Вот пусть и расскажет, что ищет. Или — кого.
Если не хочет, конечно, чтобы завтра на его ноги, торчащие из земли, глазели пришедшие на пьяцца Сан-Марко.
Пока же на связанного Андрея надели длинный мешок, скрывший всё тело. Сильные руки (уж не те ли самые, что вязали?) приподняли Молчана и куда-то понесли.
Привычный замечать странности, Андрей задумался о том, куда пропали звуки. Ткань мешка не могла быть настолько плотной, чтобы их поглотить.
Либо его несли по безлюдному пространству — это у центрального-то собора перед вечерней молитвой! Либо — и это вероятней — прихожане сейчас молча расступались перед зловещей процессией из служителей Совета Десяти и их очередной жертвой. В храме уместно помнить о страхе перед Богом; перед храмом напоминали, что бояться стоит не только Его десницы...
Тишина.
Затем Молчан услышал тяжёлое дыхание тех, кто его нёс. «Начали уставать», — с невольным сочувствием подумал Андрей.
Проявились шаги — гулкие, размеренные. Значит, вошли в помещение. Большое, с высоким потолком; иначе такое эхо не пробудить.
Скрип. Дверные петли? Видимо, да. Эхо шагов поменялось, теперь это скорее отражение звуков от стен. Другое помещение, меньше прежнего?
И ещё скрип. И ещё.
Облегчённый вздох носильщиков — очевидно, принесли на место.
Андрея положили на холодный пол, лицом в гладкий камень. Бережно положили, что немного успокоило. Молчан знал, что перед пыткой жалеть некого и нечего.
Кто-то осторожно тронул его ноги. Но не развязал верёвки, стягивающие щиколотки, сделал что-то иное.
Андрея снова приподняли, как-то странно, головой книзу. Рывок вверх — и тело Молчана повисло, раскачиваясь. Сам собой на пол упал мешок, и наконец-то стало возможно рассмотреть помещение, куда его принесли.
Полутёмный зал без окон, где светильники обозначили стены, переходящие в сводчатый потолок. «Похоже на пыточную в Александровой слободе», — подумал Андрей.
Но сам он не на дыбе, руки остались связанными за спиной. Суставы так не растянешь, и бить неудобно: тело от удара кнута начнёт крутиться, удар на удар не положишь.
Не получится и длинного разговора. Кровь подвешенного с каждым мигом сильнее притекает к голове, и вопрос времени, когда Молчан окажется в обмороке.
Значит, короткий диалог. В максимально неудобном для арестованного положении, чтобы допрашивающим было проще поскорее докопаться до истины.
Вот и они, за двумя столами. Три человека за первым; в одинаковых багровых одеяниях с низко опущенными на лица капюшонами. Ещё один — за другим столом, с большим подсвечником. Секретарь, видимо. Молодой, с робкой ниточкой усов, остроносый, бледный даже при свете свечей. В светлой рясе...
Доминиканец. Инквизитор! Только этого не хватало!
— Что ты ищешь в нашем городе, англичанин?
Голос из-под капюшона звучал глухо и без эмоций. Кто из трёх судей заговорил?
Да какое это имеет значение? Для Андрея — никакого...
— Я сопровождаю учёного, доктора Джона Ди. И отвечаю за его жизнь и здоровье перед своей королевой.
— Ты говоришь на итальянском как уроженец Рима.
— Это благодаря учителю фехтования, синьору Маттео...
— Ты учился в Лондоне?
— В Москве. Я московит.
Странно видеть, как судья, что в центре, откидывает капюшон. Странно, потому что Молчан видел всё вверх ногами: казалось, что капюшон на мгновение упал вниз, затем же, чудесным образом, скрылся, взметнувшись кверху, за шиворот.
— Снимите его.
Охранники, безмолвно стоявшие позади, не развязывали узлы, просто перерубили верёвку, подхватив Андрея уже у самого пола. «И тут всё рассчитано», — решил Андрей. На неминуемый страх, что сейчас всё кончится, сейчас хрустнет череп, ударившись о каменные плиты, брызнет кровь из ушей или же вывернется шея, плотно прижав затылок к спине.
С напуганным человеком говорить проще.
— Но не развязывайте...
Его опасаются? Несмотря на то, что много времени пройдёт, пока конечности обретут подвижность, достаточную для схватки на равных хотя бы с одним из тюремщиков?!
Судья приблизился.
Не простой судья. Тот самый старик, встреченный на пьяцетте.
Что, дедушка, вторая ошибка, и на одном месте, не так ли?
Не испанец. Не англичанин. Да, дедушка, я московит, чем и горжусь.
— Московит на службе Елизаветы Английской?
