяина Бергхофа. Вкус же у Гитлера был специфический и безальтернативный. Поэтому весь вечер гости были обречены слушать отрывки из опер Вагнера и наилегчайших оперетт. Так было и в этот раз. И, как обычно, фюрер при исполнении оперетт азартно угадывал имена исполнительниц и по-детски радовался, когда удавалось попасть в точку.
Незатейливо флиртуя сразу с двумя дамами, Гитлер припомнил давнишнюю шутку Геббельса, в которой он еще до войны безжалостно высмеял министра внутренних дел Фрика.
– Представляете, я рассказал обществу, что мой отец не гнушался рукоприкладством. При этом откровенно заметил, что наказания были для меня необходимы и полезны в плане воспитания характера. А этот Фрик, видимо, захотел ко мне подольститься. Что же он тогда сказал?.. Секунду… я сейчас вспомню… слово в слово! Вот! «Да, мой фюрер, как мы видим, это, несомненно, пошло вам на пользу!»
Гитлер, не вставая с места, подхватил под руки обеих своих дам, как бы приглашая их оценить всю трагикомичность ситуации.
– Я строго посмотрел на Фрика, и он от страха пробормотал своим блеющим голосом: «Я хотел сказать, мой фюрер, вот почему вы так многого достигли!» А я захотел послать его к черту! Но меня опередил Геббельс. «Думаю, Фрик, – так ядовито мог сказать только Геббельс, – вас в юности никто не порол! А жаль!»
Все дружно рассмеялись. Причем Гитлер – до слез.
Вдруг лицо его посерело. Он надолго уставился в немеркнущий огонь в камине, как-то обреченно кивая головой. А затем сказал, словно ища сочувствия у окружающих или с затаенным кокетством, примерно то, что уже говорил днем в чайном домике, но гораздо глуше и трагичнее, как на исповеди.
– Когда я осуществлю все свои цели, я отойду от государственных дел и поселюсь в Линце. И с политикой расстанусь навсегда. Ибо только в этом случае мой преемник сможет завоевать авторитет. Я клянусь, что не буду ни во что вмешиваться, и народ, я в этом убежден, поверит в нового вождя, увидев, что вся власть сосредоточена в его руках.
Гости прекратили перешептываться, чтобы не мешать порыву величайшего откровения. Хотя все это они уже слышали не раз – в разных местах и при разных обстоятельствах.
– А меня самого быстро забудут и покинут, – с мазохистским наслаждением произнес Гитлер. – Может, кто-нибудь из бывших соратников и посетит меня как-нибудь, но я на это не рассчитываю. Я никого не возьму с собой, кроме, – Гитлер нежно дотронулся до руки Евы, – фройляйн Браун и Блонди. Если, конечно, они захотят разделить со мной мое одиночество. Но, скорее всего, я буду совсем одинок. Ну кто захочет по доброй воле скрашивать жизнь уже никому не нужного старика?! Все бросятся за моим преемником. Ну, может, раз в год кто-нибудь… разумеется, случайно, и приедет на мой день рождения.
Гости наперебой стали заверять Гитлера в своей вечной преданности. Но тот капризно поджал губы. Кажется, он искренне поверил в то, что говорил. По крайней мере, до конца вечера.
Обстановку разрядила Ева. Иногда, очень редко, она могла себе кое-что позволить!
– Мой фюрер! – задорно крикнула она. – Как мать отечества я просто не имею права покинуть вас! Кто, кроме меня, вам тогда скажет, что ваш галстук не подходит к костюму?! Ну вот как сейчас!
– Ха, Чапперль, – с легким пренебрежением отмахнулся Гитлер, – для этого я могу нанять домработницу! Лично ты мне нужна совсем для другого! И ты прекрасно знаешь, для чего!
Все понимающе улыбнулись. Ева сделала вид, что по-девичьи смущена фривольностью своего кавалера, хотя не раз позволяла себе купаться нагишом в озере под охраной эсэсовцев. Гитлер же при этом сидел на песке и задумчиво смотрел в небо.
Шпееру, у которого уже слипались глаза, вдруг припомнилась одна из первых встреч с фюрером. Дело было в июле тридцать второго в берлинском аэропорту.
Трехмоторный самолет коснулся земли. Из него вышел Гитлер с адъютантами и сподвижниками. Машина, которая должна была отвезти фюрера к месту выступления, задерживалась.
На глазах у всех Гитлер грубо обругал одного из своих спутников, отвечавшего за организацию встречи. Он в гневе ходил взад-вперед и хлестал собачьей плеткой по голенищу сапог. Зрелище было пренеприятное.
Шпееру он тогда показался человеком сварливым и взбалмошным. Совсем не таким – спокойным и цивилизованным, – каким он впервые предстал перед ним на студенческом собрании. С тех пор даже Шпеер, один из самых образованных и самостоятельных деятелей Третьего рейха, не всегда мог отличить подлинного Гитлера от лицедействующего.
Но тогда все это быстро забылось. Фюрер сумел обаять впечатлительного молодого архитектора и сделать его «своим человеком» практически до конца войны.
Сквозь воспоминания Шпеер шестым чувством уловил последние слова Гитлера, в этот вечер обращенные к гостям:
– У меня, господа, есть две возможности…
Договорить фюреру помешал вошедший адъютант. Приблизившись, он сказал вполголоса:
– Мой фюрер, вас срочно вызывают к телефону.
– Кто? – недовольно скривился Гитлер: с некоторых пор он не любил незапланированные встречи и звонки.
– На проводе начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Цейтцлер!
– Черт побери! Он что, не мог потерпеть до утра?! Точно так же бесцеремонно вел себя Гальдер! Выходит, я поменял шило на мыло!
– Цейтцлер говорит, что под Сталинградом возникли экстраординарные проблемы.
– Проблемы! – вдруг в бешенстве заорал Гитлер. – Какие могут быть у Цейтцлера проблемы в два часа ночи?! Он что, вздумал рожать?!
– Никак нет, мой фюрер! С генералом Цейтцлером полный порядок! Просто русские перешли под Сталинградом в наступление! Союзники бегут!
Гитлер рывком выскочил из кресла, голова его судорожно дернулась, он противно захрустел пальцами рук.
Бергхоф. Апартаменты фюрераГитлер решительно поднес трубку к уху.
– Говорите, Цейтцлер, только покороче! Пока у вас это неплохо получалось!
– Яволь, мой фюрер! Я буду предельно краток! Сегодня после ожесточенной артподготовки крупные советские соединения прорвали позиции румынских дивизий.
– Что значит, прорвали?! Они что – тряпичные куклы?!
– Но огонь был просто ураганный! В прорыв брошено огромное количество танков с посаженной на броню пехотой! Русские безостановочно продвигаются на юг, глубоко вклинившись в полосу румынской армии. Они шагают через распадающиеся румынские позиции, почти не встречая сопротивления!
– Цейтцлер! О том, что огонь был ураганный, вам, конечно, сообщили румыны! И вы им, шайсе, сразу же поверили! Я всегда считал, что румынские солдаты хороши только за кружкой пива! По сути, это те же цыгане и, как и цыгане, ни на что не способны! Хотя Антонеску божился, что… Цейтцлер! Бог наградил нас дрековыми союзниками! Ну ничего, мы справимся и без них! Без них даже лучше! Немедленно бросьте туда 48-й танковый корпус генерала Хайма из резерва! Он надежно закроет брешь! Надеюсь, этим проблема будет исчерпана.
