– Но, мой фюрер, 48-й корпус практически небоеспособен! Одна его немецкая дивизия еще на стадии формирования, а танковая румынская не выдержит натиска русских!
– Вы так полагаете, Цейтцлер? И чем же это нам грозит?
– В худшем случае полным обрушением фронта и окружением 6-й армии под Сталинградом!
– Цейтцлер! Вы повторяете старые ошибки наших славных генералов! Они всегда переоценивали силы русских, чтобы оправдать свою бледную немочь. Они всегда готовы сдаться врагу еще до первого выстрела! В конце концов, под вашим руководством не скопище эрзац-союзников, а непобедимые легионы вермахта! Действуйте! Я в курсе всего, что происходит на фронте! Судя по донесениям с передовой, противник уже исчерпал человеческий ресурс. Русские ослаблены собственным наступлением, они наверняка понесли слишком большие потери. Разумеется, такие донесения никого в ставке не устраивают! Ведь проигрывать слабому противнику позорно, а сильному – почетно! Но где вы видите сильного противника?! Я знаю точно: русские офицеры плохо подготовлены! Они просто не в состоянии организовать такое наступление! Мы-то с вами прекрасно понимаем, что для этого необходимо! Все, что вы мне тут сейчас наговорили… про ураганный огонь, крупномасштабное наступление, катастрофу… плод больного воображения румын! Поставьте на их место немецкие части – и все миражи исчезнут! Русские знают лучше нас с вами, что рано или поздно их наступление просто захлебнется. Они выдохнутся. Наступление русских – блеф отчаянных! И вот когда они окончательно выдохнутся, мы бросим в бой свежие дивизии с запада и покончим с ними!
Гитлер перевел дух. Цейтцлер молчал в ожидании сообщения Верховного главнокомандующего о его экстренном возвращении в ставку. Но Гитлер не был расположен прерывать столь удачно начатый отпуск в Оберзальцберге из-за каких-то фантазий своего начальника Генштаба и восточных варваров, которые всегда все делают, не посоветовавшись с ним.
– Что касается 6-й армии, Цейтцлер… Ну что ж, она может на несколько дней оказаться в окружении, но потом контрударами нескольких резервных соединений положение удастся нормализовать. Такое у нас уже случалось до и после Москвы, но мы всегда находили верное решение! Не так ли?
Гитлер положил трубку. Чувствовалось, что сказанное Цейтцлером еще не дошло до его сознания. Душой он все еще находился в гостиной, в кругу своих обаятельных друзей.
В комнату робко постучали.
– Это я, Ади, – раздался за дверью голос Евы. – Уже поздно. Разреши мне пойти спать.
Как ни странно, но именно этот хорошо знакомый и где-то уже родной голос вернул его к действительности.
– Ураганный огонь! – теперь уже нервно повторил он недавние слова Цейтцлера.
И, не откликнувшись на мольбу Евы, теперь уже с дрожью в голосе, словно вслушиваясь в каждое слово, прошептал:
– Ураганный огонь! Шайсе!
Из дневника начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерала Вальтера Варлимонта:«В речи в мюнхенской пивной Гитлер только что поздравил себя с тем, что Сталинград у него в руках. Теперь, когда от ОКХ его отделяло около тысячи километров, а от места главных событий – примерно две тысячи, между 19 и 21 ноября его настиг третий за эти недели удар – город, за который так долго велись бои, был окружен русскими.
Это можно было предвидеть, когда противник совершил прорыв в низовьях Дона, но тогда внимание было приковано к Ростову; это можно было предотвратить, если бы мы не цеплялись за изначально поставленные цели, невзирая на постоянно растущую нехватку средств. Теперь там, как и в Северной Африке, надо было исправлять положение, когда подходящий момент уже миновал, а средств для этого осталось еще меньше.
Все, что было у нас в распоряжении для того, чтобы остановить лавину русских, – это единственная немецкая танковая дивизия в резерве сухопутных войск, к тому времени прилично поистрепавшая себя в водовороте событий, и несколько “пожарных команд”, придуманных Цейтцлером и состоявших из людей, которых наскребли в тыловых службах, – писарей, поваров и водителей.
