— Эй, римляне! Начинайте же пытки! Несите колесо! Вот мои руки, вытягивайте их! Несите и плети — вот спина, бейте! О свободные, невиданное доселе сражение представится вашим глазам: женщина против всех пыток! И она победит! Одно лишь у меня оружие — сила духа!
К безумной кинулись стражи, увели.
Вечером Диор читал Цицерона, одновременно переводя внимательно слушавшему Ратмиру. Вошел Октавий и, увидев, чем занимается юноша, заметил:
— Переводить с выразительного, сладкозвучного латинского на язык варваров речи прославленного своей ученостью Цицерона — это уже слишком! Да уж не шутишь ли ты? Разве в языке варваров найдутся слова и сочетания их, кои бы соответствовали гибкости, многозначности смысла речей величайшего оратора? Не упрощаешь ли ты, не обедняешь ли его мысли?
Ответил декуриону Ратмир, правда произнося слова еще не совсем точно и порой неправильно строя фразы:
— Ты ошибаешься, декурион Тит! Наша речь не менее богата, хоть мы и живем в лесах. Не забывай: славяне два века назад ходили походами в Грецию! Ходили и раньше! Мы знаем и умеем гораздо больше, чем полагаете вы, римляне! Умеем выплавлять железо, изготавливать оружие. У нас есть письменность, хотя пишем мы не на пергаменте, но на бересте! Знай, мы скоро выйдем из лесов! И горе тому, кто отнесется к нам с презрением!
Декурион Тит не стал спорить, ибо даже он понимал, что Рим угасает, а сообщил, что Аквенкум выбран местом для переговоров между гуннами и римлянами. В скором времени сюда приедут полководец Флавий Аэций и Аттила, прозванный за свою жестокость «бичом Божьим».
— В город уже прибыл наместник Паннонии. Ему сообщили о тебе, Диор. Он желает тебя видеть! — сказал Тит.
3
Моложавый, с завитыми волосами претор Гай Светоний Теренций пировал в окружении томных красавиц и изнеженных молодых людей. Они возлежали за мраморным круглым столом, уставленным изысканными яствами. Холеные, надушенные, белолицые, они желали только наслаждений, извлекая их даже из рассказов о героическом прошлом, стремясь забыть о настоящем. Изредка по их пресыщенным лицам пробегала судорога тревоги. Но с тем большим исступлением юноши обнимали красавиц, тем громче звучали кифары, тем чаще пенилось вино в серебряных кубках, наполняемых молчаливыми рабами, То был пир на закате дня, прощальных красок которого не видел никто, ибо Гай Светоний Теренций приказал зажечь все светильники и задернуть занавеси, и свет лампад усиливался сиянием золотых украшений гостей.
В тот же вечер Диор и Ратмир были выкуплены претором за десять тысяч денариев — сумму неслыханную, ибо за ученого раба–виноградаря давали две тысячи. Претор со смехом объявил, что Диор будет его самым необычным секретарем.
Светоний пировал до приезда Флавия Аэция. В первый день он пообещал подарить Диору виллу. На что один из пирующих завистливо заметил, что за столь щедрый подарок можно расплатиться лишь неблагодарностью. На второй день Светоний получил известие, что убит вождь сарматов Абе—Ак. Вождем вместо него стал племянник Абе—Ака Алатей, который прибыл в Аквенкум и просит наместника Паннонии принять его.
Лежа за столом, Светоний указал Диору место возле себя. И даже не изменил позы, когда в зал вошел Алатей. Вместе с новым вождем фарнаков явились Кривозубый, шаман и еще несколько сарматов. Кривозубый держал в руках хорошо знакомый Диору ларец Марка.
Светоний благосклонно принял ларец, даже не взглянув на содержимое. Спросил, чего хочет вождь сарматов? Когда Диор переводил вопрос, Алатей узнал его. В его глазах мелькнуло изумление, потом ярость.
— Ты уговорил Гейзериха напасть на гуннов, — спокойно сказал Диор Алатею. — И считал меня убитым! Но, как видишь, волею Неба я жив и благоденствую. Ты же поплатишься. Чегелай скоро узнает о гибели сотни Узура и о том, что я здесь.
Лицо гиганта покрылось смертельной бледностью. Он хрипло выдавил:
— Ты лжешь, что я уговорил Гейзериха напасть на гуннов!
— Спроси у Кривозубого! — посоветовал Диор. — Он тоже видел, как ты мчался вслед за нами в становище Гейзериха.
Светоний, бережно поправляя белыми пальцами завитой локон, нетерпеливо спросил, чего хочет посол.
— Так скажи, что тебе нужно от римлян? — обратился Диор к гиганту. — И не вздумай лгать!
