Утром 26 августа вместо озверелых тысяч воинов к московским стенам приблизилась небольшая группа знатных татар. Среди них многие москвичи с удивлением узнали Василия и Семена — сыновей князя Дмитрия Константиновича суздальско-нижегородского.
— Что вам надо, нижегородцы?! — Закричали со стены.
— Татарский хан предлагает мириться с вами. — Ответили снизу. — Тохтамыш не с вами воевать сюда пришел, а с Дмитрием. Вы же достойны ханской милости, ибо храбро защищали свой город. Хан любит смелых да сильных людей. Ничего от вас татарский владыка не требует, только выйдете к нему навстречу с почестями и легкими дарами. Хан посмотрит ваш город и уедет к себе в Орду.
Защитники Москвы принялись совещаться. Наиболее храбрые из них нашли смерть от стрел и мечей татарских за время трехдневной осады. Оставшиеся же, со страхом взирали то на свои поредевшие ряды, то на бесчисленную рать противника, окружившую город. Предшествовавший осаде бунт привел к тому, что в городе начала остро ощущаться нехватка съестных припасов, так как все склады и лавки были разграблены.
Видя, что толпа начала склоняться к сдаче города, князь Остей и некоторые воины принялись просить защитников не слушать лживых предателей нижегородских. "Скоро придет Дмитрий Донской с войском и прогонит татар в степи, — убеждал князь Остей москвичей. — Продержитесь еще день-два, и вы будете свободны. Подумайте сами, люди московские: если бы Тохтамыш желал вам добра, то давно увел бы свои рати обратно к Итилю*. Слишком дорого обошлись хану каждодневные штурмы Москвы, чтобы он простил вас и ушел ни с чем."
Патриотов никто не слушал. Уставшие от бессонных ночей и постоянного ожидания смерти, люди бросали оружие и покидали стены. Которые из защитников еще колебались, вновь обратились к нижегородским князьям.
— А чем докажете, нижегородцы, что татары нас не обманут?
— Сам Тохтамыш-хан поклялся, что сохранит жизни всем вышедшим из ворот города. — Пообещал Семен.
— Целуйте крест, что слова ваши есть правда!.. — Кричали москвичи.
Где-то нашли большой крест, и нижегородские князья по очереди к нему приложились.
Последняя клятва согнала со стен самых стойких, и спустя некоторое время кремлевские ворота распахнулись во всю ширь. И повалили из города толпы народа. Впереди шли архимандриты, игумены и попы с крестами, а за ними бояре и лучшие мужи, а уж потом простой народ и черные люди.
Москвичи вышли в поле и принялись глазеть на обступивших их татар. Последние же спросили, кто так искусно руководил обороной города. В одном месте толпа раздвинулась, и в образовавшийся проход вышел князь Остей. Он был в доспехах, но без шлема, и редкие седые волосы развевались на ветру. Остей приблизился к татарским мурзам, и вдруг толпа ахнула и отхлынула назад. Это один из татар взмахнул кривой саблей, и отделившаяся от туловища голова литовского князя покатилась к ногам стоявших впереди толпы русских священнослужителей.
Убийство Остея послужило условным знаком для всеобщего избиения безоружных людей. Словно голодные звери набросились татары на толпу, неся смерть, не разбиравшую ни сословий, ни званий. Следом за литовским князем пали: Семен — архимандрит Спасский, архимандрит Иаков, многие игумены, попы, дьяконы, клирошане, чтецы церковные и певцы, чернецы и миряне, от юного и до старца, мужского и женского пола. И негде было обрести спасение, негде укрыться от беспощадного, разящего ордынского меча. Так дорого расплачивались москвичи за свою, ничем не оправданную, доверчивость.
Обезумевшая толпа бросилась, было, обратно к воротам, но их уже успели окружить со всех сторон татары, и теперь принялись методично сортировать попавшую в их руки добычу. Стариков убивали, молодых уводили в сторону, чтобы потом продать в рабство в далекие страны, или использовать как мастеров в самой Золотой Орде.
Другая часть татар через распахнутые ворота ворвалась в кремль, и резня продолжалась в стенах города. И снова русская кровь обильно окропила деревянные московские мостовые. Многие пытались найти спасение в церквях, но, увы, их усилия были тщетны. Деревянные храмы татары сожгли вместе с защитниками, каменные же были взяты штурмом.
