— Два-три сожжения, — повторил Браун.
«Да, жаль его, конечно. Но ведь всех их жаль. И у всех есть родители, близкие… Этот по крайней мере порядочный мальчик… Не трусишка ли только?»
— Я укажу вам книги, — сказал он, помолчав. — Кое-что у меня есть, другое легко достать.
— Я право не знаю, как вас благодарить… Вы мне окажете…
— Ваш отец в крепости? — вдруг перебил Витю Браун.
— Да…
Браун опять помолчал.
— Я пытался получить с ним свиданье. Не разрешают, — смущенно сказал Витя.
— Я могу дать вам книги… Это очень похвально, что вы хотите теперь заняться наукой, — с явной насмешкой в голосе сказал Браун.
Витя тревожно вопросительно на него смотрел.
— Виноват?
— Я говорю, это очень похвально, что вы в таких грустных обстоятельствах хотите заняться наукой.
— Виноват, я не совсем понимаю…
— Тут понимать нечего, это надо чувствовать, — сказал Браун. — Вы верно знаете, что творится сейчас в России… Если б моего отца бросили так, без всякой причины, в тюрьму… Впрочем, это вам виднее.
— Что же я могу сделать?
— Дело, быть может, нашлось бы. Но для него надо быть человеком храбрым и решительным.
— Я себя трусом не считаю.
— Я и не думаю, что вы трус… Быть может, вы догадываетесь, что есть организации, ведущие борьбу за освобождение России? Это всем известно. Вот что, молодой человек, — сказал, вставая, Браун. — Здесь сейчас обо всем этом разговаривать неудобно. Но если вы готовы рисковать собою и если вы умеете держать язык за зубами, то мы можем продолжить этот разговор. Зайдите ко мне послезавтра в восемь часов утра… И книги я вам укажу, — добавил он. — Само собой разумеется, вы никому не должны говорить ни слова о нашей беседе. Никому, — подчеркнул Браун. — А теперь пойдем.
Они вернулись в столовую. Витя был очень взволнован, он ничего толком не понимал, — так много случилось с ним в этот вечер.
— Указали ему? — спросила Брауна Муся. — Ну, спасибо.
— Он послезавтра зайдет ко мне, мы еще поговорим, — ответил Браун.
— Я так вам благодарна…
Тамара Матвеевна не преувеличивала, когда говорила Фомину, что Семену Исидоровичу предлагают на Украине очень видные и почетные должности. Кременецкий не отклонял делавшихся ему предложений, но и не принимал их, а Тамаре Матвеевне хмуро-уклончиво отвечал, что ему еще недостаточно ясны некоторые подробности политической игры. Эта загадочная фраза внушала его жене уважение и робость. Тамара Матвеевна заранее подчинялась всякому решению мужа, но имела и свои надежды. В числе других должностей, о которых шла речь в переговорах Кременецкого с влиятельными украинскими кругами, были дипломатические посты. Тамаре Матвеевне очень хотелось, чтобы Семен Исидорович принял должность посланника. Из-за границы гораздо легче было бы снестись с Мусей, а все мысли Тамары Матвеевны были устремлены на то, чтобы возможно скорее вывезти дочь из Петербурга. Вдобавок жизнь Муси все равно должна была протекать за границей.
— По-моему, лучше всего было бы, чтобы тебя назначили посланником в Лондон, — штопая чулок под электрической лампой, говорила мужу Тамара Матвеевна в двенадцатом часу ночи перед отходом ко сну. У них в это время обычно велись разговоры о таких предметах, о которых только друг с другом они могли беседовать вполне откровенно.
— Ты забываешь прежде всего, золото, что украинская республика пока признана только германской коалицией, а не союзниками, — со вздохом ответил Семен Исидорович, снимая пиджак. Ему самому очень хотелось стать послом.
— Ах, я уверена, вы можете добиться, чтобы и союзники вас признали, — настаивала Тамара Матвеевна и слова ее звучали приблизительно так: «ты можешь добиться, чтоб и союзники тебя признали». — Сначала пусть они вас признают de facto, а потом de jure.
Эти слова Тамара Матвеевна недавно впервые услышала от видного украинского деятеля и повторяла их теперь с особенно озабоченным видом.
— Со временем они нас, конечно, признают, спора нет! Но пока мы не признаны, и следовательно о должности посланника в Лондоне рассуждать еще преждевременно… Вот проклятая запонка, наконец-то отцепил… Кроме того, есть еще минус: я по-английски не говорю, а французским языком владею недостаточно свободно, — сказал Семен Исидорович. Он всегда говорил, что недостаточно свободно владеет французским языком, хотя в действительности не владел им совершенно.