Ты заинтересовал их, Андрей. Начинай говорить, выкладывай сведения, выгодные и полезные для тебя. Говори, чтобы поверили!
Чтобы выжил.
— Это долгая история, синьор. Мне удалось доказать её величеству, что я достоин доверия. В частности, способен сберечь ум и знания почтенного доктора Ди для нашего королевства.
— Доктор Ди копирует карты, ищет отчёты о путешествиях, но мы не можем понять системы в его поисках. Не разъясните ли нам это вы, синьор?
— Охотно. Джон Ди ищет любые сведения о плаваниях на север и восток от Англии. Он считает, что до Индии и Америки должен быть ещё один проход. Через Северный полюс.
— У нас, южан, вы ищете информацию о льдах и морозах?
— Да, синьор. От португальцев нами получена копия отчёта Джузеппе Боннелли, вашего мореплавателя, решившегося повторить маршрут Колумба, но несколькими сотнями миль севернее. Буря разметала эскадру, сам же он был увлечён ветрами и несчастной судьбой далеко на север, к плавающим ледяным горам. К сожалению, документ, с которого сделана копия, не полон; возможно и то, что нам сознательно продали не все листы отчёта. Но и оставшегося достаточно, чтобы понять — на полюсе нет Мировой горы, описанной ещё античными картографами и путешественниками. Боннелли видел огромную страшную воронку, втягивающую океанские воды вглубь земли. Возможно, в преддверие ада... Вот вам и причина, погнавшая доктора Ди через половину Европы — дополнить или опровергнуть отчёт венецианца, жившего почти сто лет назад.
— О докторе мы узнали достаточно, юноша, — заговорил ещё один судья. — Теперь сочините что-либо о себе... С той же уверенностью, если можно.
Не поверили? Или — делают вид, что не верят?
Не дать подозреваемому обрести уверенность, заговорить с судьями на равных. Это азбука следствия. Григорий Грязной и не то в Разбойном приказе вытворял.
— Могу и сочинить, — согласился Андрей. — Хотя, вероятно, вам интереснее было бы услышать правду.
— Говорите, синьор.
Это снова сказал первый судья, тот самый старик.
Доминиканец, не разгибаясь, водил пером по длинному и узкому листу бумаги. Странный размер. Один допрос — один лист, что ли?
— Её величество желает знать, не собирается ли светлейшая республика замириться с Османской империей. Я должен был смотреть, думать и делать выводы. Раз уж я здесь, то попробую спросить о том людей, знающих всё о дипломатии Венеции. Вас, синьоры!
— Наглец!
Это второй судья. Хорошо, что выходит из себя. Нервы — это слабость. Слабость — это возможность уцелеть. Не переиграть бы только, не вызвать к себе ненависть. Тогда — смерть...
— Что вам, живущим на далёком северном острове, до дел Венеции и Стамбула?
— Только вы и испанцы способны удержать турецкий флот в Средиземном море, не дать ему выход в океан. Английский флот слаб, ему не справиться с таким могущественным врагом, и нам придётся забыть мечты о заморских владениях...
Из-за стола поднялся третий, до этого молчавший судья.
— Мы решили поверить тебе, иноземец! Поверить и позволить дальше подглядывать за нашим флотом. Не мешая, но и не помогая. Смотри, думай, делай выводы!
Показалось ли Андрею или в голосе судьи он расслышал усмешку?
— И помни, что второе приглашение сюда будет не столь счастливым для тебя, — вновь заговорил старик. — Ты окажешься в каменном мешке, сыром и кишащем насекомыми. Или будешь закопан в землю, пропитанную водорослями и пронизанную ходами дождевых червей. Они съедят тебя, заживо съедят, юноша.
— Я запомню, — пообещал Андрей, растирая затёкшие запястья.
Пообещал, конечно, после того, как прислужники обрезали стягивающие руки верёвки.
— Вы запомните и венецианское гостеприимство, и нашу доброту, — продолжил старик.
«Ну да, — подумал Молчан. — А могли ведь и ножиком по горлу чиркнуть...»
— Да, синьор, — поклонился московит.
— Наденьте на него маску и проводите к выходу!
Это снова третий, самый молчаливый из судей.
— Благодарю вас, синьоры!
Андрею показалось, что прошло мгновение до того, как его вывели на свежий воздух и сняли глухую тёмную маску.
Уже стемнело, пьяцца перед Дворцом дожей опустела. «Все на вечерней молитве, — подумал Молчан. — Все, кроме моих сопровождающих».
Служители Совета Десяти исчезли бесшумно и незаметно, так и не показав Андрею своих лиц. Остался секретарь. Молодой монах-доминиканец с впалыми щеками, ещё больше подчёркивающими выступающий любопытный нос.
