С этими словами Ракшас подошел к Парватешвару и встал рядом с ним. Он теперь был совершенно спокоен и казался воплощением твердости и решимости. Чандрагупта и Бхагураян думали, что как только Парватешвар назовет Ракшаса, тот начнет все отрицать и станет просить, чтобы его отпустили, или будет бить себя в грудь и поносить их. Но они не предполагали, что министр потребует суда над самим собой. Что касается Чанакьи, то он хорошо понимал, что, если Ракшаса будут судить, сторонники министра сделают все возможное, чтобы его оправдать, и дело может дойти даже до восстания против нового правителя Магадхи. И хотя брахман видел, что народ сейчас настроен против Ракшаса, он не придавал этому особого значения, зная непостоянство толпы.
«Народ похож на море, — рассуждал Чанакья. — Когда он спокоен, то несет вас на своих волнах. А если бурлит, то может по своей прихоти бросить в пучину или вышвырнуть на берег».
Чанакья вовсе не хотел открыто судить Ракшаса и тем более выносить ему приговор, ибо стремился теперь только к одному — сделать министра союзником Чандрагупты и разгромить греков. Ненависть брахмана к захватчикам питали тяжелые воспоминания. Он видел произвол, чинимый греками в Такшашиле, и хотел мстить. Чанакья понимал, что, если Ракшас самостоятельно поведет широкое, гласное расследование, все может со временем открыться. Этого-то он и опасался. Конечно, Ракшаса можно было судить и выслать из Магадхи. Однако Чанакья предпочитал не делать этого по двум причинам.
«С одной стороны, — размышлял брахман, — если Ракшас будет изгнан, он возненавидит Чандрагупту, поднимет против него других царей и двинется на Магадху. Он предан Нандам. И теперь, когда этот род погиб, сочтет своим долгом уничтожить тех, кто погубил его. Для осуществления этого министр сделает все, что в его силах. Изгнание Ракшаса не принесет пользы, а вред будет огромен. С другой стороны, Чандрагупте нужен министр, а Бхагураян не подходит для этого».
Сам Чанакья не хотел занять место Ракшаса. Его снова тянуло в Гималаи, туда, где не было политики и людских страстей. Но брахман не мог считать свою цель достигнутой до тех пор, пока Ракшас не признает Чандрагупту преемником Нандов и не согласится служить ему. Чанакья понимал всю трудность своей задачи, но он всегда говорил, что для него не существует препятствий, и был уверен, что его призвание и состоит в достижении невозможного. Брахман знал, что ничего не добьется от министра, если обвинит его в убийстве Нандов и попробует показать ему безвыходность положения. Такими средствами успеха не достигнешь. Чтобы Ракшас стал союзником, нужен другой путь. И Чанакья искал его.
После того как состоялся допрос Парватешвара, между Чандрагуптой и министром произошел следующий разговор.
— Министр Ракшас, — сказал юноша, — вы слышали, что тут говорил Парватешвар. Но нам это представляется невозможным. Вы неспособны на предательство и не могли совершить преступления. Поэтому не думайте, что мы всему этому верим. Парватешвар ведь не скрывал, что ждет случая захватить Магадху. Нас никто не убедит, что вы могли быть заодно с ним. И теперь именно вам следует найти бунтовщика и сочинителя этих писем.
— Царевич, — ответил министр, — ты, конечно, можешь думать всякое, но слова твои мне нравятся. Ты говоришь, что я не мог пойти на такую низость. Но какая польза от того, что ты так думаешь? Народ будет считать меня виновным, потому что письма с моей печатью оказались у Парватешвара. Этот прихвостень греков назвал меня изменником, но обвинение должно быть с меня снято. Я буду считать, что вы верите мне, если решите открыто вести расследование.
— Министр, — вступил в разговор Бхагураян, который находился тут же, — если мы поведем открытое расследование, то могут возникнуть всякие осложнения. Лучше всю эту загадочную историю продолжать держать в тайне, а с Парватешвара взять выкуп и отправить его восвояси. Царевич Чандрагупта станет махараджей, и мы будем править Магадхой. Ты останешься министром, а я — главным военачальником.
— Подлец! — вскричал Ракшас. — Думаешь, я не понял твоей грязной игры? Как бы не так! Но понял-то слишком поздно. Не то бы… Да что толку говорить об этом теперь?
Глава XXXIV
Неожиданная встреча
Бхагураян некоторое время сидел молча. Он не знал, что ответить министру, хотя понимал, что молчать нельзя.
— Почему же? — проговорил он. — Можно и сказать. Говорите все начистоту. Договаривайте, раз начали.
