говоря, что его зарезали Волохов, Качалов, Данило Битяговский, из коих ни одного тут не было...»
Иов отвлёкся от чтения свитка, стал сопоставлять с записанным то, что сам узнал в Угличе, что на кресте говорила кормилица. Будто бы она вместе с Волоховой видела убийц, которые её до полусмерти избили. Но как она могла видеть, ежели Мария Нагая, тоже целуя крест, говорила: « В субботу к вечеру мы с Митей вернулись из церкви, сели за трапезу. А после трапезы сию же минуту мамка боярыня Волохова позвала Митю гулять». — «Но ты же всегда ранее гуляла с ним?» — спросил тогда Иов. «Гуляла. Да не знаю, но в каком-то несчастном рассеянии я остановилась у стола. И тогда кормилица Ирина стала удерживать царевича. Но мамка Волохова силою вывела его из горницы в сени и повела к чёрному, а не красному крыльцу. Тут появился Осип Волохов... Господи, я ничего не помню! Ничего!» И Мария залилась слезами.
Далее Иов установил: когда якобы Осип ударил царевича ножом, то кормилица закричала диким голосом от ужаса и закрыла его своим телом. Но ведь кормилица была в это время в горнице, а с царевичем ушла лишь мамка Волохова. Иов пытался миг за мигом проследить ход событий, и многое из того, что он выведал у Нагих, было похоже не на правду, но скорее на ложь.
«Как успела появиться кормилица Ирина, чтобы прикрыть своим телом царевича? Куда делась Волохова? Почему Марья прибежала только после того, как убийцы до полусмерти избили кормилицу и дорезали царевича?» На все эти вопросы Иов не нашёл в палатах князей Нагих ответа. Мария твердила одно: «Я ничего не помню! Я ничего не помню! Когда я выбежала на крыльцо и всё увидела, упала рядом с кормилицей, потеряв сознание». Иов понимал мать, потерявшую сына. А другие? Как они вели себя?
Боярин Михайло Нагой, с которым Иов встретился сразу после беседы с его сестрой Марьей, хотя и был пьян, но говорил твёрдо: «Когда забил колокол, я вместе с горожанами прибежал на двор, то увидел убиенного царевича, а подле — сестру и кормилицу без чувств. Но имена злодеев уже были произнесены ими. И горожане побежали их искать и нашли в Разрядной избе, выломали дверь и убили их...»
И снова возникали вопросы без ответов. «Как могли горожане узнать имена убийц от кормилицы и Марии, если они обе лежали на земле близ Дмитрия без чувств? И почему они лежали на земле, если, по свидетельству Марии, все события свершились на крыльце? И как звонарь соборной церкви мог видеть убийство, содеянное на чёрном крыльце, если дворец стоит к церкви красным крыльцом?»
Патриарх видел в смерти царевича нечто ужасное, какой-то злой и чёрный рок судьбы Калитиного племени. Но не менее ужасной показалась ему и расправа горожан над невинными. Ведь кроме названных князьями Нагими «убийц», были растерзаны толпою ещё слуги дьяка Битяговского, ещё трое мещан. С ними расправились только за то, что их подозревали в согласии с «убийцами». Ещё они убили жёнку юродивую, которая обитала у Михаила Битяговского и часто ходила во дворец.
Глава православной русской церкви осуждал эту расправу озверевших угличан. Истинные христиане, верующие русские люди не могли так поступить. Только злодеи, только те, кто бражничал с князьями Нагими, после злобного подстрекательства могли кинуться на бессудную расправу. Они первыми помчались на двор Нагих, первыми бросились к Разрядной избе, начали крушить всё на пути. Они первыми занесли руку не только над мнимыми убийцами, но и над невинными горожанами.
Иов убедился, что бесчинство угличан уготовано одним злым умыслом Нагих, ненавидевших дьяка Битяговского и всех, кто был с ним, кто приехал в Углич по воле Бориса Годунова. Выступая против Битяговского, Нагие шли против Годунова, чтобы ущемить его власть. Патриарх с грустью вывел: тайное злодейство не чинилось, а случайная смерть царевича стала только поводом для местников.
И записанное далее в свитке Шуйского Иов принял как истинную правду трагических событий. Он читал: «Царица и пьяный брат её, Михайло Нагой, велели умертвить их и дьяка Битяговского безвинно, единственно за то, что сей усердный дьяк не удовлетворил корыстолюбию Нагих и не давал им денег сверх указа Государева. Сведав, что сановники Царские едут в Углич, Михайло Нагой велел принести несколько самопалов, ножей, железную палицу, — вымазать оные кровью и положить на тела убитых, в обличение их мнимого злодеяния».
Изыск скрепили своими подписями архимандрит Воскресенский Феодорит, игумены Серафим и Финоген, духовник Нагих священник Леонтий.
И прошёл день тягостных размышлений Иова. Он многажды перечитал свиток, много думал над тем, как вершить суд. Патриарх видел, что в угличском деле должно быть два суда: суд Божий и суд государев. Знал Иов, что суд государев будет многажды суровее, чем суд Божий. Фёдор хотя и мягок сердцем, но честь царской власти умеет защищать и не останавливается перец жестокостью.
И когда в Думе при полном её синклите бояр и высшего духовенства, вели разбор дела, то так всё и случилось, как предполагал патриарх.
Изыск Шуйского читал в Думе дьяк Разрядного приказа Василий Щелкалов. В эти мгновения Иов больше всматривался в лица бояр, нежели вслушивался в суть читаемого документа. Но бояре умели прятать свои чувства, и он не увидел на их лицах ничего, кроме безразличия. Казалось бы, их не волновала ужасная судьба царевича Дмитрия, не нашла отклика в их душах смерть дьяка Битяговского, которого они все знали, тем более убийство всех прочих. Иову показалось, что бояр и дьяков не волнует и судьба всего рода князей Нагих. С болью в груди он думал, как низко пала нравственность первых мужей государства.
Лишь царь Фёдор часто прикладывал ладони к лицу и по-детски утирал слёзы. Да Борис теребил бороду. Он-то знал, может, и ведуны просветили, как ему и многим другим обернётся смерть Дмитрия.
«Токмо всё ли ты знаешь, правитель, что стелется впереди тебя? Одному Богу ноне известно, куда покатится колесница судьбы России, если вдруг Всевышний потребует к себе и царя Фёдора. Но пока он здравствует и, проявит такую милость Господь Бог, будет ещё долго восседать на троне Российском», — размышлял патриарх.
И где-то в глубине души Иова родилось и стало укрепляться убеждение, что всё случившееся ниспослано Богом и во благо России. И на многие годы, пока жив Фёдор Иоаннович и пока при нём Борис Годунов, России пребывать в тишине и благодати. Иов воспринял это озарение с лёгким вздохом
