Ознакомительная версия.
— В разных местах, — пряча в усах самодовольную усмешку, ответил Олег Иванович. — Кого-то из ордынского рабства выкупил, кого-то из Пскова пригласил, кого-то сыскал у себя на Рязанщине…
— Сколько же деньжищ ты на это дело потратил, брат? — продолжал изумляться Владимир Андреевич. — Небось в немалые долги залез, а?
— Я с ростовщиками не связываюсь и в долг ни у кого не занимаю, — туманно проговорил Олег Иванович. — У кого власть, у того и деньги.
По случаю приезда серпуховского князя, во дворце собрались на пир рязанские бояре, пришел и местный епископ Софроний. За длинным столом с яствами епископ оказался рядом с Владимиром Андреевичем. Тот обратил внимание, что Софроний пожаловал на пиршество не в роскошной мантии-саккосе, а в грубой серой рясе, как простой монах. На шее у Софрония висел не большой серебряный крест на цепочке, а медное распятие довольно грубой отделки, прицепленное к обычной бечевке.
— Что это у тебя на рукаве белеет, владыка? — негромко обратился к Софронию Владимир Андреевич. — Вроде мука пшеничная?
— Мука и есть. — Софроний осторожно стряхнул белую мучную пыль со своего рукава на пол. — Я ведь сюда пришел прямо с мельницы, князь. Трудился я там с самого рассвета, помогая мельнику зерно молоть. Переодеваться в чистое облачение мне было некогда.
— Как же так, владыка! Не по чину тебе на мельнице спину гнуть, а где же слуги твои? — изумился Владимир Андреевич.
— Всех моих слуг гридни Олега Ивановича угнали на работы по восстановлению рязанских стен, — с тягостным вздохом проговорил Софроний. — При мне теперь никого не осталось: ни дьякона, ни псаломщика, ни келаря, ни звонаря… Во время литургии в храме мне самому приходится и свечи зажигать, и вино для причащения в потиры разливать, и молебен служить. Уборка в храме тоже теперь на мне. Да в конце каждой седьмицы мне же приходится возить на мельницу пшеницу на помол. Хорошо, монахини из близлежащего монастыря хоть в чем-то мне помогают, а то бы… — Софроний скорбно покачал своей длинной бородой. — А то хоть волком вой!
— Неужто Олег не видит, как тебе тяжко приходится, владыка? — участливо заговорил Владимир Андреевич. — Ведь ты уже не в том возрасте, чтобы трудиться не покладая рук. Хочешь, я поговорю с Олегом?
— Э, князь, пустые эти хлопоты! — Софроний досадливо поморщился, отхлебнув из кубка медовой сыты. — Игумен Севастьян уже пытался усовестить Олега, и не он один. Но все было без толку. Олег твердит одно и то же, мол, ныне всем рязанцам не сладко, коль миряне отдают все силы на возрождение Рязани, значит, и священники должны следовать их примеру. Олег и церковную десятину забирает себе в казну, и все приношения прихожан изъяты из церквей по его приказу, — понизив голос, добавил Софроний. — Худо то, что пожаловаться некому, ведь митрополит Алексей умер, а новый митрополит до сих пор так и не избран. Уже почти два года Русская Церковь существует без митрополита, такого никогда прежде не бывало!
В голосе Софрония Владимиру Андреевичу послышался упрек в адрес московского князя. Что и говорить, неуступчив Дмитрий Иванович, когда дело касается выгоды для Московского княжества. После смерти митрополита Алексея Дмитрий пожелал, чтобы сан митрополичий принял безвестный коломенский священник Митяй, поспешно переведенный в Москву и ставший архимандритом. Митяй отправился в Царьград за благословением патриарха, но неожиданно скончался в пути. Патриарх своею волей назначил митрополитом священника Пимена из свиты Митяя. Этот Пимен был известным пройдохой и плутом, поэтому Дмитрий наотрез отказался признавать его митрополитом. Теперь Пимен не смеет показаться в Москве, ожидая, чем завершится тяжба между московским князем и патриархом.
* * *
Олег ходил из угла в угол с озабоченным лицом и ерошил себе волосы. Наконец он остановился, оперся руками на стол и сказал, обращаясь к Евфросинье:
— Лада моя, собирайся в путь. Хочу поручить тебе важное дело. Надобно отговорить Ягайлу от выступления в подмогу Мамаю, который собирается этим летом воевать с Москвой.
— Кому сие надобно? — нахмурилась Евфросинья, отложив шитье и взглянув на мужа серьезными глазами.
— Мне, — ответил Олег. — И всему Рязанскому княжеству.
— Ой ли? — криво усмехнулась Евфросинья. — Думается, тут не обошлось без просьбы от московского князя. Не зря же к нам на днях приезжал Владимир Андреевич, который ходит в воле Дмитрия и выполняет все его поручения.
— Лукавить не стану, душа моя, — промолвил Олег, усевшись на скамью рядом с женой. — Дмитрий тоже заинтересован в том, чтобы союз между Мамаем и Ягайлой не сложился. Дмитрий собирается сойтись лоб в лоб с Мамаем, дабы разом покончить с ордынской зависимостью.