— Что мне говорить, Бхагураян, если ты повернул армию против Нандов и стараешься посадить на престол какого-то низкорожденного нечестивца. Да, я был слеп. Я решил, что у Магадхи нет сильных врагов. И я заслужил наказание. Ты, Бхагураян, цареубийца и предатель. Я совершаю тяжкий грех, что говорю с тобой. Если у вас обоих есть хоть немного смелости, то вы будете судить меня при народе. Когда меня признают виновным — а это так и будет, — выносите мне любой приговор. А не хотите открыто судить меня, так я пойду на улицу и во всеуслышание заявлю о том, что произошло.
— Министр, — ответил Бхагураян, — кто мы такие, чтобы судить тебя? Ведь всегда ты выносил приговоры. Я прошу тебя только об одном: оставь толпу в покое. Народ непостоянен. Никогда нельзя предвидеть, на чьей стороне он будет.
— Бхагураян, зачем повторять одно и то же? Что такое толпа, мне известно не хуже, чем тебе. Сейчас ты у власти. Делай что хочешь. Я же хочу, чтобы с меня сняли обвинение. А если докажете мою вину, я готов понести любое наказание. Милости мне от вас не нужно. Я никогда не соглашусь все скрыть и помогать Чандрагупте. Об этом и не думайте.
В словах Ракшаса были решимость и вера в свою правоту. Бхагураян и Чандрагупта молчали. В это время быстро вошел гонец и что-то проговорил на ухо военачальнику.
— Что ты говоришь? — воскликнул тот. — Схвачен человек, который участвовал в убийстве раджи? Помог рыть эту ловушку перед дворцом? Какой Чандандас? Ба-а! Любимец министра! Не может быть, чтобы он… Нет, нет, невозможно. Чандандас не замешан в этом.
— Но он сам признался в том, что дал согласие после того, как получил письмо министра. «Я его друг и потому не мог отказать», — вот слова этого человека.
Гонец и Бхагураян говорили громко, и Ракшас слышал каждое слово. Министра охватил гнев.
«Чандандас — мой друг, — думал Ракшас, — он никогда не стал бы участвовать в подобном деле».
Однако министра мучили сомнения, и теперь он уже готов был верить всему. Голова его шла кругом от противоречивых мыслей.
«Если этих людей, — говорил себе Ракшас, — многие поддерживают, то почему и Чандандас не мог сделать того же? А раз уж и он заодно с Чанакьей, то, значит, весь свет на его стороне и Нанды теперь действительно погибли».
Но вслух министр не сказал ничего.
— Послушайте, — обратился Бхагураян к Ракшасу, — вы сейчас очень возбуждены, и я не стану вас больше задерживать. Пойдите отдохните и подумайте хорошенько. Мое предложение не пустяк, и будет хорошо, если вы поймете это.
Ракшас посмотрел на военачальника с безграничным презрением и ничего не ответил.
— Даже сам разговор с этим человеком оскорбителен, — прошептал он.
Министр больше всего страдал оттого, что все случилось с ним не по его неопытности, а только из-за непростительной самоуверенности. Когда Ракшас вышел из здания суда, то сначала не знал, куда идти. По приезде, находясь в доме приятеля своего слуги, он послал одного человека к Чандандасу с просьбой узнать о своей семье. Чандандас выполнил его просьбу, но тогда Ракшас был очень удивлен тем, что его друг прислал ответ, а не пришел сам. Теперь же он больше не удивлялся.
«Если Чандандас помогал убийцам, он просто не отважится посмотреть мне в лицо», — решил министр.
«Моя семья находится сейчас у него, — продолжал он размышлять. — Нужно забрать их и уходить из Паталипутры. Сарвартхасиддхи, должно быть, все еще живет в лесу. Это отшельник из рода Нандов. Надо найти его и обратиться к какому-нибудь радже за помощью, потом вернуться сюда с войском и отомстить предателям. Сарвартхасиддхи взойдет на престол без особого труда».
Министр уже был уверен, что Чанакья, Чандрагупта и Бхагураян не решатся посадить его в тюрьму. Теперь он думал только о том, как вызволить жену и детей из рук изменников и переправить в безопасное место.
Ракшас шел, держась подальше от оживленных улиц. Наконец он очутился на каком-то незнакомом безлюдном пустыре на берегу реки, но вскоре сообразил, что оттуда можно было пройти к дому приятеля его слуги. Министр уже направился было туда, как вдруг из-под раскидистого дерева, мимо которого он проходил, послышался голос.
— Чандандас, — говорил кто-то, — тебя убьют, но ведь ты не виноват, ты выполнял приказ Ракшаса. И потом, ты мог еще спастись, но не сделал этого. Тебя убьют, и я умру тоже.