Накануне нашествия в московские соборы на хранение снесли из окрестных сел и со всего города множество книг: в иных церквях их было наложено от пола до самых стропил. И все это погибло в огне, безвозвратно погибла бесценная память столетий. Были безжалостно разграблены алтари, похищены кресты, с чудотворных икон ободраны золото и серебро, жемчуг и драгоценные камни. Грабежу подверглись: великокняжеская казна, склады купцов, ремесленные мастерские и дома простых горожан. Ничем не брезговали завоеватели. Когда уже ничего не осталось брать, татары принялись сдирать одежду с пленных горожан, у кого она была получше.
Расправившись, таким образом, с москвичами, не изъявившими ему своевременно покорности, Тохтамыш разделил свое войско на две части. Одна половина татарского войска взяла и разграбила Владимир — столицу великого княжества Владимирского. Такая же участь постигла и Переяславль, жителям которого, правда, удалось спастись в лодках на озере. Татары, весьма недовольные тем, что лишились живого товара, сожгли опустевший город дотла.
Другие татарские тумены взяли Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск, Рузу, огнем и мечом прошлись по многим селам и, наконец, приблизились к Волоку Ламскому. Здесь конница Тохтамыша напоролась на войско двоюродного брата Дмитрия Донского — Владимира Андреевича. В короткой сече татары потерпели сокрушительное поражение.
Едва вести о встрече с русским войском, во много крат преувеличенные, достигли ушей татарского владыки, он тотчас же принялся собирать свои рассеянные по русской земле тумены. Памятуя о бесславной недавней битве Мамая с войском Дмитрия, Тохтамыш поспешно повернул свое потрепанное войско прочь от Москвы. По пути он захватил Коломну и вступил на землю своего союзника — рязанского князя Олега.
Трудно провести хитроумного Тохтамыша, и расплатой за посланного в Москву гонца была сожженная Рязань. На том и закончился поход Тохтамыша. И, хотя обоз с добычей растянулся едва ли не на два десятка верст, хан не считал свое вторжение до конца удавшимся.
Дмитрий Донской возвратился в Москву через несколько дней после ухода татар. Трупы и головешки, испоганенные, поруганные соборы и груды обугленных бревен вперемешку с человеческими телами встречали своего князя. Увидев такое разорение своего города, не сдержал слез суровый герой Куликовской битвы. Много ран на теле князя воина, но самую глубокую рану получило сердце Дмитрия при встрече с родным городом.
Как ни тяжко сердцу, времени для переживаний не было. Нужно вновь возрождать стольный град, иначе не бывать Руси единой, а значит и свободной.
Для Дмитрия Донского дни осени 1382 года были самыми тяжелыми днями его жизни, ибо он видел в тот момент свое полное бессилие что-нибудь противопоставить Тохтамышу. И снова Москве пришлось платить унизительную и разорительную дань Орде.
А тем временем плохие вести пришли с западных границ московского княжества. То было сообщение о смерти союзника Дмитрия — великого князя литовского Кейстута. Отныне в Литве безраздельно господствовал Ягайло, тот самый Ягайло, который два года назад вел войско к Куликову полю на помощь Мамаю. И неизвестно: решился бы Тохтамыш на этот набег, если бы литовский трон не захватил Ягайло? Со смертью Кейстута у Дмитрия московского оборвалась последняя надежда найти в Литовском государстве верного союзника для борьбы с Золотой Ордой.
Всю ночь скакали трое всадников, не зная отдыха. Лес сменяли истоптанные скотом и уже утратившие яркую первозданную весеннюю свежесть долины. Изредка появлялись возделанные поля, на которых одиноко стояли обмолоченные скирды соломы, пугая в ночи троих путешественников. За полями, сохранившими следы человеческой деятельности, обычно в темноте проглядывали контуры жилых строений, но всадники объезжали их стороною. И снова по краям узкой тропинки замелькали вековые дубы, ели, березы.
Рассвет путешественники встретили также в седле. Лишь к полудню, достигнув Слонима, они решились сделать первую остановку. Один из всадников, поменьше ростом, помог измученной даме покинуть седло, и они, с трудом переставляя отекшие после длительной скачки ноги, направились к харчевне. Второй же мужчина остался при лошадях.
Время было полуденное, и в харчевне царило оживление. Народ здесь собрался разный: воины и бояре, следовавшие через Слоним по государственным или личным делам; местные ремесленники и крестьяне, которые еще не успели обзавестись женой, обладающей кулинарными способностями, или же не умевшей готовить так вкусно как хозяйка этой харчевни. А многие просто пришли поболтать, обменяться новостями, а заодно и пропустить кружку холодного, прямо из погреба, пива.