Все это свалилось на ставку в тот момент, когда она была разбросана по разным углам, как это всегда случалось во время пребывания Гитлера в Берхтесгадене. Сам он находился в Бергхофе, из военных с ним были только помощники. Кейтеля, Йодля и других военных лиц из зоны 1 Ламмерс разместил в маленькой рейхсканцелярии на окраине города. Штаб оперативного руководства находился в специальном поезде на вокзале Зальцбурга. ОКХ, на котором лежала основная ответственность за все рекомендации и действия, оставалось в Мазурских лесах у Ангербурга. Штаб люфтваффе находился там же, хотя, видимо, без своего главнокомандующего, у которого, как всегда, все самое важное происходило где-то в другом месте. 21 ноября под давлением обстоятельств Йодль перенес штаб ближе к Берхтесгадену в пехотные казармы в Штрубе. По совести говоря, это было достаточно далеко от маленькой рейхсканцелярии, но отныне штаб всегда располагался там, когда Гитлер находился в Бергхофе.
На следующий день вся штаб-квартира снова выехала в “Вольфсшанце” в Восточную Пруссию».
20 ноября 1942 года. Бергхоф. НочьВ этот вечер Ева, как всегда, ждала своего Ади. И, как всегда, находилась в полнейшем неведении по поводу его намерений относительно нее. Она никогда не знала наверняка, проведет он с нею ночь или нет.
А сегодня, после того, что случилось там, в бесконечно далекой и страшной России, надеяться на встречу с фюрером было просто безумием. Безо всяких сомнений, ее возлюбленный сразу же после телефонного разговора с Цейтцлером на всю ночь заперся со своими помощниками.
Еве нравилась их форма и офицерская выправка, но все они так скучны и после них, а особенно после этих его кошмарных генералов, Ади становится чудовищно раздражительным, порой просто бешеным.
То ли дело Альберт Шпеер! Сразу видно – интеллигент и не зануда! И Ади ее к нему совершенно не ревнует и даже позволяет им иногда пошептаться наедине! А все потому, что Шпеер с ним редко спорит и является по первому зову! Не то что некоторые!
При проектировании Бергхофа Ади позаботился, чтобы ее апартаменты были непосредственно соединены с его. В их спальнях стояли телефоны прямой связи. Спальня Ади у Евы всегда перед глазами: простая, почти походная кровать, крошечный столик, незатейливый шкаф… ну что еще? Ах, конечно! Везде разбросаны книги! Много книг! У Ади к книгам почти сексуальная страсть! Иногда Еве кажется, что он может легко променять ночь с нею на ночь с книгой, а ее саму – на какую-нибудь занимательную новинку.
Ева отчаянно ревнует Гитлера к книгам, к Блонди, к валькириям, к старым партайгеноссе и прочим посетителям Бергхофа, когда «час чая» – прием важных гостей – затягивается до утра.
Вот и сейчас, как обычно, Ева с тоски уже успела ополовинить бутылку шампанского, а ее Ади все нет и нет.
Ну что ж, фюреру Германии все позволено! Позволено категорически не хотеть детей даже от нее! Ади панически боится стать отцом девочки!
– Какая-нибудь маленькая Гитлер! – возмущенно кричит он. – Представьте меня (!) отцом маленькой девочки!
Позволено быть весьма пикантным мужчиной. Настолько пикантным, что Ева однажды рискнула написать в письме школьной подруге: «Как от мужчины я от него вообще ничего не имею».
Позволено иметь не совсем приличные вкусы. У Ади большая порнографическая библиотека, он открыто восхищается извращенно-эротической живописью Штакка. А как-то показал ей свои детские рисунки с откровенно сексуальной символикой! Юному художнику тогда было всего одиннадцать лет! Глядя на них, Еве казалось, что она проваливается в самые мрачные бездны его души.
Нет-нет, Ева всегда будет объективна к своему Дольфу! На самом деле он любит ее больше всех на свете! Даже больше, чем Гели Раубаль! Он уделяет ей максимум внимания, которое может себе позволить уделить женщине вождь и гений!
Ева читала у Бальзака, что ночь, проведенная с женщиной, стоит половины тома художественного произведения! «Но какая же женщина стоит целого тома!» – вполне справедливо уточнял Бальзак.
А Ади провел с ней уже много ночей! Значит, он высоко ценит ее как женщину! Разве он лично не фотографирует ее обнаженной для своей порнографической коллекции? И разве не ее ягодицы, снятые крупным планом, Ади считает украшением этой коллекции?!
Он обожает Евино нижнее белье из тончайшей белой ткани, маркированное клеверными листочками с четырьмя лепестками, получавшимися из причудливого переплетения двух латинских букв – Е и Б!
И разве буквально сразу же после прихода к власти он не подарил ей к совершеннолетию драгоценный турмалиновый гарнитур: браслет, серьги и кольцо?! Она никогда не расстается с ним и, если судьбе будет угодно, наденет его либо в день своей с Ади свадьбы, либо… в день собственной смерти.