Самообладание вернулось к племяннику Абе—Ака. Он произнес:
— Гунны нарушили союз с нами и хотят наших земель. Они направляются и сюда. Идут четыре орды. Сам Ругила ведет два народа — витторов и биттогуров. Справа от Ругилы идут акациры, народ, родственный гуннам. Ведет их вождь Куридах. Третью орду возглавляет Васих, это народ кутригуры. Они идут слева. Четвертая орда — угры и булгары — пока в тылу. Предводительствует ими Крум. Говорят, на подходе пятая орда хайлундуров царя Ерана. Сарматы оказались у них на дороге, подобно ручейку перед речным половодьем. Они грозят всех нас вырезать. Не позволят ли римляне перейти нам на правый берег Истра? Мы будем биться вместе с вами против гуннов!
Диор перевел сказанное Алатеем и добавил:
— Этому человеку нельзя доверять. Он нарушитель клятв. Знай, Абе—Ак усыновил меня. Он хотел, чтобы вождем сарматов стал я! Клянусь Небом, Абе—Ак умер насильственной смертью!
Претор, зная о судьбе Диора, спросил Алатея:
— Скажи, как умер Абе—Ак?
— Погиб на охоте, — помедлив, отозвался Алатей. — Огромный вепрь напал на него.
При последних словах предводителя Кривозубый опустил глаза.
— Сколько у тебя воинов? — спросил претор.
— Около десяти тысяч.
— Чтобы воевать с гуннами, этого мало. Если я разрешу тебе переправиться на правый берег Истра, у Ругилы появится предлог сказать: римляне приняли моих врагов, значит, они враги мне! — Светоний изящным жестом поправил прическу, — Подумай, могу ли я, спасая сарматов, жертвовать своим народом?
— Не надейся заключить с гуннами новый договор! — проревел Алатей. — Ругиле нужна Паннония! На равнинах ее он будет пасти свои табуны. Без союзников вы не справитесь с гуннами!
Диор понял, что настало время сообщить претору главное, что послужит началом его жизненного успеха.
— Не принимай его слова на веру. Я отведу беду от вас. Знай, я сын Чегелая!
Изумленный претор вцепился в плечо юноши, привлек к себе, воскликнул:
— Сын прославленного полководца? А ведь ты действительно похож на гунна! Но как докажешь?
Диор кратко рассказал свою историю. Непоколебимая уверенность, прозвучавшая в словах Диора, вселила надежду в претора. Подумав, он подтвердил Алатею свое решение не пускать сарматов на правый берег Истра. Испепеляющий взгляд, которым гигант наградил Диора, был выразительнее слов.
Поздно вечером к Диору явился управитель виллы и сообщил, что воин–сармат добивается встречи с ним, уверяя, что у него есть важные известия. Алатей еще в полдень покинул Аквенкум. Возможно, Тартай сбежал. Диор велел привести воина.
Вскоре перед ним предстал Кривозубый с разорванной полой. Одна из сторожевых собак успела во дворе вцепиться в него. В помещении, кроме них, был Ратмир.
— Меня послал к тебе Верховный жрец! — торопливо заговорил воин, испуганно оглядываясь. — Он велел передать, Абе—Ак умер от «летней» [75] болезни. Алатей ездил к Ругиле, но тот принял его враждебно. Скоро в Аквенкум прибудет племянник Ругилы Аттила. Верховный жрец просил напомнить, что сарматы усыновили тебя, а потому ты должен помочь нам.
— Я помогу вам, если поклянешься именем праведной Табити, что тебя послал действительно Верховный жрец!
Воин замялся, глаза его враждебно блеснули. Он сделал шаг к Диору, выхватил из–за голенища сапога короткий кинжал, прыгнул вперед, занося кинжал для удара. Юноша успел перехватить его руку. Ратмир кинулся ему на помощь. Но она не понадобилась. Крик боли вырвался из груди сармата. Кинжал выпал. Диор отшвырнул воина. Тот упал. Рука его висела, подобно плети. Диор склонился над Кривозубым, насмешливо сказал:
— Алатей и ты забыли, что я маг! Трава цикута ядовита. Кто подсыпал ее в пищу Абе—Аку?
— Это Алатей! Он уговорил меня!
— И народ признал его предводителем?
— Да, признал.
— А что сказал Верховный жрец?
— Сказал: великая беда постигнет фарнаков.
— Где Алатей тебя ждет?
— За мостом.
— Отправляйся к нему и расскажи, что здесь произошло. Я не стану помогать сарматам.
— Но тогда он убьет меня! — завопил воин, подползая на коленях к Диору. — Мне некуда деваться! Возьми меня с себе. Клянусь святостью Табити, я буду верным слугой!
Диор хотел отказать, но пристально вгляделся в Кривозубого. И увидел такое, что заставило его недобро улыбнуться. Ободренный Тартай осторожно коснулся здоровой рукой колена юноши — знак горячей мольбы.