— Какое это может иметь значение? — горячо возражала Тамара Матвеевна, отрываясь от чулка. — Ллойд Джордж тоже не говорит по-французски, я сама читала. Притом разве тебе долго будет подучиться? Ведь ты же знаешь, что по-украински ты теперь говоришь как украинец.
— Это не совсем то же самое, я родился на Украине… Однако допустим, — сказал Семен Исидорович, расстегивая пуговицы панталон на животе. — Уф, легче стало!.. Тогда возникает другое «но». Ведь все-таки мое главное и подлинное призвание это адвокатура, юриспруденция, право: им я посвятил лучшие годы жизни, быть может, добился в них и кое-каких успехов, — скромно добавил он (Тамара Матвеевна только улыбнулась, отвечать было не нужно). — Значит, бросить все это и начать новое поприще? Это легко сказать, золото!
— Ты забываешь, что в Петербурге жизнь наладится еще не скоро. Пока мы можем жить в Англии… А когда, жизнь там наладится, ты можешь перевестись в Петербург. Там, говорят, тоже будет украинский посол. А тебя там. слава Богу, все знают, у нас там чудная квартира… И я уверена, что это можно будет совместить с адвокатурой, — убежденно говорила Тамара Матвеевна. — А пока мы из Лондона сейчас же все сделаем, чтобы выписать Мусеньку. Ему тогда ты тоже сможешь выхлопотать какое-нибудь место в Лондоне: я уверена, что к зятю посланника будет совсем другое отношение.
Семен Исидорович с легким нетерпением махнул ру-, кой: его немного раздражали и бестолковые мысли жены, и то, что она его политическую карьеру явно ставила в зависимость от дел Муси.
— Пока нас державы Антанты не признали, об этом говорить бесполезно.
— Но de facto они вас должны признать!
— Я не виноват, золото, они нас пока не признали и de facto… Куда запропастилась пижама?
— Вот, под второй подушкой… В таком случае ты должен стать послом в Стокгольме. Ведь Швеция, наверное, вас признает, если этого потребует Германия! А оттуда нам еще ближе будет к Мусеньке, и я уже думала, что…
— Все это разговоры, — сказал, потягиваясь, Семен Исидорович. — Получить должность посланника можно было бы разве только в Берлине или в Вене, но назначения туда я и сам не желал бы из-за того, что было, — произнес он скороговоркой. Семен Исидорович имел в виду свое прежнее отношение к войне и долгую верность союзникам. — У меня с немцами (он чуть было не сказал, — с Германией) корректные отношения и только. Разумеется, они ценят во мне культурно-политическую силу, но это все, и больше я ничего не желаю. Так не в Болгарию же мне идти посланником?
— Этого я никогда и не предлагала! — сказала возмущенно Тамара Матвеевна: должность посланника в Болгарии явно не соответствовала значению Семена Исидоровича, и до Муси из Болгарии было очень далеко. — Конечно, в Болгарию ты не должен ехать, да они никогда и не решатся предложить тебе такой второстепенный пост.
— А если так, то я не вижу, почему мне не принять первостепенный пост, который более отвечал бы моему опыту, моим знаниям, всему моему прошлому…
— Ты берешь портфель министра юстиции? — поспешно спросила Тамара Матвеевна и, несмотря на ее желание, уехать за границу, гордость за мужа так и залила ее душу.
— Ах, Боже мой, ты отлично знаешь, что пост министра юстиции занят. По секрету скажу тебе, со мной на днях говорили о должности вице-председателя Сената.
— Как вице-председателя Сената? Но ведь Сенат остался в Петрограде? — спросила, не подумав, Тамара Матвеевна.
— Я говорю, разумеется, о будущем украинском Сенате, — раздраженно пояснил Семен Исидорович. — Но это совершенно между нами, золото. Об этом проекте еще никто не знает, я только тебе сказал.
— Ты можешь быть спокоен, — ответила Тамара Матвеевна. И действительно разве лишь пытка могла бы вырвать у нее тайну, которую муж доверил только ей одной. Семен Исидорович знал это, и у него почти не было тайн от жены, — он лишь не забывал добавлять в важных случаях: «я тебе одной говорю».
— Это пока, впрочем, только предварительные разговоры… Ты еще не ложишься?
— Сейчас… Вице-председатель Сената, — повторила Тамара. Матвеевна, наслаждаясь звучностью будущего титула мужа. — Но все-таки это теперь зависит от тебя?
— Да, — кратно ответил Семен Исидорович, и его «да» прозвучало как «о, да!»
— Когда выяснится? — так же кратко спросила Тамара Матвеевна.
— Скоро, — сказал Семен Исидорович. — Собственно уже выяснилось бы, если б не эти несчастные слухи о гетманщине, которые, только создают нездоровую политическую атмосферу. Кучка каких-то карьеристов нервирует всю страну!..
