Вошел одетый в овчинный полушубок слуга с длинною бородою.
— Беги в первую съезжую избу и позови десятерых моих молодцов. Скажи, чтоб взяли сабли и ружья с собою! Проворнее! Да вели Федьке заложить вороную в одноколку.
— Куда ты собираешься? — спросил удивленный Борисов.
Василий, в ожидании стрельцов расхаживая большими шагами взад и вперед по горнице, рассказал Борисову о цели своего ночного похода.
— И я с тобой! — воскликнул Борисов. — Куда ты, туда и я.
На лестнице послышался шум шагов. Двери отворились, и вошли десять вооруженных стрельцов.
— Ребята! — сказал Василий. — Есть у меня просьба к вам. Один боярин обманом закабалил бедную сироту, единственную дочь у старухи матери. В нынешнюю ночь хочет он взять ее силой к себе во двор. Надобно ее отстоять. Каждому из вас будет по десять серебряных копеек за работу.
— Рады тебе служить верой и правдой! — закричали стрельцы.
— Тогда за мной!
Василий, сойдя с лестницы, сел с Борисовым в одноколку и поехал шагом, чтобы шедшие за ним стрельцы не отстали. На некотором расстоянии от дома Смирновой он остановился и вышел из одноколки, приказав Борисову и стрельцам дожидаться его на этом месте. Подойдя к воротам, он постучался в калитку.
— Кто там? — раздался грубый голос.
— Отпирай.
— Не отопру.
— Отпирай, говорят. Не то калитку вышибу.
— А я тебя дубиной по лбу да с цепи собаку спущу. Вздумали разбойничать на Москве-реке! Шли бы в глухой переулок!
— Дурачина! Какой я разбойник! Я знакомый вдовы Смирновой. У меня к ней срочное дело.
— Не морочь мне голову! Что за дело ночью? Убирайся подобру-поздорову, пока объезжие не наехали. Худо будет! Да и хозяйки нет дома.
— Скажи по крайней мере, где она?
— Не скажу. О, никак объезжие едут. Улепетывай, пока цел!
Вдали раздался конский топот. Василий с досадой еще, раз ударил по калитке и пошел обратно к стрельцам.
— Куда ты теперь? — спросил Борисов.
— Сам не знаю, — садясь в одноколку, отвечал Василий. — Поеду куда глаза глядят, а ты с молодцами возвращайся домой.
— Ладно! — согласился Борисов. — Только ты это… Осторожнее. На рожон-то не лезь.
Василий молча стегнул лошадь и растворился в темноте.
— Иди попроворнее, красная девица! — говорил дворецкий Милославского, Мироныч, Наталье, ведя ее за руку по улице к берегу Москвы-реки. — Нам еще осталось пройти с полверсты. Боярин приказал привести тебя до рассвета, а уж солнышко взошло. Ванька! Возьми ее за другую руку, так ей легче будет идти. А ты, Федька, ступай вперед да посмотри, чтоб кто нашу лодку не увел. Теперь уж скоро народ пойдет по улицам.
Федька побежал вперед.
Сзади послышался голос плачущей женщины. Наталья оглянулась и увидела бежавшую за нею мать, Из дома тетки Наталья ушла тихонько с присланными за нею от Милославского людьми; она не хотела будить свою мать, которая всю ночь провела в слезах и уснула лишь перед самым рассветом. Бедная девушка хотела к ней броситься, но, удержанная Миронычем, лишилась чувств. Тут и мать ее, потеряв последние силы, упала в изнеможении на землю, не добежав до дочери.
— Черт бы взял эту старую ведьму! — проворчал Мироныч, стараясь поднять Наталью с земли.
— Потащим ее скорее, Мироныч! — сказал Ванька. — Вон кто-то едет в одноколке.
— Что вы делаете тут, бездельники? — закричал Бурмистров, остановив на всем скаку лошадь.
— Не твое дело, — ответил Мироныч, — Мы холопы боярина Милославского и знаем, что делаем. Бери ее за ноги, Ванька. Потащим!
— Не тронь! — закричал Василий, соскочив с одноколки и выхватив из-за пояса пистолет. — Пулю в лоб первому, кто ослушается!
Мироныч и Ванька остолбенели от страха. Бурмистров подошел к Наталье, взял ее осторожно за руку и с состраданием взглянул на ее лицо, покрытое смертною бледностью.
— Принеси скорее воды, — сказал он слуге.
— Не ходи! — опомнившись, крикнул дворецкий. Он неожиданно бросился на Бурмистрова и вырвал у него пистолет. — Садись-ка в свою одноколку да поезжай, не оглядываясь! Не то самому пулю в лоб, разбойник!
Выхватив из ножен саблю, Василий бросился на дерзкого холопа. Тот выстрелил. Пуля задела слегка левое плечо Василия и впилась в деревянный столб забора, отделявшего обширный огород от улицы.
— Разбой! — завопил дворецкий, раненный ударом сабли в ногу, и повалился на землю.
— Разбой! — заревел Ванька, бросаясь бежать.