— Ты же хотел с помощью Мамая сокрушить Дмитрия, не забыл? — Евфросинья заглянула в глаза Олегу. — Мамай же обещал тебе вернуть земли, отнятые Москвой у Рязани.
— Бог с тобой, краса моя! — раздраженно бросил Олег. — Мамаю я более не верю, ни единому его слову! Никогда я не прощу этому псу недавнего разорения моего княжества! Своими силами я не могу отомстить Мамаю, значит, я отплачу ему московскими мечами и копьями.
— А ежели Дмитрий потерпит поражение от полчищ Мамая, что тогда? — спросила Евфросинья. — Мамай снова пройдет разором по твоим землям, мстя за то, что рязанские полки не поддержали его в сече с московлянами.
— Так и будет, коль Мамай победит, — мрачно проговорил Олег. — Потому-то я и велю тебе ехать к Ягайле, чтобы не допустить его соединения с Мамаем. У Дмитрия рать велика, он может потягаться с Мамаем на равных. Лишь бы Ягайло в стороне остался.
— Ты же знаешь, что Ягайло зол на Дмитрия, который дал приют его сводным братьям, претендующим на литовский трон, — заметила Евфросинья. — Вряд ли я смогу убедить Ягайлу не помогать Мамаю. Своими силами Ягайло не в состоянии ослабить Москву, зато вкупе с Мамаем это вполне осуществимо.
— С тобой поедут два моих боярина, оба родом из Литвы, — сказал Олег, обняв Евфросинью за плечи. — Ты их знаешь, это Троил и Гердень. Оба смышлены и речисты. Они помогут тебе в переговорах с Ягайлой.
— Когда же мне выезжать, свет мой? — безрадостным голосом поинтересовалась Евфросинья, которой казалось, что муж ее совершает грубую ошибку, предавая интересы Мамая.
— Завтра поутру, — прошептал Олег, целуя супругу в нежную щеку. — И что бы я делал без тебя, моя лебедушка.
В просторной светлице царила свежая прохлада; в открытые окна плыл теплый полуденный воздух, пропитанный майским запахом молодой листвы деревьев. В саду резвились сыновья Олега, оттуда доносились их звонкие голоса и стук сталкивающихся деревянных мечей.
Мамай сидел на стуле под парчовым балдахином с длинными кистями. У него за спиной возвышалась глинобитная стена, выбеленная известью, в гребне стены торчали заостренные колья. Голубая тень от стены укрывала Мамая под парчовым навесом, его свиту, находившуюся тут же, грушевые и абрикосовые деревья, кусты благоухающих роз. Мамай решил встретить рязанское посольство не в ханских чертогах, а в дворцовом парке.
Скрипнула узкая деревянная калитка, ведущая с внутреннего двора. На широкой тенистой парковой дорожке показались рязанские послы, их было трое. Впереди шел боярин Брусило, хорошо знакомый Мамаю. Это он некогда доставил в Сарай отрубленную голову Араб-Шаха, желая сделать приятное Мамаю. Ныне Брусило прибыл в Сарай без подарков.
Под ногами у рязанцев, облаченных в длинные кафтаны, поскрипывает утрамбованная речная галька.
Приблизившись к Мамаю, послы сняли шапки и склонились в низком поклоне.
— Почто с пустыми руками приехал? — сердито напустился Мамай на Брусило, едва тот распрямил спину и произнес приветствие по-татарски. — Как смеет твой князь проявлять неуважение ко мне, шлет послов без подарков!
Видя гнев Мамая, нахмурили темные брови и его приближенные, разодетые в цветастые халаты, с островерхими шапками на головах. Татарские стражники слегка напружинились, опираясь на короткие копья, готовые по первому знаку Мамая ринуться на рязанцев, исхлестать их плетьми или уволочь в темницу.
Брусило смиренно склонил голову, разведя руки в стороны.
— Уж не обессудь, о великий, — с печальным вздохом произнес он, — казна нашего князя совсем оскудела. Поистратился Олег сильно, восстанавливая свои города и веси, разоренные твоим прошлогодним набегом, о всемогущий. Из руин ведь Олег поднимает Рязань и прочие грады. Нехватка у Олега не токмо в деньгах, но и в людях, и в лошадях…
— Лжешь, собака! — рявкнул Мамай, его правая рука схватилась за рукоять кинжала, засунутого за широкий узорный пояс. — Эмир Тургун прошлой осенью приезжал в Рязань с моего ведома, он своими глазами видел каменный дворец, возводимый Олегом. В тронном зале Тургун видел Олега в княжеской багрянице и в золотой короне, а также его бояр в роскошных одеждах, увешанных золотыми украшениями. Рязань уже в ту пору была наполовину отстроена заново. Почто Олег не снял золото с бояр своих, коль в казне у него пусто? Прислал бы мне свою корону в подарок, на худой конец. Иль забыл Олег, что он мой улусник? Неужто Олег гнева моего не страшится?
Ознакомительная версия.