В это самое время послышался вдали конский топот, и вскоре со стороны Москвы-реки появились скачущие во весь опор объезжие.
Бурмистров, бросив саблю, поднял на руки бесчувственную девушку, вскочил в одноколку и полетел, как стрела, преследуемый криком: «Держи!» Петляя по улицам и переулкам, он с трудом оторвался от преследователей и вскоре остановился у ворот своего дома.
— Василий Петрович! — воскликнул Борисов, вскочив со скамьи у калитки, где нетерпеливо ожидая его возвращения.
— Отвори скорее ворота.
Борисов отворил и, пропустив на двор одноколку, снова запер ворота.
— Да ты не один! Боже мой, что это? Она без чувств?
— Помоги мне внести ее в горницу.
Они внесли Наталью и положили на постель Бурмистрова. Долго не могли они привести ее в чувство. Наконец она открыла глаза и с удивлением огляделась.
— Где я? — спросила она слабым голосом.
— У добрых людей! — отвечал Василий.
— А где моя бедная матушка?
— Ты с нею сегодня же увидишься.
— Отведи меня к ней скорее! — Наталья хотела встать, но в глазах ее потемнело, голова закружилась, и бедная девушка впала в состояние, близкое к бесчувственности.
В Это время кто-то постучал в калитку. Василий вздрогнул. Борисов подошел к окну, отдернул занавеску и, взглянув на улицу, сказал шепотом:
— Это наш приятель, купец Лаптев.
— Выйди к нему, сделай милость. Скажи, что я нездоров и никого не велел пускать.
— Ладно.
Борисов вышел в сени, куда слуга уже впустил Лаптева.
— Василий Петрович очень нездоров! — сказал Борисов, обнимаясь и целуясь с гостем.
— Ах, Господи! Что с ним сделалось?
— Вдруг схватило!
— Пойдем скорее к нему! Ах, батюшки!
— Он не велел никого пускать к себе.
— Как не велел? Нет, Иван Борисович! Впусти меня на минутку: я его не потревожу. Писание велит навещать болящих!
— Приди лучше, Андрей Матвеевич, вечером, а теперь, право, нельзя. Меня даже не узнает. Совсем умирает!
— Умирает?! Ах, Боже милостивый! Пусти хоть проститься с ним.
Сказав это, растревоженный Лаптев, не слушая возражений Борисова, поспешно пошел к дверям. Борисов схватил его за полу кафтана, но он вырвался, вошел прямо в спальню и остановился, увидев прелестную девушку, лежавшую на кровати, и стоявшего подле нее Василия.
Увидев Лаптева, Василий смутился и покраснел. Это убедило гостя в основательности подозрений, мелькнувших у него при первом взгляде на столь необыкновенную в доме холостого человека картину. Он тоже смутился и готов был сгореть от стыда.
«Не вовремя же, — думал он, — навестил я больного!» Он поклонился низко Бурмистрову, желая показать, что просит прощения, и, не сказав ни слова, поспешно вышел в сени. Борисов, услышав шум шагов Лаптева, из сеней скрылся на чердаке.
— Куда ты торопишься, Андрей Матвеевич? — сказал Бурмистров, нагнав Лаптева на лестнице. — Из гостей так скоро не уходят.
— Не в пору гость хуже татарина! Извини, отец мой, что я сдуру к тебе вошел. Я не знал… я думал… Извини, Василий Петрович!
— Полно, Андрей Матвеевич, не в чем извиняться. Выслушай!
Василий, вернув гостя в сени, объяснил ему все дело.
— Вот что! — воскликнул Лаптев. — Согрешил я, грешный! Недаром Писание не велит осуждать ближнего. Ты защитил сироту, сделал богоугодное дело, а я… подумал невесть что.
— Сделай, Андрей Матвеевич, и ты богоугодное дело. Я человек холостой, Наталье Петровне неприлично у меня оставаться, а ты женат, прими ее в свой дом на несколько дней. Я сегодня же пойду к князю Долгорукому и стану просить, чтобы он замолвил за нее слово перед царицей Натальей Кирилловной.
— Ладно, Василий Петрович, ладно! Я сегодня же вечером приеду к тебе с женой за Натальей Петровной. Жена ее укроет в своей светлице и всем скажет, что она, например, из Ярославля.
— И что зовут ее Ольга Васильевна Иванова.
— Ладно, ладно. Счастливо оставаться, Василий Петрович!
Лаптев ушел. Василий возвратился в спальню и, подойдя к кровати, увидел, что Наталья погрузилась в глубокий сон. Тихонько вышел он из горницы и затворил дверь, поручив Борисову быть в сенях на страже, после чего отправился к князю Долгорукому.
Через час он возвратился с необыкновенно веселым лицом. Борисов тотчас после его ухода запер дверь спальни и, утомленный ночным походом, сел на скамью, начал дремать и вскоре заснул. Едва Василий вошел на лестницу и отворил дверь в сени, Борисов вскочил и со сна закричал во все горло:
